Баязид I

Баязид I Молниеносный بايزيد اول‎ - Bâyezid-i evvel<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Османский султан
1389—1402
Предшественник:	Мурад I
Преемник:	Сулейман Челеби
Рождение:	ок. 1357 Бурса или Эдирне, Османская империя
Смерть:	8 марта 1403(1403-03-08) Акшехир, Малая Азия
Отец:	Мурад I
Мать:	Гюльчичек Хатун
Супруга:	1. Девлет Шах Хатун 2. Девлет Хатун 3. Мария (Оливера Лазаревна) 4. Султан-хатун 5.Хафса Хатун
Дети:	сыновья: Эртогрул-челеби, Иса-челеби, Мустафа-челеби, Муса-челеби, Ибрагим-челеби, Касым-челеби, Юсуф-челеби, Хассан-челеби, Сулейман-челеби, Омер-челеби и Мехмед-челеби; дочери: Ирхонду-ханым, Мелике-ханым, Фатьма-ханым, Оруз-ханым, Хунди-ханым, Фатима-ханым
Тугра:

Баязи́д I Молниено́сный (осм. بايزيد اول‎ — Bâyezid-i evvel, тур. Birinci Bayezid, Yıldırım Bayezid; ок. 1357—1403) — османский султан, правивший с 1389 по 1402 годы. При Баязиде продолжились турецкие завоевания на Балканском полуострове, территория империи увеличилась более чем в два раза, был установлен фактический протекторат над Византией. Также Баязид попытался укрепить позиции османов в Анатолии и покорить малые бейлики, что привело к вмешательству Тамерлана, который в 1402 году разбил османскую армию в Ангорском сражении и взял Баязида в плен. После Ангорского сражения в ослабленном османском государстве началась борьба за власть между сыновьями Баязида, которая завершилась только в 1413 году победой Мехмеда I.

Баязид отличался импульсивностью и непредсказуемостью, резко контрастировал со своими более осмотрительными предшественниками. С другой стороны он был талантливым полководцем, за быстроту перемещения его армий прозванным Молниеносным (Йылдырым). За все 13 лет своего правления Баязид потерпел лишь одно поражение, ставшее для него фатальным. Его мало заботили государственные дела, которые он возлагал на своих губернаторов. Между завоеваниями Баязид, обычно размещавшийся со своим двором в Европе, предавался наслаждениям: обжорству, пьянству, разврату с женщинами и мальчиками из своего гарема. Двор султана славился своей роскошью и был сравним с византийским двором в период расцвета. При этом Баязид был очень религиозным человеком, он долгое время проводил в мистическом уединении в личной келье, сооружённой в мечети Бурсы, а затем общался с исламскими богословами из своего окружения.

Ранние годы

Баязид был младшим сыном османского султана Мурада I и Гюльчичек-хатун, вифинской гречанки по происхождению. Примерно в 1381 году Баязид женился на дочери гермиянского эмира Сулеймана, чьи владения находились в западной Анатолии, на побережье Эгейского моря. В качестве приданого османы получили часть земель эмирата. Вскоре Баязид был назначен губернатором Кютахьи, некогда центра османских владений в Анатолии. Его обязанностью стало обеспечение безопасности восточных границ государства. Баязид сыграл заметную роль в победе над антиосманской коалицией под руководством бейлика Караман в 1386 году, тогда же он получил прозвище «Молниеносный».

Завоевания

Приход к власти. Подчинение сербов

15 июня 1389 года, в день смерти своего отца Мурада I, павшего от руки сербского князя Милоша Обилича во время битвы на Косовом поле, Баязид был провозглашён султаном. Баязида, в котором текла греческая кровь, в качестве нового султана хотели видеть христианские вассалы османов, в то время как у его старшего брата Якуба, талантливого полководца, имевшего популярность в войсках, было больше сторонников среди турок. Опасаясь конфликта по поводу наследования, Баязид первым делом после обретения власти приказал задушить своего брата, пока тот, не ведая о смерти султана, находился в Анатолии. Баязид ввёл в практику братоубийство, которое весьма укоренилось в истории османской династии. Считалось, что убийство предпочтительнее возможных конфликтов между братьями.

В сражении на Косовом поле армия сербов была разбита. Баязид жестоко отомстил за убийство отца, истребив большую часть сербской знати, находившейся на Косовом поле. Со Стефаном Вулковичем, сыном и наследником сербского князя Лазаря, погибшего в битве, султан заключил союз, по которому Сербия становилась вассалом Османской империи. Стефан, в обмен на сохранение привилегий его отца, обязался платить дань с серебряных рудников и предоставлять османам сербские войска по первому требованию султана. Сестра Стефана и дочь Лазаря, Оливера, была отдана замуж за Баязида.

Завоевания в Анатолии

Пока османские войска находились в Европе, малые анатолийские бейлики попытались вернуть контроль над территориями, отобранными у них османами. Но зимой 1389—1390 годов Баязид перебросил войска в Анатолию и провёл стремительную кампанию, покорив западные бейлики Айдын, Сарухан, Гермиян, Ментеше и Хамид. Тем самым, впервые османы вышли к берегам Эгейского и Средиземного морей, их государство делало первые шаги к статусу морской державы. Зарождавшийся османский флот опустошил остров Хиос, совершал набеги на побережье Аттики и пытался организовать торговую блокаду других островов в Эгейском море. Однако как мореплаватели османы ещё не шли ни в какое сравнение с представителями итальянских республик Генуи и Венеции.

В 1390 году Баязид завладел Коньей, столицей крупного бейлика Караман. Через год караманский бей Ала ад-дин ибн Халил возобновил войну против Баязида, но был разбит, взят в плен и казнён. После Карамана последовали завоевания Кайсери, Сиваса и северного эмирата Кастамону, что дало османам доступ к порту Синоп на Чёрном море. Большая часть Анатолии теперь находилась во власти Баязида.

Управление покорёнными бейликами султан доверил губернаторам и сам не вникал в местные дела, находясь большую часть времени в Европе. Мурад I практиковал политику ассимиляции на присоединённых к его государству землях, при Баязиде на захваченных территориях с приходом власти османов практически ничего не менялось. За редким исключением эти территории были лишь оккупированы, но не находились в истинном смысле под управлением османов.

Завоевание Болгарии

В 1393 году, укрепив свою власть в Анатолии, Баязид продолжил завоевания на Балканском полуострове. К этому времени османы серьёзно ухудшили отношения с Венгрией, король которой, Сигизмунд, стал их главным врагом. Баязид с 1390 году регулярно инициировал набеги на южную Венгрию и за её пределы, в Центральной Европе растущую Османскую империю стали воспринимать как серьёзную угрозу. Валахия, стремившаяся избавиться от власти венгров, стала союзником турок. Король Сигизмунд потребовал от Баязида не вмешиваться в дела Болгарии, находившейся под венгерским покровительством, на что султан ответил отказом.

Сигизмунд стремился укрепить своё влияние в небольших государствах на османо-венгерской границе, создав тем самым барьер на пути турецких захватчиков. Король вторгся в Болгарию и взял крепость Никопол на Дунае, но вскоре оставил её, когда против него выступило большое турецкое войско. Армия Баязида в 1393 году овладела столицей Болгарии, городом Тырново. Болгарский царь Иоанн-Шишман, который при Мураде был вассалом османов, был схвачен и убит в 1395 году. Болгария окончательно утратила независимость и стала провинцией Османской империи. В 1394 году турки вторглись в Валахию и заменили про-венгерского правителя Мирчу своим вассалом Владом, которого вскоре сместили венгры. Болгария и Валахия должны были стать мощным заслоном против Венгрии.

Первая осада Константинополя

Завершив покорение Болгарии, Баязид нацелился на как никогда ослабленную Византию. Сын императора Иоанна V Палеолога, Мануил, некоторое время находился при дворе султана как вассал, хотя обращение с ним было как с заложником — он подвергался унижениям и фактически доведён до полуголодного состояния. Когда император Иоанн стал восстанавливать стены Константинополя и воздвигать оборонительные башни, Баязид потребовал снести укрепления, угрожая в противном случае ослепить Мануила. Незадолго до своей смерти Иоанн подчинился требованиям султана.

После смерти отца в 1391 году Мануил бежал от Баязида и взошёл на византийский престол как Мануил II. Султан вскоре потребовал у императора более крупной дани, продления вассальной зависимости и учреждения в Константинополе должности судьи (кади) для нужд мусульманского населения. Для подкрепления этих требований Баязид привёл к стенам города турецкую армию, которая по пути убивала или обращала в рабство фракийских греков-христиан. В 1393 году на азиатском берегу Босфора османы начали возведение крепости Анадолухисар. После семимесячной осады Мануил принял требования султана, но условия стали более жёсткими. Помимо создания в Константинополе исламского суда, в городе также размещался шеститысячный османский гарнизон и целый квартал города выделялся для мусульманских поселенцев. Вскоре призывы к молитве, звучавшие с минаретов двух мечетей, стали слышны по всему Константинополю.

В 1394 году турки вторглись в Грецию, захватили важные опорные пункты в Фессалии и продолжили вторжение в Морее. При этом новые территории по обычаю, заведённому Мурадом I, заселялись османами. В то же время была завоевана большая часть Боснии. На долгие годы затянулось покорение Албании, жители которой оказывали туркам упорное сопротивление.

Крестовый поход Сигизмунда

В 1396 году, когда огромная армия турок готовилась к новому походу на Константинополь, султану стало известно о вторжении в его владения крупной армии крестоносцев под предводительством короля Сигизмунда. Учитывая ранее звучавшие угрозы Баязида о завоевании самого Рима и осквернении собора святого Петра, с целью избавления Европы от турецкой угрозы под знамёна венгерского короля встали рыцари из Франции, Англии, Шотландии, Фландрии, Ломбардии, Германии, а также авантюристы из Польши, Италии, Испании и Богемии. Общая численность христианского войска доходила по разным источникам до нескольких сот тысяч. В начале лета крестоносцы собрались в Буде, затем перешли к наступательным действиям, захватив Ниш и несколько болгарских городов, но затем увязли в осаде хорошо укреплённого Никопола. Не встречавшие всё это время серьёзного сопротивления, многие рыцари стали воспринимать весь поход как своего рода пикник и не верили в то, что турки могут быть для них опасным противником.

Через шестнадцать дней после начала осады Никопола к стенам города подошло крупное войско Баязида, состоявшее примерно из двухсот тысяч человек (по другим данным 40-45 тысяч). Также на стороне Баязида сражалось 15-тысячное сербское войско Стефана Лазаревича. 25 сентября 1396 года произошло Никопольское сражение, оно было упорным и кровопролитным. В рядах христиан не было единства, немногочисленные рыцари в самом начале битвы бросились на турок без всякой поддержки и были разбиты. Дисциплинированное османское войско довершило разгром крестоносцев, полностью разбив их армию. Король Сигизмунд бежал, а 10 тысяч крестоносцев оказалось в плену. По приказу Баязида большинство из них было казнено, лишь самые знатные рыцари были переданы французскому королю Карлу VI за выкуп в 200 тысяч золотых дукатов. На прощание Баязид пригласил рыцарей вернуться и ещё раз рискнуть сразиться с его войском.

Вторая осада Константинополя

После поражения крестоносцев султан присоединил владения их союзника, видинского царя Ивана Срацимира, тем самым объединив под своей властью все болгарские земли. Разбив христианское войско, Баязид вернулся к Константинополю. Он попытался овладеть городом небольшими силами, но отступил перед небольшим флотом под командованием французского маршала Бусико, единственного, кто из побеждённых под Никополом рыцарей вновь выступил против султана. Флот Бусико нанёс поражение османскому флоту в Дарданеллах и преследовал турецкие галеры до азиатских берегов Босфора. Византийская столица между тем находилась в осаде шесть лет, император Мануил II тщетно искал помощи у европейских правителей, византийцы спускались со стен и сдавались османам, казна была пуста и сдача города была близка. Спасительным для Константинополя стало вторжение Тамерлана.

Последнее сражение и крах

«Твои армии бесчисленны, пусть так; но что такое стрелы твоих стремительных татар против ятаганов и боевых топоров моих непоколебимых и непобедимых янычар? Я буду охранять князей, которые искали моего покровительства. Ищи их в моих шатрах. Если побегу от твоего оружия, пусть мои жёны будут трижды отрешены от моего ложа; но если у тебя не хватает мужества встретиться со мной на поле битвы, может быть, ты снова примешь своих жён после того, как они трижды окажутся в объятиях чужестранца.»

— Ответ Баязида на послание Тамерлана

После завоевания Сиваса османские войска под командованием Сулеймана, старшего сына Баязида, вторглись в земли находившегося под протекторатом Тамерлана туркменского правителя Кара Юсуфа, который попал в плен. Также при дворе Тамерлана, объявившего себя наследником Чингисхана и сюзереном всех тюркских правителей Анатолии, нашли приют правители покорённых османами малых бейликов. Тамерлан был возмущён высокомерием и безрассудством султана. Его послы прибыли ко двору Баязида с требованием покориться завоевателю с востока. Султан, преисполненный гордости и иллюзий, явно недооценивавший своего соперника, ответил оскорблением и призвал Тамерлана встретиться на поле боя.

Вскоре огромная армия Империи Тимуридов вторглась в Малую Азию, не имевший крупного войска Сулейман направился в Европу к отцу. Тамерлан взял крепость Сивас, но не стал двигаться вглубь Анатолии, а отправился на завоевание Алеппо, Дамаска и Багдада. Осенью 1401 года армия Тамерлана вернулась к границам Малой Азии и осталась на зимовку. Баязид в это время, впервые столкнувшись с равным соперником, был ошеломлён и очень медленно реагировал на кризис, его физическое состояние и умственные способности были подорваны тягой к пьянству и разгульной жизни. Пока отсутствовал Тамерлан, султан даже не попытался вернуть слабо защищённый Сивас. Только летом 1402 года, когда Тамерланово войско двинулись в наступление, Баязид снял осаду с Константинополя и перебросил войска в Азию.

Гордыне Баязида не было пределов. В течение нескольких дней перед битвой его войска занимались тем, что гоняли для охотничьей забавы зверей по окрестностям. Тем временем Тамерлан расположил своё войско между измученными силами Баязида и крепостью, которая, по идее, должна была служить бастионом османской обороны.

20 июля 1402 года армии сошлись в битве под Анкарой. Армия Баязида насчитывала от 120 до 160 тысяч воинов, армия Тамерлана была намного больше. Привычно высокая дисциплина османского войска значительно упала — многонациональная армия (четверть войска Баязида составляли татары, также было множество христиан, в том числе сербское войско князя Стефана) была изнурена стоявшей в то лето жарой и долгим переходом, а также задержкой с выплатой жалования. Баязид со свойственным ему упрямством, переоценивая свои силы, намеревался сразиться с Тамерланом в лобовом столкновении, хотя его полководцы призывали укрыться в горах, чтобы дать солдатам отдохнуть и выбрать позицию для обороны против превосходящих сил противника.

Более опытный и расчётливый полководец Тамерлан занял для битвы выгодную позицию, пока османские воины тысячами умирали от жажды и переутомления. Татары из войска Баязида вскоре дезертировали и перешли на сторону Тимура, лишив султана четверти его войска, что предрешило участь Баязида. В ожесточённом сражении турецкое войско было разбито, Баязид, которому пришлось врукопашную сражаться за свою жизнь, попытался бежать, но был захвачен в плен и доставлен к Тамерлану. Баязида заковали в цепи, и он был вынужден смотреть, как его любимая жена Оливера прислуживала Тамерлану за обедом, а затем была изнасилована. Завоеватели востока подвергли страшному опустошению всю страну: сжигали города и села, убивали или угоняли в Самарканд жителей. Бурса была разграблена, и орды Тамерлана дошли до самой Смирны. Тамерлан во время разорения османского государства повсюду возил за собой Баязида в зарешеченном паланкине, подвергая всяческим унижениям, по одной из легенд даже использовал его как подставку под ноги.

8 марта 1403 году Баязид скончался в плену. Относительно причин его смерти существуют различные точки зрения. Наиболее популярной является версия о естественных причинах смерти султана в результате болезни (лихорадки или астмы). По другой версии Баязид сам отравился узнав, что Тамерлан собирается отправить его в Самарканд. Также существует мнение, что султан был отравлен по приказу Тамерлана, однако такой вариант считается маловероятным, поскольку имеются сведения, что тюркский правитель вверил заботу о больном Баязиде своим личным врачам.

Итоги правления

Гордыня и высокомерие Баязида привели молодую Османскую империю предельно близко к полному уничтожению. Не имея достаточных ресурсов, султан избрал путь расширения и опрометчиво вступил в конфликт с гораздо более сильной тюркской державой, правитель которой предлагал Баязиду мирное сосуществование. Малые бейлики вновь получили независимость благодаря Тамерлану, желавшему в последние годы своей жизни покорить Китай, а потому не довершившему разгром османов. Между сыновьями Баязида разгорелась междоусобная борьба, из которой только в 1413 году победителем вышел Мехмед I, сумевший вернуть многое из потерянного в войне с тюрками.

Жёны и дети

Жёны

• Девлет-Шах-хатун, дочь гермиянского эмира Сулеймана, женитьба около 1381 года, мать Исы, Мусы и Мустафы.
• Девлет Хатун, вероятно, также из Гермияна, мать султана Мехмеда I.
• Мария (Оливера Лазаревна), дочь сербского князя Лазаря Хребеляновича и княгини Милицы, женитьба в 1389 году. Мать дочерей - Оруз, Эрхонду и Хунди.
• Султан-хатун, дочь зулкадарского бея Сулейман-шаха.
• Хафса Хатун, дочь айдынского бея Исы.

Сыновья

• Эртогрул-челеби
• Иса-челеби (?—1406), один из правителей времён междуцарствия
• Мустафа-челеби (?—1422), поднимал восстания во времена правления Мехмеда I и Мурада II
• Ибрагим-челеби
• Касым-челеби
• Юсуф-челеби
• Хассан-челеби
• Муса-челеби (?—1413), один из правителей времён междуцарствия
• Сулейман-челеби (?—1411), один из правителей времён междуцарствия
• Омер Челеби
• Мехмед I (ок. 1387—1421), османский султан в 1413—1421 годах

Дочери

• Ирхонду-ханым
• Мелике-ханым
• Фатьма-ханым
• Оруз-ханым
• Хунди-ханым
• Фатима-ханым

В современной культуре

В художественной литературе

• Бородин С. П. Молниеносный Баязет (роман, 1973).

В документальном кино

• Тайны древности. Варвары. Часть 2. Монголы (США; 2003).

Литература

• Кинросс, Лорд. Расцвет и упадок Османской империи = Ottoman Centuries: The Rise and Fall of the Turkish Empire. — М.: Крон-Пресс, 1999. — 696 с. — ISBN 5-232-00732-7.
• Рыжов К. В. Все монархи мира. Мусульманский Восток. VII—XV вв. — М. : Вече, 2004. — ISBN 5-94538-301-5.</span>
• Akgunduz, Ahmed; Ozturk, Said. Ottoman History - Misperceptions and Truths. — IUR Press, 2011. — 694 с. — ISBN 978-9090261-08-9.
• Stanford J. Shaw. History of the Ottoman Empire and Modern Turkey. — Cambridge University Press, 1976. — Vol. [www.fatih.edu.tr/~ayasar/HIST236/STANFORD%20SHAWOttomanEmpire.pdf 1. Empire of the Gazis: The Rise and Decline of the Ottoman Empire 1280–1808]. — 368 p. — ISBN 9780521291637, ISBN 0521291631 (paperback), ISBN 0521212804 (hardback).

Ссылки

• [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/903767-echo/ Баязид I Молниеносный] программа "Эха Москвы из цикла «Всё так»

Отрывок, характеризующий Баязид I

Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.