Уэйлс, Джимми

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джимми Уэйлс
англ. Jimmy Wales

Джимми Уэйлс в апреле 2013 года
Место рождения:

Хантсвилл, Алабама, США

Компания

Wikia, Inc.

Должность

директор (2004 — наст. время)

Компания

Фонд Викимедиа

Должность

председатель (июнь 2003 — октябрь 2006)

Компания

Maurice Lacroix

Должность

посол бренда (2010 — наст. время)

Джи́мми До́нал Уэ́йлс (англ. Jimmy Donal Wales, также известный как Джи́мбо (англ. Jimbo); род. 7 августа 1966, Хантсвилл, Алабама, США) — американский интернет-предприниматель, идеолог концепции вики, основатель Википедии, председатель Фонда Викимедиа (2003—2006). С лета 2011 года — почётный председатель Фонда Викимедиа; директор компании Wikia, Inc.

Лауреат Золотой медали Нильса Бора (2013)[1].

С 2010 года — посол бренда Maurice Lacroix[2]. С марта 2012 года — советник по вопросам публичной политики и открытости при правительстве Великобритании[3]. С января 2014 года — сопредседатель совета директоров благотворительного сотового оператора The People's Operator (TPO)[4].





Биография

В одном из своих интервью Уэйлс сказал, что, по словам его матери, он родился 7 августа 1966 года[5][6], однако официальной датой рождения объявлено 8 августа[~ 1]. Его отец, которого также звали Джимми Уэйлс, работал менеджером в продуктовом магазине. Его мать Дорис и его бабушка Эрма владели небольшой частной школой House of Learning, в которой практиковалась система обучения на основе методики Монтессори. В то время Джимми Уэйлсу больше всего нравилось читать энциклопедии[6].

После House of Learning Уэйлс поступил в подготовительный колледж Randolph School, а позже в Обернский университет, в котором получил степень бакалавра. Позже он учился в Университете Алабамы[6]. После его окончания Уэйлс решил написать диссертацию на соискание учёной степени доктора философии в области финансов, для этого он поступил на курсы в Университете Алабамы и Университете Индианы и начал преподавать в обоих, но диссертацию так и не написал.

В 1994 году Уэйлс переехал в Чикаго, там он до 2000 года работал на компанию Chicago Options Associates, торгуя ценными бумагами и зарабатывая достаточно большие деньги[6].

В 1996 году Уэйлс вместе с Тимом Шеллом основали компанию Bomis, которая занималась продвижением поисковой системы «для мужчин» bomis.com[6]. Позже существенную прибыль приносил Уэйлсу платный ресурс premium.bomis.com с порнографическим контентом[6]. В одном из интервью в 2012 году Уэйлс рассказал, что сайта bomis.com давно нет, представлял же он собой поисковик, подобный Yahoo!, пользователи могли на нём делиться ссылками и создавать сообщества; Уэйлс назвал его «прадедом Википедии»[9].

В марте 2000 года Уэйлс создал свободную энциклопедию «Нупедия» и нанял учёного-философа Ларри Сэнгера на должность главного редактора. Энциклопедия составлялась авторами-профессионалами на добровольной основе, статьи энциклопедии проходили экспертную оценку. Идея Нупедии заключалась в том, чтобы занять пустующую нишу бесплатных интернет-энциклопедий[6].

В 2011 году Уэйлс приезжал в Россию. 15 июня 2011 года он выступил с открытой лекцией в кинотеатре Пушкинский, она продолжалась около часа, ещё час слушатели задавали ему вопросы. На следующий день, 16 июня, Уэйлс выступил перед студентами и преподавателями в МИРЭА[10][11].

В 2011 году вышел из состава жюри немецкой политической премии «Квадрига» из-за решения о присуждении награды Владимиру Путину. Это послужило одной из причин, по которым награду российскому премьеру так и не присудили[12]. Президент России Медведев посчитал всю эту историю проявлением «трусости и непоследовательности» членов оргкомитета и заявил, что после этого «премия закончилась, во всяком случае, для международного сообщества»[13].

В марте 2012 года Уэйлс был назначен неоплачиваемым советником по вопросам публичной политики и открытости при правительстве Великобритании. Планируется, что он будет заниматься вопросами расширения участия общества в процессе определения государственной политики[3].

В 2013 году избран членом Зала славы Интернета[14].

В декабре 2013 года был награждён Организацией Объединённых Наций по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) Золотой медалью Нильса Бора. Эту медаль ЮНЕСКО присуждает учёным-физикам, внёсшим значительный вклад в развитие науки, а также тем исследователям, деятельность которых имеет или может иметь значительное влияние на наш мир. Уэйлс был награждён как основатель Википедии, про которую в заявлении ЮНЕСКО было сказано, что она является «символом эпохи взаимодействия, в которую мы живём, и это не просто инструмент, это воплощение мечты, столь же древней, как человеческий интеллект и собрания Александрийской библиотеки»[1][15].

В январе 2014 года Уэйлс приобрёл крупный пакет акций виртуального оператора сотовой связи The People’s Operator (TPO). Данная компания, действующая в Великобритании, переводит на благотворительность 10 процентов суммы, оплачиваемой абонентами за предоставляемые услуги. Уэйлс также стал сопредседателем совета директоров этой компании[4].

Фонд Викимедиа

Поскольку объём контента в Нупедии увеличивался крайне медленно, 15 января 2001 года Уэйлс и Сэнгер создали Википедию. Сайт изначально был предназначен для предварительной разработки материалов для Нупедии, однако бурный рост Википедии очень скоро сделал её главным проектом. Разработкой Википедии на ранних этапах занимался в основном Сэнгер, Уэйлс в большей степени решал финансовые вопросы. Поскольку формально Сэнгер был нанят на работу Уэйлсом, последний считает себя единственным основателем Википедии, хотя Сэнгер продолжает называть себя «сооснователем». Вскоре Ларри Сэнгер покинул проект и обрушился на Уэйлса с критикой[16], изобразив его человеком, ненавидящим элиту и всё элитарное (англ. «decidedly anti-elitist»). Заявление Сэнгера об отставке до сих пор висит на его странице участника в английской Википедии.

В середине 2003 года Джимми Уэйлс создал Фонд Викимедиа, некоммерческую организацию со штаб-квартирой в Тампе, штат Флорида. Фонд должен был поддерживать Википедию и её братские проекты. С тех пор Уэйлс, являющийся президентом и членом совета директоров Фонда, активно занимается их продвижением.

С начала 2005 года по настоящее время (2013) Фонд Викимедиа полностью содержится за счёт грантов и пожертвований.

Уэйлса неоднократно обвиняли в нарушении правил Википедии[6]. В частности, бывший сотрудник компании Novell Джефф Мерки обвинил Джимми Уэйлса в том, что в 2006 году Уэйлс предложил ему за деньги исправить статью в Википедии[17].

Уэйлса иногда иронично называют[кто?] «Великодушным диктатором» Википедии, хотя он отказывается от этого титула и редко даёт указания википедийскому сообществу. При подготовке номера журнала Wired, посвящённого Википедии, выяснилось, что «Бого-Король ездит на машине „Хёнде“, хотя имеет „Феррари“».

По мнению публициста Александра Гениса, «Джимми Уэйлс — типичный гений электронного века. Застенчивый отличник, заядлый любитель компьютерных игр, поклонник свободолюбивой философии Айн Рэнд, сторонник анархического социального устройства, Уэйлс зачал Википедию на досуге, даже не подозревая, что она станет самым большим сетевым проектом. <…> Самое интересное, что когда Джимми Уэйлса спросили, в чём конечная цель Википедии, он сказал: „Ни в чём, одна забава“»[18].

Другие проекты

Воодушевлённый успехом Википедии, Уэйлс совместно с Анджелой Бизли в 2004 году основал коммерческий проект Викия (Wikia) по предоставлению хостинга для различных сайтов, использующих технологию wiki[6].

В России

Отрывок, характеризующий Уэйлс, Джимми

– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.