Штернхейм, Карл

Карл Штернхейм
нем. Carl Sternheim
Портрет Карла Штернхейма. Рудольф Целле, 1924
Место рождения:	Лейпциг, Германия

Карл Штернхейм (нем. Carl Sternheim; 1 апреля 1878, Лейпциг — 3 ноября 1942, Брюссель) — немецкий драматург и писатель-новеллист, чьё творчество относят к экспрессионизму. Как и Франк Ведекинд, в своих произведениях он подвергал острейшей критике и осмеянию моральные принципы, господствовавшие в Германии накануне Первой мировой войны.

Биография

Карл Штернхейм родился в семье банкира и газетного магната, вырос в Ганновере и Берлине. В 1897—1902 годах он изучал философию, психологию и юриспруденцию в Мюнхене, Гёттингене и Лейпциге, однако не закончил образования. После университетской учёбы ведёт неспокойную жизнь со многими женщинами, страдает нервными заболеваниями. Свою писательскую деятельность Штернхейм начал в 1900 году в Веймаре, где женился на Евгении Хаут (нем. Eugenie Hauth). Их брак распался в 1906 году, после чего Карл женился на Тее Лёвенштайн (нем. Thea Löwenstein), урождённой Бауэр, которая родила ему двух детей.

Теа была дочерью состоятельного фабриканта и помогла мужу построить дворец Бельмезон (нем. Schloss Bellemaison) в Мюнхене. Здесь, в доме, украшенном произведениями искусства из собственной коллекции, Штернхейм работал в компании таких творческих людей, как Мехтильда Лихновски (нем. Mechtilde Lichnowsky), Макс Рейнхардт и Франк Ведекинд. С 1908 году Штернхайм вместе с Францем Бляйем (нем. Franz Blei) выпускал журнал «Гиперион» (нем. Hyperion). В 1912 году Штернхейм переехал в Бельгию, а в 1918 году, спасаясь от Первой мировой войны, в Санкт-Мориц и Утвиль в Швейцарии. В 1927 году Карл и Теа развелись. Третьей женой Штернхейма стала дочь Франка Ведекинда, актриса и певица Памела Ведекинд (нем. Pamela Wedekind), их брак продолжался с 1930 по 1934 год. А с 1935 года он жил с Генриеттой Карбонара (нем. Henriette Carbonara) в эмиграции в Бельгии, где в 1936 году опубликовал свои мемуары под названием Vorkriegseuropa im Gleichnis meines Lebens (Предвоенная Европа на фоне моей жизни).

Работы Штернхейма были запрещены нацистами. Причиной тому служило не только его еврейское происхождение, но и беспощадное высмеивание в произведениях морального разложения германской буржуазии. 3 ноября 1942 года, после немецкой оккупации Нидерландов и Бельгии, Штернхейм покончил с собой. Похоронен в Брюсселе на кладбище Икселя (англ. Ixelles Cemetery).

В круг друзей Штернхейма входили Готфрид Бенн, Карл Эйнштейн, Франц Пфемферт (нем. Franz Pfemfert), Вальтер Ратенау, Эрнст Штадлер, Гуго фон Чуди (нем. Hugo von Tschudi), Фриц фон Унру и Отто Фрисландер (англ. Otto Vrieslander). Некоторое время Штернхейм был близок экспрессионистам, издававшим журнал Die Aktion. В 1915 году Штернхейм передал денежную сумму от присуждённой ему Премии Фонтане ещё никому не известному Францу Кафке.

Избранные произведения

• Цикл «Из героической жизни буржуа» (нем. Aus dem bürgerlichen Heldenleben) (1911—1922):
  • «Панталоны» (нем. Die Hose)
  • «Сноб» (нем. Der Snob)
  • «1913»
  • «Шкатулка» (нем. Die Kassette)
  • «Бюргер Шиппель» (нем. Bürger Schippel)
• Сборник рассказов «Хроника начала двадцатого века» (нем. Chronik von des zwanzigsten Jahrhunderts Beginn) 1918
• комедия «Школа в Уцнахе» (нем. Die Schule von Uznach) 1926

Библиография

• Gottfried Benn — Thea Sternheim. Briefwechsel und Aufzeichnungen. Mit Briefen und Tagebuchauszügen Mopsa Sternheims. Hg. von Thomas Ehrsam. Göttingen 2004.
• Thea Sternheims Tagebuch (1903—1971) wurde im Göttinger Wallstein Verlag veröffentlicht.
• Kurt Wolff — Autoren, Bücher, Abenteuer. Betrachtungen und Erinnerungen eines Verlegers. Wagenbachs Taschenbuch 488. 2004. ISBN 3803124883.

Отрывок, характеризующий Штернхейм, Карл

– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.