Уоррен, Эрл

Эрл Уоррен Earl Warren
14-й Председатель Верховного суда США
5 октября 1953 — 23 июня 1969
Предшественник:	Фред Винсон
Преемник:	Уоррен Бергер
30-й губернатор Калифорнии
4 января 1943 — 5 октября 1953
Вице-губернатор:	Фредерик Хаусер Гудвин Найт
Предшественник:	Калберт Олсон
Преемник:	Гудвин Найт
20-й Генеральный прокурор Калифорнии
3 января 1939 — 4 января 1943
Губернатор:	Калберт Олсон
Предшественник:	Юлиссис Вебб
Преемник:	Роберт Кенни
Окружной прокурор Аламиды
1925 — 2 января 1939
Предшественник:	Эзра Декото
Преемник:	Ральф Хойт
Рождение:	19 марта 1891(1891-03-19) Лос-Анджелес
Смерть:	9 июля 1974(1974-07-09) (83 года) Вашингтон (округ Колумбия)
Место погребения:	Арлингтонское национальное кладбище
Супруга:	Нина Элизабет Мейерс
Партия:	Республиканская
Образование:	Калифорнийский университет в Беркли
Автограф:
Награды:

Эрл Уоррен (англ. Earl Warren 19 марта 1891 — 9 июля 1974) — четырнадцатый председатель Верховного суда США, занимавший этот пост с 1953 по 1969 год, и единственный человек, трижды подряд избиравшийся губернатором Калифорнии. За время председательства Уоррена Верховный суд принял несколько фундаментальных решений, касавшихся сегрегации, уголовно-процессуального права и некоторых других сфер. Уоррен считается одной из наиболее выдающихся фигур в истории Верховного суда США. В 1963—1964 годах Уоррен возглавлял комиссию, которая расследовала убийство президента страны Джона Кеннеди.

Юность и карьера в Калифорнии

Эрл Уоррен родился в Лос-Анджелесе в семье иммигранта из Норвегии Метиаса Уоррена и иммигрантки из Швеции Кристал Хернлунд. Уоррен рос и посещал школу в Бейкерсфилде, затем поступил в Калифорнийский университет в Беркли, который окончил в 1912 году. В 1914 году он получил степень Doctor Juris и был принят в Ассоциацию адвокатов Калифорнии.

Уоррен проработал год в компании Associated Oil Co. в Сан-Франциско, после чего перешёл в юридическую фирму Robinson & Robinson в Окленде. В 1917 году он вступил в армию, но в военных действиях Первой мировой войны не участвовал. В следующем году он вышел в отставку в чине первого лейтенанта. Потом он работал клерком в судебном комитете Законодательного собрания Калифорнии, заместителем прокурора Окленда и заместителем прокурора округа Аламида. В 1925 году он был назначен окружным прокурором Аламиды. На этой должности он зарекомендовал себя ярым борцом с преступностью, благодаря чему трижды переизбирался (последний раз — в 1934 году). Он участвовал в праймериз Республиканской партии перед Президентскими выборами 1936 года, но не смог составить конкуренцию основным фаворитам. 14 мая 1938 года в своём доме был убит отец Уоррена. Убийцы так и не были установлены, в числе версий назывались ограбление и месть прокурору.

В 1938 году Уоррен был избран Генеральным прокурором штата, причём он был номинирован сразу тремя партями: его собственной Республиканской, а также Демократической и Прогрессивной. Одним из важных направлений его деятельности была борьба против нелегальных казино, которые создавались на кораблях у побережья Южной Калифорнии. Уоррен был одним из инициаторов и исполнителей политики по переселению проживавших на западном побережье японцев в лагеря для интернированных во время Второй мировой войны. Долгое время Уоррен настаивал, что это решение было необходимым, но в конце жизни в своих мемуарах он признал, что это было ошибкой.

Губернатор Калифорнии

На выборах губернатора Калифорнии, состоявшихся 3 ноября 1942 года, Уоррен, кандидат от республиканцев, набрал 57,07 % голосов и победил действующего губернатора, демократа Калберта Олсона. К следующим выборам Уоррен был настолько популярен и пользовался такой поддержкой, что он выиграл праймериз и у республиканцев, и у демократов. В результате на губернаторских выборах он набрал более 91 процента.

На посту губернатора Уоррен продолжл политику Олсона по интернированию японцев во время Второй мировой войны. Кроме этого период правления Уоррена был отмечен развитием инфраструктуры штата и особенно системы образования.

Поскольку в то время законодательство Калифорнии не ограничивало количество сроков губернатора, Уоррен выдвинул свою кандидатуру в третий раз в 1950 году. Его соперником от демократов был сын Франклина Рузвельта Джеймс. Уоррен одержал победу с 64,85 % голосов и стал первым в истории Калифорнии трёхкратным победителем на губернаторских выборах.

В 1944 и 1948 годах Уоррен участвовал в праймериз перед президентскими выборами. На выборах 1948 года он был выдвинут кандидатом в вице-президенты в паре с Томасом Дьюи. Дьюи считался безусловным фаворитом, но неожиданно проиграл действующему президенту Гарри Трумэну.

Председатель Верховного суда

В 1953 году президент Дуайт Эйзенхауэр назначил Уоррена председателем Верховного суда. Комментируя своё решение, Эйзенхауэр отметил, что Уоррен «определённо принадлежал к либерал-консерваторам; он представляет тот тип политического, экономического и социального мышления, которым, как я думаю, должен обладать судья Верховного суда». Сразу после назначения Уоррен подал в отставку с поста губернатора. До конца срока его обязанности исполнял заместитель губернатора Гудвин Найт, который через год был избран на новый срок.

Став председателем Верховного суда, Уоррен занял гораздо более либеральный курс, чем ожидалось. В связи с этим Эйзенхауэру приписывают слова о том, что назначение Уоррена было «его самой идиотской ошибкой за всю жизнь» (the biggest damned-fool mistake I ever made).

Среди решений Верховного суда при Уоррене (этот период часто называют «Суд Уоррена», Warren Court) были:

• Браун против Совета по образованию — дело, имевшее колоссальное значение для борьбы с расовой сегрегацией;
• Гайдеон против Уэйнрайта — Верховный суд обязал суды предоставлять адвоката за счёт государства всем обвиняемым, которые не имеют средств, чтобы нанять адвоката самостоятельно (раньше это право предоставлялось только обвиняемым в преступлении, за которое предусмотрена смертная казнь);
• Миранда против Аризоны — суд постановил, что признание обвиняемого, сделанное во время допроса, может считаться доказательством, только если до этого обвиняемому были разъяснены его процессуальные права (правило Миранды), в том числе право на отказ от дачи показаний и право на адвоката.

Деятельность Верховного суда под председательством Уоррена была объектом жёсткой критики со стороны консерваторов, особенно на юге США. Влиятельная общественная организация Общество Джона Бёрча, отстаивающая традиционные взгляды на американское общество, организовала кампанию за импичмент Уоррена.

Комиссия Уоррена

29 ноября 1963 года, через неделю после убийства Джона Кеннеди, новый президент Линдон Джонсон созвал комиссию, которая должна была расследовать убийство. По имени Уоррена, председателя комиссии, она получила название «Комиссия Уоррена». После 10 месяцев работы комиссия представила доклад на 888 страницах, в котором было сделано заключение, что убийство Кеннеди было совершено Ли Харви Освальдом, действовавшим без сообщников. Выводы комиссии Уоррена до настоящего момента не были опровергнуты официально, хотя они часто подвергались критике и стали поводом для многочисленных спекуляций и теорий заговора.

Уоррен ушёл в отставку с поста председателя суда в 1969 году.

Смерть и увековечение памяти

Эрл Уоррен умер 9 июля 1974 года в Вашингтоне. Поминальная служба в память о нём состоялась в Кафедральном соборе Святых Петра и Павла в Вашингтоне. Так как Уоррен проходил военную службу, он был похоронен на Арлингтонском кладбище.

В честь Уоррена были названы один из колледжей Университета Сан-Диего, школы в Солана-Бич (Калифорния), Сан-Антонио (Техас) и Дауни (Калифорния).

В 1981 году Уоррен был посмертно удостоен Президентской медали Свободы. 5 декабря 2007 года губернатор Калифорнии Арнольд Шварценеггер включил Уоррена в Зал Славы Калифорнии, как одного из выдающихся уроженцев штата.

Отрывок, характеризующий Уоррен, Эрл

– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.