HMS Goliath (1781)
HMS Goliath (1781) — 74-пушечный линейный корабль третьего ранга. Первый корабль Королевского флота, названный в честь библейского Голиафа.
Содержание
Постройка
Заказан 21 февраля 1778 года. Строился на королевской верфи Дептфорд Хейсом по несколько измененному проекту Arrogant Томаса Слейда. Получил название приказом Адмиралтейства от 19 мая 1778 года. Заложен 10 апреля 1779 года, спущен на воду 19 октября 1781 года.[1] Достраивался с 31 октября 1781 года по 2 января 1782 года, включая обшивку медью, в Вулвиче.
29 декабря 1806 года вместе с HMS Vanguard был переклассифицирован целиком под 24-фунтовые калибры. Предполагалось иметь:[2]
| гон-дек: | 28 × 24-фунтовых пушек |
| опер-дек: | 28 × 24-фн пушек |
| шканцы: | 2 × 24-фн пушки плюс 10 × 24-фн карронад |
| бак: | 2 × 24-фн пушки плюс 4 × 24-фн карронады |
Служба
Американская война за независимость
Goliath был спущен на воду в разгаре Американской войны за независимость. Вступил в строй в октябре 1781 года, капитан Хайд Паркер, в Портсмуте, для службы в метрополии.
1782 — апрель, с эскадрой вице-адмирала Баррингтона; май, с эскадрой контр-адмирала Кемпенфельта; июль, с флотом Ричарда Хау, 11 сентября вышел с ним же для снятия осады Гибралтара; первый его крупный бой произошел 20 октября у мыса Спартель, в составе флота адмирала Хау из 34 линейных кораблей, шел головным.
1783 — апрель, выведен в резерв; тут же введен в строй повторно, как в Портсмуте, капитан сэр Хайд Паркер; переоборудован в брандвахту только в июле, в Ширнесс.
Служба в Канале
1786 — введен в строй, капитан Арчибальд Диксон (англ. Archibald Dickson), по-прежнему на рейде в Портсмуте. С июня 1786 по сентябрь 1787 года замена болтов обшивки в Портсмуте.
1790 — капитан Эндрю Дуглас (англ. Andrew Snape Douglas).
Революционные войны
В феврале 1796 и в 1797 году командовал капитан сэр Чарльз Генри Ноулз (англ. Charles Henry Knowles).
1797 — 14 февраля с флотом вице-адмирала Джервиса принимал участие в битве при Сент-Винсенте, 8 раненых, убитых не имел;
- март (август?), капитан Т. Фоли (англ. Thomas Foley).
1798 — 1 августа был при Абукире, потери 21 убитыми, 41 ранеными; с эскадрой Худа под Александрией;
- 29 августа его шлюпки взяли французский кеч La Torride.
1799 — Средиземное море, блокада Мальты;
- декабрь, выведен в резерв.
1800 — Портсмут, встал в док, с сентября средний ремонт и оснащение, по август 1801.
1801 — июнь, введен в строй, капитан Уильям Эссингтон (англ. William Essington), Флот Канала;
- 10 ноября вместе с HMS Elephant, HMS Captain, HMS Ganges и HMS Brunswick, отделился от флота и 26 ноября прибыл в Порт-Ройял, Ямайка.
1802 — июль, капитан Чарльз Брисбен (англ. C. Brisbane), Ямайская станция.
- Летом Goliath и Calypso сопровождали конвой в Англию. 30 июля у Западных островов конвой был рассеян штормом; Calypso затонул с потерей всей команды после того, как с ним столкнулся один из «купцов». Goliath привел вверенные ему суда в Даунс и 26 августа прибыл в Портсмут. 7 ноября Goliath поднял сигнал своему конвою на отход в Средиземное море.[3]
Наполеоновские войны
1803 — Вест-Индия, с эскадрой коммодора Бейтана (англ. H.W. Baytun), флагман HMS Cumberland. 28 июня у Сан-Доминго капитан Брисбен погнался за двумя кораблями, замеченными с эскадры, и ему посчастливилось с бризом настигнуть концевого, который заштилел под Моль Сен-Николя. После обмена несколькими выстрелами тот спустил флаг, и оказался корветом La Mignonne, удивительно быстрым на ходу, вооружение 16 длинных 18-фунтовых пушек (шесть из которых оставили на берегу), под командованием Capitaine de Fregate Баржо́ фр. J.P. Bargeaud, команда 80 человек. Он два дня как покинул Ле-Ке (фр. Les Cayes) и направлялся во Францию.
Накануне вечером Брисбен направил шлюпку с вооруженными людьми за небольшой шхуной, и оказалось, что она французская, идет из Сантьяго-де-Куба в Порт-о-Пренс с грузом сахара и где-то 2476 долларов наличными. Из вооружения на ней было 3 пушки и несколько фальконетов.[3] Goliath вернулся в Англию в августе. 9 декабря его шлюпки атаковали французский конвой возле Ле-Сабль-д’Олон.[2]
В январе 1804 года Goliath был выбран Адмиралтейством присоединиться к HMS Hibernia, HMS Thunderer, HMS Princess Royal, HMS Prince of Orange и HMS Raisonable для защиты побережья Ирландии. 30 января 1804 года в Плимут прибыл голландский вест-индский корабль с грузом кофе, приз Goliath. 23 марта Goliath, капитан Диксон (англ. Dixon), отверповался из Коусэнд-бей и вместе с HMS Defiance вышел присоединиться к флоту у Ферроля. Вернулся в Англию на ремонт 18 июля.
31 июля офицеры Goliath дали в честь капитана Брисбена большой ужин в трактире «Папская голова». После круга верноподданнических тостов вечер заключили распеванием «Правь, Британия» и «Боже, храни короля». В конце 1804 года он, вместе с Hibernia, Thunderer, Princess Royal, Prince of Orange и Raisonable, действовал в обороне побережья Ирландии.
1805 — капитан Роберт Бартон (англ. Robert Barton), Флот Канала. 15 августа 1805 года, направляясь в Ферроль в соответствии с приказом адмирала Корнуоллиса, полученным 11-го, Goliath встретил и захватил бриг Faune (16). Его преследовала HMS Camilla, гнавшаяся за ним с вечера накануне; он шел с Мартиники в любую точку побережья, какой сможет достичь. У него на борту оказались 22 человека из команды HMS Blanche (36), взятой и сожженной французской эскадрой в Вест-Индии 19 июля.[4] Приз был отправлен в Портсмут в сопровождении Camilla.
На следующее утро, по пути в для Кабо-Приор, были замечены три паруса, явно в погоне, так что Goliath повернул и направился к ним. К 8 вечера они захватили французский корвет La Torche (18), 196 человек команды, на котором обнаружили еще 52 из команды Blanche. 44-пушечный La Topaze бежал в сгущающуюся темноту.[5] Другой корабль был, вероятно, Le Departement des Landes; все четыре принимали участие в захвате Blanche.[3] Декабрь, капитан Мэтью Скотт (англ. Mattew Scott).
1806 — в резерве.
1807 — январь-март, ремонт в Плимуте; введен в строй в феврале, капитан Питер Паже́ (англ. Peter Paget), Ширнесс; август, был в экспедиции на Копенгаген.[2]
Балтийское море
1808 — тот же капитан, экспедиция на Балтику;[2] с флотом вице-адмирала Сумареса поддерживал шведов; 19 августа ушел от погони русского флота при Ханко; 30 августа присоединился к HMS Centaur и HMS Implacable, блокируя русских в Рогервик[6]
Англо-американская война
1812 — в отстое в Портсмуте. С марта по июль 1812 года исходно 74-пушечный Goliath в был срезан и таким образом понижен до 58-пушечного двухдечного «razée» 5 ранга и сокращением команды соответственно. Новое вооружение составило:
| гон-дек: | 28 × длинных 32-фн пушек |
| опер-дек: | 28 × 42-фн карронад плюс 2 × 12-фн пушки |
1813 — июнь, капитан Фредерик Льюис Мэйтланд (англ. Frederick Lewis Maitland), Галифакс и Вест-Индская станция в течение 12 месяцев, после чего обнаружились большие неисправности.
1814 — октябрь, выведен в резерв и рассчитан в Чатеме.[3]
В июне 1815 года отправлен на слом там же.[2]
Напишите отзыв о статье "HMS Goliath (1781)"
Ссылки
- [www.ageofnelson.org/MichaelPhillips/info.php?ref=1028 Michael Phillips' Ships of the Old Navy]
Литература
- Lavery, B. The Ship of the Line. The development of the battlefleet 1650-1850. — Conway Maritime Press, 2003. — Vol. I. — ISBN 0-85177-252-8.
- Winfield, Rif. British Warships of the Age of Sail 1714—1792: Design, Construction, Careers and Fates. Seaforth, Chatam-St.Paul, 2007. ISBN 978-1-84415-700-6
- The Victory of Seapower. Winning the Napoleonic War 1806−1814 / Robert Gardiner, ed. — London: Chatham Publishing, 1998. — 192 p. — ISBN 1-86176-038-8.
Примечания
- ↑ 1 2 3 B. Lavery. The Ship of the Line — Volume 1. — P. 180.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Winfield,... p. 78.
- ↑ 1 2 3 4 GOLIATH (74): Ships of the Old Navy
- ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/15917/pages/590 London Gazette: no. 15917. p. 590. 10 May 1806]
- ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/15839/pages/1105 London Gazette: no. 15839. p. 1105. 31 August 1805]
- ↑ The Victory of Seapower / R. Gardiner, ed. — P. 124−128.
| ||||||
Отрывок, характеризующий HMS Goliath (1781)
– Полноте шутить, – сказал он.– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
