Архаров, Николай Петрович

Николай Петрович Архаров<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">герб Архаровых</td></tr>
Санкт-Петербургский генерал-губернатор
9 ноября 1796 — 15 июня 1797
Предшественник:	должность вакантна с 1791 года
Преемник:	Александр Павлович
Генерал-губернатор Тверского и Новгородского наместничеств
1785 — 1796
Предшественник:	Яков Александрович Брюс
Преемник:	должность упразднена
Московский губернатор
1 января 1781 — 1 сентября 1784
Предшественник:	Фёдор Андреевич Остерман
Преемник:	Пётр Васильевич Лопухин
Рождение:	7 (18) мая 1742(1742-05-18)
Смерть:	1814(1814) Рассказово, Тамбовская губерния, Российская империя
Место погребения:	Рассказово, Тамбовская губерния
Род:	Архаровы
Военная служба
Годы службы:	1754—1797
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Звание:	генерал от инфантерии
Награды:

Никола́й Петро́вич Арха́ров (1742—1814) — генерал от инфантерии, глава ряда губерний, включая Московскую и Санкт-Петербургскую. Старший брат Ивана Петровича Архарова; дед публициста А. А. Краевского.

Знаменит тем, что от его фамилии произошёл термин «архаровец», в его первоначальном значении — ироническое обозначение служителя полиции.

Биография

Николай Архаров происходил из дворянского рода Архаровых. В 1754 году он вступил в гвардию, в 1756 году начал службу как солдат Преображенского полка и к 1761 году году дослужился до офицерского звания.

Его восхождение по карьерной лестнице началось в 1771 году во время операции под предводительством Г. Г. Орлова по подавлению Чумного бунта, вспыхнувшего в связи с эпидемией чумы в Москве. Граф Орлов прибыл в Москву 26 сентября 1771 года с четырьмя гвардейскими полками. Архаров проявил себя исполнительным и энергичным офицером, поэтому Орлов перевёл его в штат полиции под званием полковника.

В 1775 году Архаров был назначен обер-полицмейстером Москвы. На этом посту он проявил себя хорошим следователем. Екатерина II иногда приглашала Архарова в Санкт-Петербург для расследования наиболее запутанных дел (в 1774 году он занимался розыском по делу о Пугачевском бунте).

Деятельность Архарова как московского обер-полицеймейстера долго жила в памяти москвичей. Обер-полицеймейстер знал до мельчайших подробностей все, что делалось в Москве, всевозможные пропажи отыскивались с изумительной быстротой. Архаров использовал довольно жесткие и зачастую спорные меры для наведения порядка на улицах Москвы (нередко виновность подозреваемого он определял просто взглянув на него), однако деятельность его была довольно эффективна.

Приемы, которыми пользовался Архаров для раскрытия самых сложных преступлений, нередко отличались оригинальностью и породили многочисленные анекдоты о нём.

По одной из версий, именно его сотрудников начали называть «архаровцами» — впоследствии это слово стало крылатым, хотя и несколько изменило своё значение. 28 июля 1777 года он получил звание генерал-майора, а в 1779 году был награждён орденом Святой Анны первой степени.

С 1781 года он занимал пост московского губернатора. В 1785 году Архаров получил назначение генерал-губернатором Тверской и Новгородской губерний. С 1790 года он также стал начальником местных водных коммуникаций и внёс немалый вклад в их развитие.

В 1795 году переведён в столицу петербургским генерал-губернатором. После восшествия на престол Павел I наградил Архарова 9 ноября 1796 года орденом Александра Невского и возвёл его в полное генеральское достоинство, причем орденскую ленту для награждения император снял с себя самого, что было знаком особой милости. Знаки внимания и расположения оказывались Архарову и в дальнейшем, так, в день коронования Павла I (5 апреля 1797 года) Архарову было пожаловано 2000 душ.

С ноября 1796 по 15 июня 1797 года Архаров занимал пост второго (гражданского) генерал-губернатора, в то время как первым (военным) губернатором числился великий князь Александр Павлович. Однако милости императора Павла редко продолжались дольше года. Архаров был 15 июня 1797 года внезапно отставлен от должности и вместе с братом Иваном удалён в свои имения в Тамбовскую губернию без права посещать столицы. Там он прожил безвыездно три года до кончины императора.

Получив с новым царствованием право жить в Москве, проводил время в покое то там, то в своих деревнях. Скончался в с. Рассказове недалеко от Тамбова в январе 1814 года, где и был похоронен.

Деятельности Н. П. Архарова на посту обер-полицмейстера Москвы посвящены детективно-исторические романы Д. Трускиновской, вошедшие в цикл [www.fantlab.ru/work20118 «Архаровцы»] (действие первого романа разворачивается во время Чумного бунта).

Литература

• Длуголенский Я. Н. Военно-гражданская и полицейская власть Санкт-Петербурга — Петрограда. Генерал-губернаторы, гражданские губернаторы, градоначальники. — СПб., 2001.
• Архаровы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.memoirs.ru/rarhtml/1158IzBumArh.htm Из бумаг Николая Петровича Архарова. Письма к нему Екатерины II, императоров Павла Петровича и Александра Павловича и некоторых правительственных лиц] // Русский архив. — 1864. — Вып. 9. — Стб. 873—926.
• [ezr.narod.ru/base/521.htm Архаров Николай Петрович (1742—1814)]

Отрывок, характеризующий Архаров, Николай Петрович

Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.