Гимн Румынии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Deşteaptă-te, române!
Дештяптэ-те, ромыне!
Пробудись, румын!

Нотная страница
Автор слов Андрей Мурешану, 1848
Композитор Георге Ученэску, 1848
Страна Румыния Румыния, Молдавия Молдавия
Утверждён 1989 год (Румыния), 1917 и 1991 годы (Молдавия)
Отменён 1994 год (Молдавия)
Инструментальная версия
Гимны Румынии
Trăiască Regele (1866—1948)
Zdrobite cătuşe (1948—1953)
Te slăvim Românie (1953—1977)
Trei culori (1977—1989)
Deşteaptă-te, române! (с 1989)

Гимны Молдавии
Молдова Советикэ (1945-1991)
Deşteaptă-te, române! (1991-1994)
Limba noastră (1994-)

Deşteaptă-te, române! («Пробудись, румын!») — гимн Румынии с 1989 года и гимн Молдавии в 1917-1918 и 19911994 годах.

Стихи национального гимна Румынии принадлежит Андрею Мурешану (1816—1863), поэту романтического направления, журналисту, переводчику, трибуну эпохи Революции 1848. Музыка была по официальной версии написана Антоном Панн (1796—1854)[1], поэтом и этнографом, человеком большой культуры, певцом и автором учебников музыки, хотя по другой версии она является обработкой церковного гимна Из груди матери моей (рум. Din sânul maicii mele), выполненной Георге Ученэску (1820—1897), другом Мурешану.[2].

Стихотворение «Эхо» («Un răsunet») А. Мурешану, опубликованное во время революции 1848 года, было положено на музыку в несколько дней. Впервые было исполнено 29 июня 1848 года в Рымнику-Вылча.

Государственный гимн Румынии состоит из 11 строф, четыре из них должны исполняться в торжественных случаях (выделены жирным шрифтом).

Название «Пробудись, румын!» имеет как социальный, так и национальный уровень; социальный, потому что накладывает постоянное состояние обеспечивающее переход к новому миру; национальный, потому что присоединяет это пробуждение исторической традиции. Гимн содержит возвышенное «сейчас или никогда», существующее в других национальных гимнах, от «Пайона» с которым греки воевали в Марафоне и Саламине до «Марсельезы» французской революции.





Deșteaptă-te, române!

Deşteaptă-te, române, din somnul cel de moarte,
În care te-adânciră barbarii de tirani
Acum ori niciodată croieşte-ţi altă soarte,
La care să se-nchine şi cruzii tăi duşmani.

Acum ori niciodată să dăm dovezi în lume
Că-n aste mâni mai curge un sânge de roman,
Şi că-n a noastre piepturi păstrăm cu fală-un nume
Triumfător în lupte, un nume de Traian.

Înalţă-ţi lata frunte şi caută-n giur de tine,
Cum stau ca brazi în munte voinici sute de mii;
Un glas el mai aşteaptă şi sar ca lupi în stâne,
Bătrâni, bărbaţi, juni, tineri, din munţi şi din câmpii.

Priviţi, măreţe umbre, Mihai, Ştefan, Corvine,
Româna naţiune, ai voştri strănepoţi,
Cu braţele armate, cu focul vostru-n vine,
«Viaţa-n libertate ori moarte» strigă toţi.

Pre voi vă nimiciră a pizmei răutate
Şi oarba neunire la Milcov şi Carpaţi
Dar noi, pătrunşi la suflet de sfânta libertate,
Jurăm că vom da mâna, să fim pururea fraţi.

O mamă văduvită de la Mihai cel Mare
Pretinde de la fii-şi azi mână d-ajutori,
Şi blastămă cu lacrămi în ochi pe orişicare,
În astfel de pericul s-ar face vânzători.

De fulgere să piară, de trăsnet şi pucioasă,
Oricare s-ar retrage din gloriosul loc,
Când patria sau mama, cu inima duioasă,
Va cere ca să trecem prin sabie şi foc.

N-ajunge iataganul barbarei semilune,
A cărui plăgi fatale şi azi le mai simţim;
Acum se vâră cnuta în vetrele străbune,
Dar martor ne de Domnul că vii nu oprimim.

N-ajunge despotismul cu-ntreaga lui orbie,
Al cărui jug de seculi ca vitele-l purtăm;
Acum se-ncearcă cruzii, cu oarba lor trufie,
Să ne răpească limba, dar morţi numai o dăm.

Români din patru unghiuri, acum ori niciodată
Uniţi-vă în cuget, uniţi-vă-n simţiri.
Strigaţi în lumea largă că Dunărea-i furată
Prin intrigă şi silă, viclene uneltiri.

Preoţi, cu crucea-n frunte căci oastea e creştină,
Deviza-i libertate şi scopul ei preasfânt.
Murim mai bine-n luptă, cu glorie deplină,
Decât să fim sclavi iarăşi în vechiul nost’pământ.

Русский перевод

Пробудись, румын, от мертвенного сна
В который погружён тиранами-варварами
Сейчас или никогда создай свою новую судьбу,
Перед которой склонятся даже жестокие твои враги.

Сейчас или никогда докажем миру,
Что в этих руках ещё течёт римская кровь
И в нашей груди мы храним с гордостью имя
Победителя в битвах, имя Траяна.

Смотрите, великие предки, Михай, Штефан, Корвин,
На румынскую нацию, на ваших потомков,
С оружием в руках и вашим огнём в венах,
«Свободная жизнь или смерть» кричат все.

Священники, поднимите распятия, потому что мы христианское войско.
Чей девиз — свобода и её цель свята.
Лучше погибнем во славе в бою,
Чем снова станем рабами на нашей древней земле.

Другой перевод

Проснись румын! (Поются лишь выделенные строфы)

Проснись румын из сна — дурмана смерти
В котором держат варвары тираны.
Теперь иль никогда создай другую
Судьбу, пред коей сникнет злейший враг.

Теперь или никогда докажем миру
У нас в руках и впредь течь крови римлян,
В сердцах хранить нам гордой славы имя
Триумф сражений, с именем Траян.

Вскинь взгляд, всмотрись, как горных елей пики
Стоят повсюду тысячи солдат
Приказа ждут тая мощь волчьей прыти
Мужи, отцы и братья, стар и млад.

Любуйтесь тени предков величавых
Михая, Стефана, Корвина. О Румыны,
О нация, то внуки — Ваша слава,
Их рук оружье, пламя Ваших вен
«Свободным жить иль умереть» клич всех.

Вас злость сгубила с несоединеньем
(Пред битвами) ни в Милков, ни в Карпатах.
Но мы, отныне, со свободой в душах
Клянёмся, руки братские пожмём!

Мать-родина — вдова с времён Михая
И Маре, ждёт помощи сынов отважных, верных.
И кроме слёз в очах, в речах звучат проклятья
Тем, кто предаст отчизну в страхе смерти.

От молний — сдохнуть им! Пускай от молний сдохнут
Все, кто сбежит от места славной битвы
Где Родина, мать — ласковое сердце
Шлёт нас пройти сквозь воду и огонь.

В крови их полумесяц — ятаган он
Чей след жжёт болью нас, жжёт до сих пор.
Он варвар осквернивший отчий дом,
Наш дом, и нашу кровь, и наши раны.

Но нас ни что не сломит, Бог свидетель
Ни ятаган, ни деспотизм слепой.
Века пил кровь ярма их полумесяц
Крал труд и убивал язык родной

Румыны, встанем в гневе, в чести, в стали,
Соединимся в мыслях в чувствах, в ратях
На отчий клич: «У нас Дунай украли!
Ворюг коварных уничтожим Братья!»

Священный крест пред ратью христианской
Девиз свобода и стремленье к цели
Умрём скорей в борьбе со славой новой
Чем жить рабам вновь в прадедов земле.

Эквиритмичный перевод [fangysmile.diary.ru/p184058284.htm Марии Шалаевой]

Отбрось оковы, сердце румынского народа,
Восстань от векового, от мертвенного сна!
Уже настало время зажечь огонь свободы
И за свои страданья врагам воздать сполна!

Уже настало время низвергнуть гнет тирана,
Принесший столько горя и зла краям родным.
Пусть целый мир узнает: мы — правнуки Траяна,
И чести славных предков вовек не посрамим!

Как сосны вековые, стоят стеной солдаты,
Готовы с грозным кличем помчаться на врага,
Разя за край родимый, за гордые Карпаты:
Без родины свободной нам жизнь не дорога.

О Михай, Штефан, Матьяш, великие владыки,
Не стыдно нам, потомкам, в глаза вам посмотреть:
В руках мечи сверкают, огнём пылают лики,
Как гром, призыв суровый: «Свобода или смерть!»

Погибель принесли вам кровавые раздоры,
Сердца сковала ваши жестокая вражда,
Но мы клянемся смело: ни реки и ни горы
Не смогут разделить нас, мы — братья навсегда!

Мать Михая-героя, вдова, стоит пред нами,
На славный подвиг ратный благословляет нас,
Но будет ею проклят с презреньем и слезами,
Кто дрогнет и отступит в тяжелый этот час.

Мы за тебя готовы пройти сквозь сталь и пламя,
Румыния, веди нас, сражаться нам вели!
Пусть тех, кто сердцем будет с коварными врагами,
Господь огнём и серой сотрет с лица земли!

Довольно мы страдали от черных ятаганов,
Нам не страшны удары позорного кнута.
Вставайте же, румыны! Долой ярмо тиранов!
Свобода, честь отчизны навек для нас свята.

Пусть враг нас хочет сделать скотиной бессловесной,
Похитить речь родную и мудрость наших книг,
На смертный бой пойдем мы, ряды смыкая тесно,
И не пленит захватчик свободный наш язык!

Сыны земли румынской, забудем разногласья,
Единой силой встанем за милый отчий край,
И о злодействе новом заявим громогласно:
В руках убийц коварных великий наш Дунай!

Благословенна будет грядущая расплата,
Священный, вечный подвиг — спасти страну свою.
Мы вызволим отчизну из рабства супостатов
Или падем со славой в отчаянном бою!

См. также

Напишите отзыв о статье "Гимн Румынии"

Ссылки

  • [www.navyband.navy.mil/anthems/ANTHEMS/Romania.mp3 Музыка гимна (без слов)]
  • [www.my-world-guide.com/national_anthem/201 «Deşteaptă-te, române!»] mp3
  • [youtube.com/watch?v=tqicikxFVys Гимн Румынии в исполнении команды телеканала ProTV, 1 декабря 2005] на YouTube

Примечания

  1. [ue.mae.ro/index.php?lang=ro&id=1609 «Imnul naţional al României»]
  2. Valer Rus: [www.muzeulmuresenilor.ro/mureseni_fr/istorie%20imn.html «Pentru o istorie a imnului naţional»] în pagina web a muzeului «Casa Mureşenilor» din Braşov.

Отрывок, характеризующий Гимн Румынии

L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.