Гримуар

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Гримуа́р, или гримория (фр. grimoire, от фр. grammaire) — книга, описывающая магические процедуры и заклинания для вызова духов (демонов) или содержащая ещё какие-либо колдовские рецепты.

Краткая характеристика наиболее известных гримуаров

Завещание Соломона

Один из самых древних магических гримуаров по церемониальной магии. Написан на греческом языке, и повествует о том, как царь Соломон получил власть над демонами при помощи магического кольца, подаренного архангелом Рафаилом. Некоторыми исследователями считается даже самым древним из всех известных гримуаров. Все существующие на сегодняшний день рукописи этого гримуара относятся к XV—XVII векам. Точная дата написания данного труда неизвестна, и среди историков существуют разногласия. Основываясь на анализе архаизмов текста, Кохлер относит этот текст к I—II векам. С ним соглашается Гюндель, утверждающий, что глава с перечислением зодиакальных деканов была распространена ещё в дохристианском Египте. По другой версии, которой придерживается, например, Маккоун, эту работу следует отнести к IV веку нашей эры, так как текст схож с трактатами Оригена «Против Цельса» и Лактанция «Божественные установления». В пользу этой версии свидетельствует и то, что «Завещание Соломона» написано на разговорном общенародном языке «койне», который был широко распространён в то время. Этот гримуар примечателен тем, что книга стала своего рода родоначальницей западной магической традиции и является свидетельством становления системы демонологии.

Ключ Соломона

«Ключ царя Соломона» — один из самых знаменитых западноевропейских учебников магии. В нём царь Соломон наставляет своих учеников в искусстве заклинаний, дабы они могли успешно вызывать духов и подчинять их своей воле.

Работу датируют^[кто?] XVI — XVIII столетиями.

Малый ключ Соломона

Малый ключ Соломона (лат. Lemegeton Clavicula Salomonis). Точное время происхождения неизвестно, но Агриппа упоминает три части этого гримуара в своей работе «О неопределённости и суетности всех наук и искусств» (1531 год): «Арс Алмадель», «Арс Паулина» и «Арс Нотория».

В полном варианте «Лемегетон» состоит из пяти частей:

1. «Гоетия» содержит перечень 72 злых демонов, а также описание инструментов и заклинаний для их вызова;
2. «Теургия Гоетия» описывает ещё целый класс духов, которые по своей натуре добрые и злые одновременно;
3. «Арс Паулина» повествует о духах дневных и ночных часов, о зодиакальных и планетарных духах;
4. «Арс Алмадель» описывает духов, управляющих четырьмя мирами вселенной;
5. «Арс Нотория» содержит молитвы и обращения к Богу; пожалуй, самая старая часть собрания «Лемегетона».

Гримуар Гонория

Работа также известна под названием «Конституция Папы Гонория Великого».

Хотя авторство приписывается Папе Гонорию III, занимавшему свой пост в начале XIII века, такая версия крайне сомнительна.

По словам автора гримуара, до момента публикации этой Конституции, только Правящий Понтификат владел силой и властью приказывать духам и вызывать их. В этой же работе его святейшество, Гонорий III, движимый пасторскими обязанностями, великодушно решил рассказать своим почтенным братьям во Христе о способах и возможности вызывать и управлять духами; и он добавил заклинания, которые необходимы для этого: и всё это можно найти в данной Булле.

Впервые в печатном издании книга вышла во второй половине XVII века.

Истинный гримуар

«Истинный гримуар» (Grimorium verum) является доступным учебником магического искусства и содержит множество заклинаний, молитв, рецептов и рекомендаций для мага.

Гримуар перевёл с еврейского Plaingiere, доминиканский монах, вместе с Собранием Любопытных Тайн. Первоначально он был опубликован Алибеком Египтянином в Мемфисе в 1517 году. Итальянское издание «Истинного гримуара» вышло в свет в 1880 году.

Магия Арбателя

В конце XIX века Артур Уэйт писал, что всё, что касается происхождения «Магии Арбателя», авторства и даже объёма этой книги, остаётся загадкой. С тех пор ситуация не изменилась. Рукописей «Арбателя» не существует. В выходных данных первого издания указан город Базель, 1575 год. Гримуар написан на латинском языке, многочисленные ссылки на события итальянской средневековой истории позволили Уэйту предположить, что автором книги был итальянец.

Артур Уэйт классифицирует этот текст, как «ритуал трансцендентальной магии», иными словами, по его мнению, в нём нет «опасных конструкций», которые открывают путь для Чёрной магии.

Автор «Арбателя» перечисляет содержание девяти томов и обещает читателю подробнейший рассказ о различных магических искусствах всех народов. Однако на самом деле книга включает лишь первый вводный том, который содержит своеобразный «этический кодекс» мага и некоторые сведения по планетарной («олимпийской») магии. Были ли написаны остальные восемь томов, — неизвестно.

Очевидно, само название книги «Арбатель» является именем Духа или Ангела, (окончание — ель или эль, как правило присутствует в ангельских именах), хотя Дух или Ангел с таким именем неизвестен. 49 афоризмов (или 7 «седмиц»), из которых состоит книга, по большей части излагают основы «христианской магии». Наибольший интерес представляет третья «седмица» афоризмов, где содержатся сведения по планетарной («олимпийской») магии.

Важно отметить, что в магической традиции Планетарные Духи рассматривались как весьма могущественные сущности. Так, доктор Рудд в своей книге «Трактат о магии ангелов», заявляет, что эти сущности в своём величии лишь немногим уступают девяти чинам ангелов. Поэтому средневековые книги по магии нередко обращаются к Планетарным Духам. К примеру, Аратрон (Aratron) (атрибутированный в «Арбателе» как Дух Сатурна) упомянут в «Заклятой книге Гонория» (XIII век), а ссылка на Духа Солнца Оха (Och) содержится в дневниках английского мага второй половины XVI века Джона Ди, в которые включены отчёты о его мистических практиках. Скорее всего Ди знал «Магию Арбатель», ссылка на неё содержится в его сочинении «Книги тайн» (Mysteriorum Libri).

Гептамерон

Своё название гримуар получил за то, что в нём описаны заклинания на семь дней недели, которые позволяют вызывать ангелов соответствующего дня. Впервые книга была издана на латинском языке в Лионе на рубеже XVI—XVII веков.

Данный гримуар приписывается французскому ученому XIII века Петру де Абано. По версии же Артура Уэйта, данная книга, на самом деле, написана 300 лет спустя после его смерти.

В этом гримуаре содержатся принципы магического общения. И поскольку круги обладают очень большой силой (они являются своего рода защитными крепостями для оператора, охраняя его от злых духов), в первую очередь в работе изучается как раз создание магического круга.

Шестая и седьмая книги Моисея

Основная статья: Шестая и седьмая книги Моисея

Эти книги были обнаружены в начале XIX века и изданы в 1849 году. Название, очевидно, намекает на то, что гримуары являются продолжением «Пятикнижия» Моисея. Книги содержат семь печатей и двенадцать таблиц духов.

Шестая книга Моисея

Гримуар охватывает всё Белое и Чёрное Искусство (Чёрную Магию) или Некромантию. По легенде, книга была скрыта от Давида (отца Соломона) первосвященником Садоком (Sadock) из-за Великих Тайн, содержащихся в ней. В открытых просторах интернета есть неподтвержденная официальной наукой версия о том, что в 330 году н. э. этот гримуар получил «второе рождение» при первом христианском императоре Константине Великом, который отправил его в Рим папе Сильвестру для перевода. Затем эта книга попала к императору Карлу Великому и после того, как получила одобрение римского папы Юлия II, была опубликована.

Седьмая книга Моисея

Гримуар содержит прямые указания по работе с духами воздуха, огня, воды, земли, Сатурна, Юпитера, Марса, Солнца, Венеры, Меркурия и формулы магической каббалы вместе с извлечением из «Ключа Соломона». Также в работе представлены надписи с табличек, которые, предположительно Моисей со своими единомышленниками использовали при выполнении магических ритуалов в качестве дополнения к основному одеянию.

Книга святой магии Абрамелина

В Библиотеке Арсенала в Париже хранится рукопись XVIII века, автором которой считается Маг Абрамелин. Первый английский перевод этого гримуара появился в 1898 году, и с тех пор по ней учатся «волшебники» нового времени.

Считается, что автором книги является некий немецкий еврей родом из Вормса, живший в XIV—XV веках. Из данных, приведённых в книге, и того, что известно из истории, можно предположить, что за псевдонимом Абрамелина скрывается учёный раввин Авраам Иаков бен Моисей ха Леви Моэллин, однако это только гипотеза.

Можно сказать, что с магической точки зрения эта книга сама по себе представляет культ: действительно, в ней содержится описание полной системы подготовки магов, требующей длительных и непростых упражнений, но обещающей в случае успеха, благодаря помощи сверхъестественных сил, получение беспредельной магической власти. Элифас Леви и Алистер Кроули — лишь двое из известнейших людей, когда-либо связанных с этим манускриптом. Встречается немало практикующих магов, для которых этот труд — настоящая Библия. Некоторые мелкие секты полностью основывают свои сверхъестественные претензии на этом документе.

Однако судя по указаниям в тексте, древность книги несколько преувеличена. Считается, что первый её перевод с древнееврейского на французский был выполнен в 1458 году, а автор её — некий еврей по имени Авраам, который завещал её предписаниями.

Абрамелин утверждает, что научиться волшебству по его книге может любой, если только ему не случалось менять единожды обретённую веру. Первой заботой мага, прежде чем вызывать духов, которые исполняют все его желания, является правильное обустройство культового места. Книга оставляет выбор между двумя возможностями: устроить такое место на природе или в городских условиях.

Система магии Абрамелина приобрела популярность в XIX и XX веках, благодаря главе Герметического Ордена Золотой Зари Макгрегору Мазерсу, впервые издавшему этот гримуар, и Алистеру Кроули, включившему магию Абрамелина в свое учение Телемы.

В 2007 году был издан первый перевод на русский язык «Священной магии Абрамелина», подготовленный членами Российского отделения О.Т.О.

Руководство Папы Льва III

Относительно авторства данного гримуара ведутся многочисленные споры. В частности, многие служители церкви не хотели и не хотят признавать автором этой книги понтифика. Легенда о «Руководстве» гласит следующее: Карл Великий получил в подарок от папы Льва III, короновавшего Карла, сборник, обладавший чудодейственной силой.

«Руководство» действительно содержит молитвы, однако по форме не приемлемые церковью. Скорее, это заклинания, направленные на улучшение земной жизни, но облечённые в форму молитв.

Впоследствии «Руководство» модифицировалось, приобретая ярко выраженный оккультный характер.

Другие гримуары

Существуют и другие гримуары, менее заметные или кажущиеся некой фальсификацией, поскольку данные в них противоречат оккультной традиции. Так, например, символы на талисманах «Чёрная курочка» зачастую имеют противоречивую природу.

Слухи и легенды о гримуарах

Вокруг гримуаров ходило большое количество легенд. По одним поверьям читать гримуары может только их хозяин, так как бумага этих книг имеет багряный цвет, обжигающий глаза. Изменялись страницы лишь для владельца, но и то, даже хозяин подвергался страшной опасности, читая книгу, так как она способна поставлять самых разнообразных демонов, от мелких духов, до верховных существ адской иерархии, которые отнюдь не были услужливыми, а напротив имели непокорный и злой нрав. Было достаточно лишь раскрыть гримуар на нужной странице, как дух тут же являлся, и если книга откроется случайно, то её неподготовленный к встрече с демоном владелец оказывался в большой опасности. По другой версии колдовская книга живая, её обязательно нужно кормить, разумеется, ничем иным как кровью.

Источником подобных заблуждений могли быть не только слухи, но и сознательный навет со стороны церкви. Люди верили, будто в гримуарах записаны рецепты исключительно «чёрной магии», что всякое колдовство, описанное в них, совершается именем Сатаны. На деле же, заклинания в гримуарах, чаще всего, совершаются именами богов, в основном именем Христа и Адонай, а заклинаемые духи могли быть использованы для совершения как злых, так и добрых поступков. Кроме того, авторство большинству магических текстов приписывалось библейским персонажам (Еноху, Соломону, Моисею), папам римским (Льву или Гонорию), а также различным мудрецам. Заблуждение о том, что достаточно лишь открыть книгу на нужной странице, чтобы вызвать нужного демона, так же не выдерживает критики, так как описанные в гримуарах ритуалы сложны и на практике крайне утомительны.

Агриппа в четвёртой книге своей «Оккультной философии» приводит рецепт изготовления такой книги духов. Это трудоёмкий процесс. Маг должен нарисовать каждого демона, должен изобразить всевозможные атрибуты духа, вроде печатей и подписей, должен составить и записать в такую книгу заклинания для вызова духов, а также специальные заклинания для придания книге магической силы, он должен составить перечень всех духов, снабдить книгу дополнительными изображениями, и т. п. После того как этот труд будет проделан, маг должен вызвать всех демонов, указанных в его книге и потребовать от них клятвы верности. Учитывая, что процесс вызывания духов — дело чрезвычайно утомительное, а сами они имеют непокорный характер, то можно только гадать, смог ли кто-нибудь выполнить подобные требования.

Гримуар в художественной литературе и др.

• Ник Перумов использует слово гримуар, подразумевая некий жестокий кровавый ритуал, ритуальную пытку: к примеру, кошачий гримуар, часто проводимый некромантами. Впрочем, в романе Война Мага из цикла Летописи Разлома автор поправляет себя, упоминая распространенную среди «темных» Эвиала привычку называть гримуаром обряд.
• Поисками Гримуара заняты герои романа Ч. Паланика «Колыбельная».
• В сериале «Первородные» Элайджа Майклсон предлагает ведьме Давине Гримуар своей матери Эстер в обмен на помощь.
• В серии игр Touhou Project есть персонаж Алиса, имеющая гримуар, из которого она черпает магические силы.

См. также

В романе Стивена Кинга «Возрождение» 2013 г. главному герою приходится также столкнуться с темой «запретных книг» — гримуаров.

Говард Лавкрафт в «Некрономикон», предположительно, цитирует из имеющегося у него гримуаров.

• Некрономикон
• Unaussprechlichen Kulten

Литература

• Davies O. A History of Magic Books. — Oxford University Press, 2009. — ISBN 9780199204519.

Отрывок, характеризующий Гримуар

«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.