Unaussprechlichen Kulten

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сокровенные культы
Unaussprechlichen Kulten
Жанр:

Оккультизм

Автор:

Фридрих Вильгельм фон Юнтц

Язык оригинала:

немецкий

Дата первой публикации:

1839 год

Сокрове́нные ку́льты (нем. Unaussprechlichen Kulten, англ. Nameless Cults, также известна как «Безымянные культы» и «Невыразимые культы») — вымышленная оккультная книга барона Фридриха Вильгельма фон Юнцта из вымышленной вселенной Мифы Ктулху, предложенная Робертом Говардом. Является одной из пяти основных «запрещённых книг» в библиотеке «Мифов Ктулху», наряду с Некрономиконом, Книгой Эйбона, Cultes des Goules и De Vermis Mysteriis. Входит в перечень канонических артефактов «Мифов», поскольку упоминалась в произведениях Лавкрафта[1]. На «Nameless Cults» и «Unaussprechlichen Kulten» ссылаются двенадцать произведений авторства Роберта Говарда и Говарда Лавкрафта. Также можно найти упоминания о данной книге в произведениях их последователей, в том числе в трёх рассказах Августа Дерлета.





Содержание

История создания

Предпосылки к созданию «Unaussprechlichen Kulten»

В письме к своему школьному товарищу Тевису Клайду Смиту, Роберт Говард упоминает о письме от Лавкрафта, полученном им на днях.

Я получил письмо от Лавкрафта, в котором он, к моему большому огорчению, сообщает, что Ктулху, Р’лиех, Юггот, Йог Согот и прочие — всего лишь плоды его собственного воображения. Он пишет: «Все они упоминаются в трудах д-ра де Кастро, потому что этот джентльмен всего лишь мой клиент, в его рассказы я вставил этих персонажей просто для смеха. Если кто-либо ещё из моих клиентов опубликует свои произведения в „Сверхъестественных историях“, вы, наверное, найдете в них ещё больше упоминаний о культе Ктулху и ему подобных. Некрономикон и Араб Абдул Аль-Хазред — тоже мои выдумки. Абдул — мой любимый персонаж, я сам называл себя так, когда мне было пять лет и я был в восторге от „Арабских ночей“ в переводе Эндрю Лонга. Несколько лет назад я ради забавы задумал описать историю жизни Абдула. Лонг упоминал Некрономикон в некоторых написанных им вещах — на самом деле я считаю, что это довольно забавно: выдавать эти выдуманные мифы за настоящие, ссылаясь якобы на другой источник. Лонг так же, как и я, часто размышляет о том, что послужило сюжетом для легенды о ведьмах у Мэйкена. Я думаю, что они собственное изобретение Мэйкена, потому что я нигде больше не читал о них. Но Лонг до сих пор уверен, что источником мифа послужили какие-то реальные события. Вы не можете пролить свет на это?» Естественно, я ничего об этом не знаю, но, если Лавкрафт даст мне адрес Мэйкена, я напишу ему и спрошу об этом. Мне и самому было бы интересно узнать. И я собираюсь спросить Лавкрафта, нельзя ли мне использовать его мифологию в моих рассказах — в виде намеков, конечно….

— Роберт Говард. Техас, Кросс-Плейнс, сентябрь 1930 года.[2].

В этом письме хорошо видно, как он задумывается о вымышленных книгах вымышленных авторов. Итогом этих размышлений Роберта Ирвина Говарда стала его собственная вымышленная книга, впоследствии ставшая чёрной книгой «Unaussprechlichen Kulten», появившаяся восемь месяцев спустя. То есть, «Безымянные культы», в известной степени, были его собственным авторским аналогом лавкрафтовского «Некрономикона».

Хронология основных публикаций

Каноническая литературная легенда книги «Unaussprechlichen Kulten» была создана в период с 1931 по 1935 годы.

Прототипы

«Horrid Mysteries»

- Да, — кивнул хозяин. — И некоторые из них настоящие раритеты. По, Блэквуд, Матурин… а вот, взгляните, редкостная вещица: «Страшные таинства» маркиза Гросского, подлинное издание восемнадцатого века.

— Роберт Говард «Дети ночи» (апрель 1931 года)

Мне посчастливилось узнать о «Безымянных культах» из самого первого издания, так называемой «Черной книги». Она вышла в Дюссельдорфе в 1839 году, незадолго до того, как её автора настиг неумолимый рок. С «Безымянными культами» библиофилы знакомы в основном по дешевым и неряшливым переводам, пиратски изданным в Лондоне в 1845-м, а также по изуверски сокращенному тексту, выпущенному в 1909-м нью-йоркским «Golden Goblin Press». Мне же в руки попал настоящий немецкий том, вместивший в себя труд фон Юнцта от первого до последнего слова — увесистая книга в кожаной обложке с ржавыми стальными накладками. Вряд ли во всем мире сохранилось более полудюжины её сестренок, поскольку тираж был мизерным, и вдобавок, когда по свету разнеслась весть о трагическом конце автора, многие обладатели его книг в страхе поспешили их сжечь…

— Роберт Говард «Чёрный камень» (ноябрь 1931 года)

Наиболее вероятным представляется, что у «Безымянных культов» был реальный прототип (как и у самого фон Юнцта)[6]. В рассказе «Дети ночи», где впервые фигурирует барон фон Юнцт[7], кроме всего прочего упоминается английское издание 1796 года готического романа под названием «Horrid Mysteries»[8] (Ужасные таинства) авторства маркиза фон Гроссе[9], 1768—1847), немецкого авантюриста, журналиста и естествоиспытателя. Книга «Horrid Mysteries» повествует об ордене иллюминатов и о якобинской конспирологии. Оригинальный немецкий текст Карла Фридриха Августа Гроссе, под названием нем. «Der Genius», вышел в четырёх томах в 1791-1795 годах[10] в городе Халле[11]. На английском языке книга «Der Genius» была издана в Лондоне в 1796 году, в издательстве Minerva Press, в переводе немецкого лютеранского пастора Петера Вилля[12] под названием англ. «Horrid Mysteries: A Story from the German of the Marquis of Grosse» (Ужасные таинства: История из Германии маркиза Гроссе). Издательство «Minerva Press» занималось изданием дешёвых готических и сентиментальных книг для широкой читательской аудитории[13]. Интересно, что Говарду книга «Horrid Mysteries» очень нравилась, а вот Лавкрафт в своём эссе «Сверхъестественный ужас в литературе», оценил книгу псевдомаркиза фон Гроссе крайне низко, добавив, что роман затянут и имеет массу лишнего[14]. Говард парировал эту оценку Лавкрафта тем, что «Ужасные мистерии» просто были плохо переведены на английский и лондонские редакторы добавили туда много «скандальных деталей», дабы привлечь массового читателя, и что немецкий оригинал бесподобен. Вся эта история сильно напоминает детали литературной легенды научного труда фон Юнцта, который также был в своё время издан на английском языке в очень коммерческом варианте, скомпрометировавшем «Безымянные культы». Роман Карла Гроссе очень интересовал Говарда, он даже обсуждал его с Кларком Эштоном Смитом, что косвенно видно из переписки 1931 года Смита с Лавкрафтом[15].

Название

В произведениях разных писателей книга фон Юнцта носит названия отличающиеся друг от друга. В общем каноне мифологии Ктулху, основоположником которой является Говард Лавкрафт, эту книгу принято называть нем. «Unaussprechlichen Kulten», ибо именно такое название применяется в большинстве произведений Лавкрафта.

«Nameless Cults»

Сам Роберт Говард, первоначальный создатель концепции книги фон Юнцта, не применял для неё немецкого названия, используя англ. «Nameless Cults» (дословный перевод — рус. «Безымя́нные ку́льты»), за исключением короткого неоконченного безымянного отрывка «Beneath the glare of the sun…» 1934 года, впоследствии переработанного Робертом М. Прайсом в рассказ «Чёрная эпоха» (англ. Black Eons)[5]. Лавкрафт использует английский вариант названия «Nameless Cults» в рассказе 1933 года «Вне времени»[16].

«The Black Book»

Название «Чёрная книга» Роберт Говард применял исключительно к оригинальному дюссельдорфскому изданию «Безымянных культов» 1839 года, опубликованному, согласно с его версией легенды, на немецком языке, поэтому оно не может быть использовано в качестве полноценного синонима «Nameless Cults» как текстового произведения[17]. Лавкрафт использует название «The Black Book», применительно к дюссельдорфскому первоизданию книги фон Юнцта, в рассказе «Вне времени»[16].

«Ungenennte Heidenthume»

В 1932 году Говард Лавкрафт в переписке с Августом Дерлетом предлагает первый немецкий вариант названия для этой книги — нем. «Ungenennte Heidenthume» (рус. Неимену́емое язы́чество)[18].

«Unaussprechlichen Kulten»

Первый вариант Лавкрафта «Ungenennte Heidenthume» не понравился Дерлету и вскоре он предлагает свой вариант — нем. Unaussprechlichen Kulten[19]. При этом Дерлетом использована ошибочная (либо намеренно художественно искажённая) форма в дательном падеже (дословный перевод нем. «Unaussprechlichen Kulten» в таком случае — рус. невырази́мым ку́льтам). Правильная форма на немецком в именительном падеже нем. Unaussprechliche Kulte — дословно рус. невырази́мые ку́льты. Ещё одно объяснение подобной ошибки связано с пропущенным предлогом нем. von (либо иного слова). В таком случае, название книги фон Юнцта было бы нем. «Von Unaussprechlichen Kulten», что можно перевести как рус. Из невыразимых культов. Интересно, что сам Лавкрафт использовал в своих рассказах именно немецкий вариант предложенный Дерлетом (при этом поначалу написал его ещё более ошибочно и непереводимо — Unaussprechlicken Kulten)[20]. Поэтому, не смотря на ошибочность написания, именно «Unaussprechlichen Kulten» является каноном сеттинга.

«Сокровенные культы»

Вариант названия рус. Со́кровенные ку́льты утвердилось только в русской литературной традиции, благодаря не совсем точным, либо глубоко авторизированным переводам произведений Лавкрафта, и не совсем корректно отражает как английский, так и немецкий варианты, но звучит более художественно и образно.

Значимость в мифах Ктулху

Судя по частоте упоминания и последовательности перечня «запрещённых книг» мифов Ктулху в рассказах и письмах Лавкрафта, видно, что он ставил «Невыразимые культы» фон Юнцта на четвёртое место, после «Некрономикона» (англ. Necronomicon), «Пнакотических манускриптов» (англ. The Pnakotic Manuscripts) и «Книги Эйбона» (англ. Book of Eibon)[21]. В большинстве случаев Лавкрафт в своих рассказах вскользь упоминал и саму книгу и её литературного автора фон Юнцта, ограничиваясь лишь традиционным перечислением списка сакральных книг (см. список ниже).

Наиболее полно тему «Чёрной книги» фон Юнцта Лавкрафт раскрывает в рассказе 1933 года «Вне времени», написанном в соавторстве с Хэйзел Хелд (рассказ практически полностью посвящён «Unaussprechlichten Kulten»).

В повести 1935 года «За гранью времён» Лавкрафт снова заостряет внимание на «Unaussprechlichten Kulten».

Пометки делались на том языке, на котором была написана каждая из этих книг — писавший, похоже, знал их одинаково хорошо, хотя это знание явно отдавало академизмом. Но одна из надписей на страницах «Unaussprechlichten Kulten» фон Юнцта резко отличалась от всех прочих. Она была выполнена теми же чернилами, что и пометки на немецком языке, но состояла из причудливых криволинейных иероглифов, не имеющих, насколько я мог судить, ничего общего с любым земным иероглифическим письмом.

— Говард Лавкрафт «За гранью времён». Перевод В. Дорогокупли

Эзотерические книги мифов Ктулху

Основная статья — Книги в мифах Ктулху.

Общая последовательность перечня сакральных книг в рассказах Лавкрафта выглядит таким образом (сверху вниз по убывающей общей значимости):

Издания

Всего существовало три издания книги фон Юнцта:

Чёрная книга

Первое издание «Безымянных культов», получившее название «Чёрная книга», согласно тексту Роберта Говарда, было осуществлено на языке оригинала в Дюссельдорфе и датируется 1839 годом. Именно это издание ценится у серьёзных исследователей оккультных наук в рассматриваемой вымышленной вселенной. «Чёрная книга» имеет соответствующий вид — кожаная обложка, упрочнённая стальными накладками. Кожа на обложке необязательно могла быть чёрной[22]. Объём книги и её формат точно неизвестны, но известно, что она была «увесистой», стало быть имела более нескольких сотен страниц. Книга разделялась на главы. Тираж дюссельдорфского издания 1839-го года был «мизерным», и ко времени основных событий, описываемых в канонических произведениях «Мифов» — 1930-е годы, этих книг, по мнению одного из персонажей, оставалось «не более полудюжины»[17], что подразумевает высокую ценность и раритетность. Большая часть экземпляров дюссельдорфского издания была уничтожена их владельцами, после того, как стало известно о трагической гибели фон Юнцта. Согласно мифологии Лавкрафта, один из уцелевших экземпляров первоиздания «Unaussprechlichen Kulten» хранится вместе с другими «запрещёнными книгами» в специальном отделе библиотеки Мискатоникского университета в городе Аркхэме.

Издание Bridewall

Лондонское издание 1845 года, издательства «Bridewall» — на английском языке, про которое известно, что оно было пиратским и имело «неряшливый перевод». Издание Брайдуолла было очень дешёвым и доступным, имело абсолютно коммерческий характер, в результате чего, оригинальный немецкий текст подвергся значительной трансформации и содержал массу дополнительных мистификаций. Книга Брайдуолла имела мало общего с оригинальной «Unaussprechlichen Kulten» и воспринималась читательской аудиторией как забавное и жутковатое развлечение. Однако, именно это переводное англоязычное издание и создало своеобразную славу «Безымянным культам», порождая у библиофилов и исследователей оккультных наук высокий интерес к немецкому первоизданию.

Издание Golden Goblin Press

Нью-йоркское издание 1909 года, издательства «Golden Goblin Press» — сокращённое переиздание на английском языке. Нью-Йоркское издание претендовало на более респектабельный статус, чем лондонское — оно было дорогим, хорошо оформленным и имело качественные иллюстрации Диего Васкеса[22]. Но по сути, это было всего лишь переиздание английского «бульварного» варианта Брайдуолла, откуда были убраны все нелепые и противоречивые, по мнению нью-йоркских издателей, фрагменты. Тираж нью-йоркского издания был небольшим, так как книга в 1909 году не пользовалась спросом.

Содержание «Сокровенных культов»

«Тварь на крыше»

Из-за неоднозначности и крайней мрачности затронутой в ней тематики, эту книгу долго считали просто-напросто бредом маньяка, а сам автор заслужил репутацию сумасшедшего. В то же время, нельзя было отрицать того, что он сделал целый ряд несомненных открытий и что он сорок пять лет своей жизни потратил, скитаясь по экзотическим странам и открывая мрачные, глубоко сокрытые тайны.

Роберт Говард

Книга фон Юнцта представляет собой научное исследование на тему зловещих тайных культов глубокой древности, посвященных хтоническим существам дочеловеческой эпохи, таким как Голгор, Гатаноа, Цатхоггуа, а также пиктстким Безымянным Богам (англ. Nameless Gods) из культа Брана мак Морна. Предположительно, «Unaussprechlichen Kulten» могут содержать описания не менее тринадцати различных культов, существующих в мифах Ктулху. Помимо описания самих культов, в книге приводятся различные материалы, касающиеся древних артефактов, рукописей, географических пунктов, легенд и фольклора, мифических существ и рас, научные выводы и версии самого фон Юнцта, полученные по результатам многочисленных экспедиций в отдалённые уголки Земного шара — Венгрия, Центральная Америка, Монголия, Британские острова и т. д. Кроме этого, существует информация о неопубликованном дополнении к «Unaussprechlichen Kulten», которое было уничтожено Алексом Ладо в 1840 году.

Глава о культе Брана

В связи с книгой «Unaussprechlichen Kulten» культ Брана упоминается в рассказе Говарда 1931 года «Дети ночи». Господствующий культ Тёмной Империи пиктов эпохи неолита, основатель которой — Бран мак Морн, являлся центральной фигурой верования. Главным объектом поклонения культа Брана была гигантская статуя короля пиктов, укрытая в тайной пещере, называемая Тёмный Человек. Согласно литературной концепции Говарда, культ Брана дожил до наших дней — ему тайно поклоняются современные потомки пиктов, проживающие на севере Шотландии. В связи с этим культом в рассказе Говарда приводится короткая цитата из текста Фон Юнцта о «городе в опустошении». Также упоминаются Безымянные Боги древности.

Глава о культе Иль-Маринена

В связи с книгой «Unaussprechlichen Kulten» культ Иль-Маринена упоминается в рассказе Говарда 1931 года «Дети ночи». Финско-арийский культ Иль-Маринена, который существовал у древнекельтских племен того же времени, что и пиктский культ Брана. Иль-Маринен — жестокое божество, отличалось воинственной яростью и наделяло тех, кто ему поклонялся способностью берсерков уничтожать превосходящего по силе и численности противника и не получать физический урон (либо игнорировать его) во время сражения. В железном веке Иль-Маринен трансформировался в Виланда и Вулкана. В главе упоминается о противостоянии кельтских и пиктских племён, а также об их совместной вражде с потомками змеелюдей.

Глава о вызове демонов из Пустоты

«Эксперимент Джона Старка»

Открыв книгу наугад, я начал неторопливо читать главу о вызове демонов из Пустоты. Невероятные утверждения автора более, чем когда-либо внушили мне доверие к глубокой и зловещей мудрости, скрытой в теории фон Юнтца; он говорил об оказывающих влияние на нашу вселенную невидимых мирах из неких демонических измерений и о нечестивых обитателях этих Внешних миров, прорывающих иногда, по мысли автора, Вуаль по зову злых чародеев из тех, что спешат устроить пир на крови людей…

Роберт Говард

Упоминается в рассказе Говарда «Эксперимент Джона Старка».

Глава о культе Голгор

Основная статья: Голгор
См. также: Атлантида (Роберт Говард)

Стигийский культ бога Тьмы Голгорота упоминается в рассказах Говарда «Луна черепов» 1930 года и «Боги Бал-Сагота» 1931 года. В связи с книгой «Unaussprechlichen Kulten» упоминается в рассказах «Дети ночи» 1932 года и «Чёрная эпоха» (дописан Робертом М. Прайсом). Культ бога Голгорота, согласно мифологеме Говарда, происходит от верований атлантов и существовал как минимум в трёх регионах — в Центральной Африке (Страна Черепов), на острове в северной Атлантике Бал-Саготе и на территории современного Египта.

Глава о культе Ксутлтан

Венгерский культ подробно описан в рассказе Говарда «Чёрный камень». Он просуществовал в горной провинции Стрегойкавар до 1526 года, покуда в Венгрию не вторглись турецкие войска Сулеймана Великолепного, уничтожившие носителей этого верования. Культ исповедовали потомки древнего племени патанов, вызывавшие у местных венгров, славян и турок омерзение. Суть культа сводилась к поклонению Чёрному монолиту и принесению человеческих жертв Ксутлтану — жабоподобному существу, обитавшему в пещере поблизости от Чёрного монолита. Согласно легенде, турецкие войска уничтожили Ксутлтана. Но тем не менее, негативное влияние Чёрного монолита сохраняется и по сей день, что говорит о том, что Ксутлтан не был единственным представителем этого вида в той местности. В рассказе подчёркивается, что фон Юнцт на удивление мало внимания уделил Чёрному Монолиту Стрегойкавара и указывается, что монолит является вершиной гигантского подземного комплекса, где могут обитать другие подобные создания. В связи с этим в «Unaussprechlichen Kulten» несколько раз упоминается словосочетание «один из ключей» применительно к одному из священных артефактов культа патанов.

Чёрному камню и культу Ксутултан посвещена поэма Джастина Джеффри «Люди монолита».

Глава о Юкатанском культе Жабы

Unaussprechlichen Kulten

...город в опустошении.
...ключ к сокровищу. Один из ключей...
Племя поклонялось огромному ржущему чудовищу с щупальцами и копытами...
Спящие пробуждаются, если открыть двери их темницы...
Бог храма является его священным сокровищем...

Фон Юнцт

Юкатанскому культу Говард посвятил рассказ «Тварь на крыше». Он практически идентичен культу Ксутлтана. В первом издании книги фон Юнцта говорится о древнем святилище неизвестного племени, затерянном в джунглях Юкатана. Это племя поклонялось «огромному ржущему чудовищу с щупальцами и копытами»[22] и вымерло за несколько тысяч лет до завоевания Мексики испанцами в 1493 году. Фон Юнцт описывает мумию жреца, найденую им в горах Британского Гондураса и рубиновый амулет, вырезанный в виде жабы (аналогичный амулет был и в Венгрии). Амулет является ключом к подземному комплексу, вход в который, находится под алтарём Храма Жабы. В этой главе фон Юнцт особо предостерегает исследователей от попыток проникнуть в подземный комплекс, а также говорит о том, что «божество является священным сокровищем храма». Судя по описанию, божество является летающим созданием, нечто вроде гибрида гигантской жабы и коня с крыльями, покрытое зловонной слизью.

Глава о культе Цатхоггуа

Основная статья: Тсатхоггуа

Культ упоминается в рассказах Говарда «Королевство теней» 1929 года, «Долина сгинувших» и «Бог из чаши», а также в рассказах Лавкрафта «Безымянный город», «Обитающий во Тьме» и кроме того в рассказе Кларка Эштона Смита «Вторая тень». В связи с книгой «Unaussprechlichen Kulten» упоминается в рассказах Лавкрафта и Хэйзел Хелд «Ужас в музее» 1932 года и «Вне времени» 1933 года. Жестокий лемурийский культ чёрного идола рептилеподобного Цатхоггуа доминировал в Гиперборее во времена среднего палеолита. Основными носителями культа являются змеелюди и их потомки.

Глава о культе Гатаноа

«Вне времени»

Сыновья Юггота погибли за миллионы лет до того, но оставили живое существо, чудовищное и ужасное, бессмертное. Своего адского бога, демонического покровителя Гатаноа. Он остался на вечные времена в подземельях крепости Яддит-Го. Ни один человек никогда не забирался на Яддит-Го и не видел вблизи этой кощунственной крепости — только как далекий, геометрически неправильный силуэт, вырисовывавшийся на фоне неба. Однако большинство людей было убеждено, что Гатаноа по-прежнему там, в темных глубинах, за металлическими стенами. Были и такие, кто считал, что Гатаноа следует приносить жертвы, чтобы он не выполз из своего логова и не стал посещать мир людей, как некогда посещал мир сыновей Юггота.

Говард Филлипс Лавкрафт
Основная статья: Гатаноа

Упоминается в рассказе Лавкрафта и Хэйзел Хелд «Вне времени» 1933 года. Согласно нарративной версии Лавкрафта, культ Гатаноа существовал в провинции К'Наа, на легендарном континенте Му, до образования жизни на Земле, то есть во времена не позднее архейского периода, за миллиарды лет до нашей эры. Бессмертный Гатаноа всё это время обитает в металлической крепости на вершине базальтовой горы Яддит-Го, построенной пришельцами с планеты Юггот, богом которых он изначально и являлся.

После гибели последних представителей пришельцев, последующего зарождения жизни на Земле и возникновения Человечества, люди, обитавшие на континенте Му также стали поклоняться Гатаноа, возводили в его честь храмы и святилища, приносили кровавые ритуальные жертвы. Культ Гатаноа был господствующей религией этого региона, хотя там же существовали и другие верования, например культ Шуб-Ниггурата.

Считается, что Тёмного Бога Гатаноа нельзя наблюдать, даже его изображение является смертельно опасным.

Все легенды детей Юггота уверяли, что вид бога вызывает паралич и жуткое окаменение, в результате которого жертва внешне превращается в камень, в то время как её мозг остается живым на протяжении тысячелетий, сознает течение времени, но бессилен что-либо сделать, пока случай и время не докончат разложение окаменевшей раковины и не предоставят возможность мозгу умереть.

— Говард Филлипс Лавкрафт, «Вне времени»

Рассказ о еретике Т’юоге

Unaussprechlichen Kulten

На Заре Дня Пламенного Неба Т'юог, сопровождаемый молитвами и песнопениями народа и благословениями короля, пошел к страшной горе с посохом из дерева тлат в руке.

Фон Юнцт

Глава о культе Гатаноа включает рассказ[23] о жреце Шуб-Ниггурата, служителе Медного Храма в стране К'Наа, человеке по имени Т’юог, бросившего вызов древнему богу в 173.148 году до н. э. Данный рассказ наиболее подробно описывается у фон Юнцта (по версии Лавкрафта), что делает его одним из центральных мест «Unaussprechlichen Kulten». Т’юог, заручившись поддержкой богов, условно покровительствующих людям и составив защитную текстовую формулу на языке нааль, поднялся на вершину горы Яддит-Го, к металлической крепости Гатаноа, с целью навязать ему свои условия. Накануне похода на гору Яддит, жрецы культа Гатаноа подменили свиток Т’юога с защитной формулой. Известно, что Т’юог, отправишийся на гору Яддит-Го пропал без вести. Похищенный оригинальный свиток Т’юога, хранящийся в герметичном цилиндре из внеземного югготского металла лаг, передавался от одного Верховного Жреца культа Гатаноа к другому, на протяжении многих тысяч лет, пока страна К'Наа не исчезла, вместе с континентом Му в водах Тихого океана.

Глава о культе Шуб-Ниггурата

Основная статья: Шуб-Ниггурат

Упоминается в рассказе Лавкрафта и Хэйзел Хелд «Вне времени» 1933 года. Культ зародился в провинции К'Наа, на легендарном континенте Му, в качестве одной из конкурирующих религий культу Гатаноа.

Глава о Великой Расе Йит

Основная статья: Великая Раса Йит

Косвенно упоминается в рассказе Лавкрафта «За гранью времён» 1935 года.

Прочие главы

В рассказе «Ужас в музее» Лавкрафт, в связи с книгой фон Юнцта, упоминает также о культах Ктулху и Чогнар Фогн, главы о которых безусловно имеют место присутствовать в «Unaussprechlichen Kulten». Вероятно также там имеются главы посвященные Некрономикону (так как Говард утверждал, что фон Юнцт был одним из немногих, кто прочёл книгу Альхазреда в оригинальной греческой версии), текстам Р’льеха, Пнакотическим фрагментам и о связанных с этим культах Йог-Сотота, Азатота, Ньярлатотепа и Дагона.

Неканонические главы

Глава 78.16

В повести Брайана Ламли «Дом над прудом» (англ. The House of the Temple, 1980) упоминается глава Unaussprechlichen Kulten 78.16, повествующая о Йог-Сототе и его окружении. В том числе, упоминается некий паразит — «клещ, обитающий в мантии Йог-Сотота»[24].

Утраченная рукопись 1840 года

В рассказе 1931 года «Чёрный камень» Роберт Говард упоминает о неопубликованной рукописи фон Юнцта, которая послужила причиной гибели её автора от удушения в 1840 году. По всей видимости, речь идёт о дополнительных главах, либо о втором томе «Безымянных культов», которую автор начал писать после экспедиции в Монголию. Известно, что фон Юнцт трудился над этой рукописью «…не разгибая спины, несколько месяцев кряду, вплоть до своей кончины…»[17]. Судя по продолжительности в несколько месяцев и концентрации работы, объём этого текста был значительным и вполне мог быть сопоставим с объёмом полноценной книги. Разрозненные фрагменты рукописи были найдены в кабинете фон Юнцта рядом с его трупом французом Алексом Ладо. Как описывается в рассказе, дверь и окна кабинета были наглухо заперты изнутри, а у трупа на горле наблюдались «следы чьих-то когтей». Французу удалось по обрывкам частично восстановить содержание рукописи, после чего, в полном соответствии с традицией жанра, он «полоснул себя бритвой по горлу», предварительно уничтожив в огне фрагменты предсмертного труда фон Юнцта. Содержание этого труда не раскрывается, но можно предположить, что кроме всего прочего, речь в нём шла о древней враждебной цивилизации, укрывающейся глубоко под землёй.

Упоминание в литературе

Роберт Ирвин Говард

Сам Говард упоминал «Безымянные культы» в трёх прижизненно изданных рассказах и в двух неоконченных, изданных после смерти автора.

Кроме того, существует сборник «Nameless Cults» 2001 года, издательства Chaosium, куда вошли восемнадцать близких по концепции рассказов Роберта Говарда под редакцией Роберта М. Прайса.

Говард Филлипс Лавкрафт

Лавкрафт упоминал об «Unaussprechlichen Kulten» в четырёх собственных рассказах и в двух, написанных в соавторстве.

Август Вильям Дерлет

Известный популяризатор мифологии Ктулху, друг и соавтор Говарда Лавкрафта, Август Дерлет использовал «Unaussprechlichen Kulten» в четырёх своих рассказах, а также в одном рассказе, написанном после смерти Роберта Говарда.

  • Дом на Кервен-стрит (англ. The Trail of Cthulhu) — рассказ (1943).
  • Хранитель ключа (англ. The Keeper of the Key) — рассказ (1951).
  • Чёрный остров (англ. The Black Island) — рассказ (1951).
  • Пришелец из космоса (англ. The Shadow Out of Space)[28] — рассказ написан на основе черновиков Лавкрафта, опубликован в 1957 году.
  • Дом, окружённый дубами (англ. The House in the Oaks)[29] — рассказ, (1971).

Лин Картер

  • Ужас в галерее (англ. The horror in the gallery)[30] — повесть (1976).
  • Тварь в яме (англ. The thing in the pit) — рассказ (1980).
  • Нечто в лунном свете (англ. Something in the moonlight)[31] — рассказ (1980).
  • Рыболовы из Ниоткуда (англ. The Fishers from Outside) — рассказ (1988).
  • Странная гибель Эноша Харкера (англ. The strange doom of Enos Harker)[32] — рассказ (1989).

Брайан Ламли

Другие авторы

Влияние в массовой культуре

Настольные игры

Видеоигры

Современная музыка

Мистификации

В сети Интернет имеют хождения несколько текстовых мистификаций на тему «Unaussprechlichen Kulten», в том числе русскоязычные, созданные в мейнстрим мифологии Ктулху. В частности, в Рунете можно найти ссылки на якобы реально существовавший прототип фон Юнцта и его «научную книгу». Приводится псевдо-биография некоего Эмиля фон Юнцта и даже текст книги, якобы имеющей отношение к вымышленной культовой книге из произведений Роберта Говарда и Лавкрафта. На самом деле, наиболее вероятным прототипом для фон Юнцта был немецкий оккультист и авантюрист Карл Фридрих Август Гроссе (1768—1847)[38], книга которого под названием «Horrid Mysteries» (Ужасающие мистерии)[8], являлась, вероятно, одним из прототипов «Безымянных культов». По крайней мере, на это есть намёк у самого Говарда, в первом же рассказе, где появляется книга фон Юнцта — «Дети ночи»[7].

Напишите отзыв о статье "Unaussprechlichen Kulten"

Примечания

  1. ↑ The Dreams in the Witch House, The Haunter of the Dark и др.
  2. ↑ [lovecraft.ru/author/articles/howard_letters.html Письма Роберта Говарда.]
  3. ↑ Рассказ написан в октябре 1930 года, по версии сайта [www.howardworks.com/timeline.htm Robert E. Howard Fiction and Verse Timeline]
  4. ↑ [lovecraft.enacademic.com/243/Heald?_Hazel Hazel Heald (1896—1961)]
  5. ↑ 1 2 3 Robert E. Howard Untitled fragment ([dlx.bookzz.org/foreignfiction/843000/be37c3bbee983ddd28c0c9bdcb6fc94c.txt/_as/%5BHoward_Robert_Ervin%5D_Untitled_Fragment_Beneath_th(BookZZ.org).txt «Beneath the glare of the sun…»])
  6. ↑ А. Иомайнен [fantlab.ru/user108419/blog «Тот самый фон Юнцт»] на fantlab.ru
  7. ↑ 1 2 3 Robert E. Howard [gutenberg.net.au/ebooks06/0607961.txt The Children of the Night] (оригинальный текст)
  8. ↑ 1 2 [fr.wikipedia.org/wiki/Horrid_Mysteries Horrid Mysteries] на французской wiki
  9. ↑ Carl Friedrich August Grosse на немецкой wiki
  10. ↑ В этом же 1795 году родился фон Юнцт (См. рассказ «Чёрный камень»)
  11. ↑ [books.google.ru/books?id=0jc4AAAAIAAJ&pg=PR4&lpg=PR4&dq=Dr.+Andrew+Cunningham,+Nicholas+Jardine+1990,&source=bl&ots=3AXAKAXO36&sig=aP0cNd1eEydYZ_JiLOfXl-jhd9w&hl=ru&sa=X&ei=4aNpVfTZBIKoygPJ9YLwAw&ved=0CB0Q6AEwAA#v=onepage&q=Horrid%20Mysteries&f=falseDr. Andrew Cunningham, Nicholas Jardine «Romanticism and the Sciences», 1990, страница 88]
  12. ↑ Peter Will
  13. ↑ Возможный прототип вымышленного издательства «Bridewall» из рассказов о фон Юнцте.
  14. ↑ H. P. Lovecraft [en.wikisource.org/wiki/Supernatural_Horror_in_Literature/The_Aftermath_of_Gothic_Fiction Supernatural Horror in Literature/The Aftermath of Gothic Fiction]
  15. ↑ [leogrin.com/CimmerianBlog/howard-in-the-letters-of-clark-ashton-smith/ Howard in the Letters of Clark Ashton Smith.]
  16. ↑ 1 2 3 H. P. Lovecraft, Hazel Heald [en.wikisource.org/wiki/Out_of_the_Aeons Out of the Aeons]
  17. ↑ 1 2 3 4 Robert E. Howard [wikilivres.ca/wiki/The_Black_Stone The Black Stone]
  18. ↑ [zhurnal.lib.ru/f/fazilowa_m_w/joshi29.shtml С. Т. Джоши «Лавкрафт: жизнь», глава 20]
  19. ↑ Роберт М. Прайс, «Введение: Эбеновая книга», [www.fantasticfiction.co.uk/p/robert-m-price/book-of-eibon.htm The Book of Eibon], стр. 17
  20. ↑ Оригинальный английский текст [en.wikisource.org/wiki/The_Dreams_in_the_Witch-House The Dreams in the Witch-House]
  21. ↑ H.P. Lovecraft [en.wikisource.org/wiki/The_Shadow_Out_of_Time/Chapter_1 The Shadow Out of Time (глава 1)]
  22. ↑ 1 2 3 4 [gutenberg.net.au/ebooks06/0608011h.html Robert E. Howard The Thing on the Roof]
  23. ↑ Возможно, это отдельная глава книги «Unaussprechlichen Kulten»
  24. ↑ Брайан Ламли «Дом над прудом», глава VIII. «Паразит».
  25. ↑ [bookzz.org/book/1575949/0aeb36/?_ir=1 Robert E. Howard «TheHoofed Thing»]
  26. ↑ В 1987 году издан вариант, дописанный Робертом М. Прайсом.
  27. ↑ H. P. Lovecraft, Hazel Heald [en.wikisource.org/wiki/The_Horror_in_the_Museum The Horror in the Museum]
  28. ↑ A. W. Derleth [dlx.bookzz.org/mygenesis/26/37b778df8e8128813e6f846693393674/_as/%5BLovecraft_Howard.P%5D_Lovecraft,.Hp.-.F108.-.Shadow(BookZZ.org).txt The Shadow Out Of Space]
  29. ↑ Написан на основе незаконченного отрывка Говарда «The House».
  30. ↑ Повесть также известна под названием «Zoth-Ommog».
  31. ↑ Не путать с текстовым фрагментом Лавкрафта «The Thing in the Moonlight».
  32. ↑ Рассказ написан в соавторстве с Робертом Прайсом The Xothic Legend Cycle, ISBN 1568821956
  33. ↑ [en.wikipedia.org/wiki/Call_of_Cthulhu_(role-playing_game) Call of Cthulhu (role-playing game) на англоязычной wiki]
  34. ↑ [en.wikipedia.org/wiki/Sandy_Petersen Сэнди Петересон на англоязычной wiki]
  35. ↑ [templeofsebek.wordpress.com/2010/03/14/%D0%BD%D0%B5%D0%B8%D0%B7%D1%8A%D1%8F%D1%81%D0%BD%D0%B8%D0%BC%D1%8B%D0%B9-%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%8C%D1%82/ Текст песни «Von Unaussprechlichen Kulten»]
  36. ↑ [www.metallyrica.com/lyrica/cthulhu_biomechanical/es_ist_kalt_hier_unaussprechliche_kulte.html#8 Es ist Kalt Hier (Unaussprechliche Kulte)]
  37. ↑ [www.metal-archives.com/band/view/id/6491 Unaussprechlichen Kulten] на Encyclopaedia Metallum
  38. ↑ [www.deutsche-biographie.de/pnd120671883.html Биография Карла Гроссе на сайте Deutsche Biographie.]

См. также

 В Википедии есть портал
«Хоррор»
В Википедии есть портал
«Лавкрафтовские ужасы»

Ссылки

  • Harms, Daniel. [books.google.ru/books?id=GOGjRQAACAAJ&dq=Harms%2C%20Daniel&hl=ru&source=gbs_book_other_versions «Unaussprechlichen Kulten» in The Encyclopedia Cthulhiana] (2-е издание), стр. 309-11. Окленд, Калифорния: Chaosium, 1998. ISBN 1-56882-119-0.
  • Pearsall Anthony B. [books.google.ru/books?id=LzQIAAAACAAJ&dq=Pearsall+Anthony+B.+The+Lovecraft+Lexicon&hl=ru&sa=X&ei=QhxqVencKMfjywORsICIDg&ved=0CBsQ6AEwAA «The Lovecraft Lexicon»]. — 1-е издание. — Tempe, AZ: New Falcon, 2005. — ISBN 1-56184-129-3.
  • Price, Robert M. (ed.) [books.google.ru/books?id=phplAAAAMAAJ&q=ISBN+1-56882-129-8&dq=ISBN+1-56882-129-8&hl=ru&sa=X&ei=thtqVfenLqPMygORhILAAQ&ved=0CBwQ6AEwAA The Book of Eibon] (1-е издание), Chaosium, Inc., 2002. ISBN 1-56882-129-8.
  • Carl Grosse, Peter Will [books.google.ru/books?id=WyYHAAAAQAAJ&printsec=frontcover&dq=Horrid+Mysteries&hl=ru&sa=X&ei=oBhqVYyAKsiqygOP6IL4Cw&ved=0CBwQ6AEwAA#v=onepage&q=Horrid%20Mysteries&f=false «Horrid Mysteries»] (первое английское издание 1796 года, Minerva Press, Лондон — на Google Книги)
  • Paul Herman [books.google.ru/books?id=NAL0dOvJWiYC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false «The Neverending Hunt: A Bibliography of Robert E. Howard»] (английская библиография Роберта Говарда — на Google Книги). ISBN 0-80956-256-1.
  • [www.rehtwogunraconteur.com/von-junzt-and-the-black-book-part-one-2/ Фактологическая версия «Unaussprechlichen Kulten»]
  • А. Иомайнен [fantlab.ru/user108419/blog «Тот самый фон Юнцт»]

Отрывок, характеризующий Unaussprechlichen Kulten

– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Unaussprechlichen_Kulten&oldid=76553405»