Жан Бар (линкор, 1940)
«Жан Бар» (фр. Jean Bart) — линейный корабль типа «Ришелье» французского флота. Назван в честь Жана Бара — французского военного моряка и капера, самого известного из дюнкеркских корсаров.
Содержание
Служба
«Жан Бар» был вторым кораблём типа «Ришелье». Как и «Ришелье», он изначально строился для противодействия итальянскому флоту. Линкор был заложен в декабре 1936 года на верфи Chantiers de l'Atlantique в Сен-Назере и спущен на воду 6 марта 1940 года.
После нападения Германии на Францию готовый приблизительно на 75 % «Жан Бар» в июне 1940 года отбыл в Касабланку (Марокко). К тому моменту на нём была установлена только одна из двух башен главного калибра. Другая, с установленными двумя вместо планировавшихся четырёх орудий, была погружена на транспортный корабль, который был потоплен немецкой подводной лодкой. Также отсутствовали орудия 152-мм/55, заменённые зенитной артиллерией.
8 ноября 1942 года французский флот в Касабланке в ходе Мароккано-алжирской операции был атакован американскими кораблями и самолётам с авианосца «Рэйнджер». «Жан Бар» вступил в бой с линкором «Массачусетс» и получил множество попаданий от бомб и снарядов калибра 406-мм. 10 ноября, пытаясь помешать высадке союзников, линкор открыл огонь по крейсеру «Аyгуста». Тот не ожидал нападения, поскольку его командир получил рапорт о том, что орудия линкора выведены из строя. Экстренно поднятые с «Рэйнджера» самолёты атаковали «Жан Бар» и добились попадания в него двух 454-кг бомб, в результате чего тот получил пробоину и лёг на грунт. Вечером того же дня корабль сдался войскам «Свободной Франции».
Предполагалось, что «Жан Бар» будет поднят и его строительство будет завершено в США, однако позже эти планы не удалось осуществить из-за большого количества недостающих деталей. Линкор пролежал на грунте у Касабланки ещё 2 года.
После окончания Второй мировой войны линкор был поднят и после краткого ремонта в 1945 году отправлен во Францию. В 1949 году его строительство было завершено. В том же году он официально вошёл в строй, однако окончательно достроен и снаряжён был только к 1955 году.
В 1956 году участвовал в Суэцком кризисе, однако не использовался, как изначально планировалось, для бомбардировки египетских городов, поскольку командование хотело избежать неизбежных в таком случае высоких потерь среди гражданского населения.
В 1957 году линкор был переведён в состав резервных сил, в 1961 году был выведен из строя флота и в 1970 разобран на верфи в Специи.
Галерея
- Toulon 1968 07.jpg
«Жан Бар» в 1968 в гавани Тулона
- Toulon 1968 03.jpg
«Жан Бар» в 1968
Напишите отзыв о статье "Жан Бар (линкор, 1940)"
Примечания
- ↑ Приведены проектные данные
Литература
- Балакин С. А., Дашьян А. В. и др. Линкоры Второй мировой. Ударная сила флота. — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2006. — 256 c.: ил. — (Арсенал Коллекция). — 3000 экз. — ISBN 5-699-18891-6, ББК 68.54 Л59.
- Dumas R. Les cuirasses Richelieu. Nantes, Marine editons, 2001.
Ссылки
- [www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Richelieu/index.htm «Ришелье» и «Жан Бар»]
- [base13.glasnet.ru/text/rich/c.htm Линейные корабли типа «Ришелье». «Бриз» 2001, № 1]
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Жан Бар (линкор, 1940)
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
