Западная диалектная зона

За́падная диале́ктная зо́на — одна из диалектных зон русского языка, ареал которой охватывает западную часть территории распространения говоров русского языка первичного формирования, и располагается соответственно в западных районах северного и южного наречий, а также в западных районах среднерусских говоров. Языковые черты западной диалектной зоны характерны для говоров Ладого-Тихвинской и Онежской групп северного наречия, для говоров Западной, Верхне-Днепровской и Верхне-Деснинской групп южного наречия, а также для западных среднерусских говоров.

Формирование языковых черт западной диалектной зоны, являющихся инновациями, распространившимися в XVI—XVII веках на сопредельной территории областей распространения белорусских и западнорусских говоров, вызвано длительными историческими связями говоров западной части восточнославянского ареала, прежде всего западнорусских и белорусских.

Особое положение западных говоров русского языка впервые было показано К. Ф. Захаровой и В. Г. Орловой, выделивших западную диалектную зону как диалектную единицу. Позднее факт общности западнорусских говоров был подтверждён Н. Н. Пшеничновой, в её структурно-типологической классификации русского языка на первом уровне членения были выделены говоры Западнорусского диалектного типа, противопоставленные Севернорусскому и Южнорусскому диалектным типам. Территория распространения говоров западнорусского диалектного типа отличается от западной диалектной зоны меньшим размером — ареал диалектной зоны значительно расширен на север и северо-восток, а ареал Западнорусского типа в сравнении с ареалом зоны смещён к границам Белоруссии и Украины.

В говорах западной диалектной зоны отмечается сравнительно небольшое число общих для них диалектных явлений, при этом ряд их языковых черт обычно встречается в белорусских и украинских говорах (прежде всего в граничащих с западнорусскими). К основным языковым явлениям западной диалектной зоны относят: наличие йотации начального гласного в личных местоимениях 3-го лица: [йо]н, [йо]на́, [йо]но́, [йо]ны́; наличие местоимения они в форме 3-го лица множественного числа с окончанием -ы — он[ы́]; формы указательных местоимений с наличием j в основе: т[а́йа] «та» — т[у́йу] «ту», т[о́йе] «то», т[ы́йи] «те»; употребление деепричастий прошедшего времени в качестве сказуемого типа по́езд ушо́вши; распространение конструкции с предлогом с или з в случаях типа прие́хал з го́рода, вы́лез с я́мы в соответствии с предлогом из.

Общие сведения и значение в классификации

Как и все остальные диалектные зоны западная зона не входит в иерархическую структуру диалектного членения русского языка, включающую наречия и группы говоров (и, соответственно, не показана на основной диалектологической карте). Западная диалектная зона не является частью ни северного, ни южного наречий, ни среднерусских говоров, и не является исключительной диалектной зоной для входящих в её ареал групп говоров. Так, ареал западной диалектной зоны размещён на части территорий как северного, так и южного наречий и на западной части территории среднерусских говоров, а расположенные в ареале западной зоны, например, Псковская и Верхне-Деснинская группы говоров являются также частями и других диалектных зон: ареал псковских говоров охватывается ареалом юго-западной и северо-западной диалектных зон, а ареал верхне-деснинских говоров включён полностью не только в ареал западной зоны, но и в ареалы юго-западной и южной диалектных зон. Языковые черты одной диалектной зоны не противопоставляются чертам другой диалектной зоны или совокупности черт других диалектных зон, в связи с чем ареалы зон свободно пересекаются друг с другом. Так, ареал западной диалектной зоны накладывается на западные части ареалов южной и северной диалектных зон и почти полностью накладывается на ареалы северо-западной и юго-западной диалектных зон. Диалектные зоны связаны с членением всей территории русского языка: комплекс языковых черт западной диалектной зоны противопоставляется всей остальной области распространения русских говоров раннего формирования. При этом языковые явления диалектных зон взятые в целом не противопоставлены какому-либо единому комплексу явлений — та или иная их черта противопоставлена либо явлению всей остальной территории, как правило, сходному с литературным языком (и потому не дающему чёткой изоглоссы), либо совокупности явлений разных диалектных объединений. Так, например, распространению форм указательных местоимений с наличием j в основе (т[а́йа], т[айа́], т[ыйа́], т[ойа́], т[ой], т[о́йе], т[ы́йи], т[ы́йе], т[е́йи] и т. п.) в западной диалектной зоне противопоставлено распространение форм местоимений та, тот, то, те во всех остальных говорах (являющихся также нормой литературного языка); употреблению деепричастий прошедшего времени в качестве сказуемого типа по́езд ушо́вши, трава́ скоси́вши противопоставлено отсутствие таких форм в остальных русских говорах и в литературном языке; распространению местоимения 3-го лица в форме именительного падежа множественного числа с окончанием -ы (он[ы́]) противопоставлена совокупность двух форм: форма с окончанием -е (он[е́]), характерная для говоров северо-восточной диалектной зоны, и форма с окончанием -и — он[и́], известная в исключительном употреблении в говорах юго-восточной зоны и являющаяся при этом нормой русского литературного языка.

Выделение диалектных зон как единиц диалектного членения русского языка стало результатом масштабных исследований русских говоров методами лингвистической географии, проводившихся во второй половине XX века с целью составления «Диалектологического атласа русского языка». В работах К. Ф. Захаровой и В. Г. Орловой (в разделе «Русской диалектологии» 1964 года и в «Диалектном членении русского языка» 1970 года) диалектные зоны представляют один из трёх типов лингво-территориальных единиц наряду с наречиями и группами говоров. Выделение диалектных зон (включая и западную зону) носит вспомогательный характер . Диалектная зона показывает связи между различными группами говоров, в том числе и относящимися к разным наречиям или переходным среднерусским говорам. Так, например, западная диалектная зона показывает общность черт групп говоров, относящихся к разным наречиям — севернорусской Ладого-Тихвинской группы и южнорусской Западной группы, противопоставляя их тем самым группам говоров восточной части северного и восточной части южного наречий, в которых такие явления отсутствуют (наличие в личных местоимениях 3-го лица начального j; наличие местоимения 3-го лица в форме именительного падежа множественного числа с окончанием -ы и т. д.). Также диалектная зона даёт основание для выделения переходных (межзональных) говоров и дифференциации среднерусских говоров: в окраинных частях ареала западной диалектной зоны (в области взаимоналожения с окраинными частями ареалов других диалектных зон) локализуются межзональные говоры как на территории северного, так и на территории южного наречий. Также языковые явления западной зоны отчасти обособляют западные среднерусские говоры от восточных. Наличие характеристики диалектной зоны заметно упрощает характеристику групп говоров — вместо перечисления одних и тех же диалектных черт для разных групп говоров в работах по русской диалектологии часто просто упоминают только о том, что данная группа говоров характеризуется всеми чертами той или иной диалектной зоны. Кроме того, диалектные зоны показывают тенденции языкового развития, существовавшие на территории распространения русских говоров в тот или иной исторический период.

Языковой комплекс западной диалектной зоны состоит из немногочисленных явлений, тем не менее для него характерны явления, связанные с разными уровнями языка и разными типами соответственных явлений. Например, явление из области фонетики — наличие ударения на первом слоге у прилагательных «седьмой» ([с’о́]мой) и «шестой» ([шо́]стой), из области морфологии — распространение форм указательных местоимений с наличием j в основе (т[а́йа] «та» — т[у́йу] «ту», т[о́йе] «то», т[ы́йи] «те»), из области синтаксиса — распространение конструкции с предлогом с или з в случаях типа прие́хал з го́рода, вы́лез с я́мы в соответствии с предлогом из) и из области лексики — наличие слов лемеши́, омеши́ «сошники у сохи» и т. д.. Среди явлений, связанных с двучленным типом соответственных явлений, отмечается наличие в личных местоимениях 3-го лица начального j ([йо]н, [йо]на́, [йо]но́, [йо]ны́), противопоставленное отсутствию начального j в этих местоимениях на всей остальной территории распространения русского языка; среди многочленных явлений отмечается распространение местоимения 3-го лица в форме именительного падежа множественного числа он[ы́], которому противостоит распространение формы он[е́] в говорах северо-восточной диалектной зоны, и распространение формы он[и́] в говорах юго-восточной диалектной зоны. Западная диалектная зона входит в число пяти основных диалектных зон (как и северо-западная, северо-восточная, юго-западная и юго-восточная), имеющих наиболее важное значение в диалектном членении русского языка.

Особенности размещения

Пучок изоглосс западной диалектной зоны в его протяжении с севера на юг характеризуется удалённостью изоглосс друг от друга в северной части пучка и более чётким, компактным их расположением в центральной и южной частях.

Совмещение отрезков изоглосс западной диалектной зоны с пучками изоглосс других диалектных зон (северного отрезка с пучками изоглосс северо-западной и северо-восточной диалектных зон и южного отрезка с пучками изоглосс юго-западной и юго-восточной диалектных зон) проходит с севера на юг по территориям наречий и среднерусских говоров, разделяя их на западные и восточные части. Наличие языковых черт противоположно размещённых диалектных зон по разные стороны от данного совмещения пучков изоглосс противопоставляет западные среднерусские говоры восточным и западные области северного и южного наречий их восточным областям, усиливая при этом обособление Ладого-Тихвинской группы говоров от других групп говоров северного наречия, а также объединяя вместе Западную, Верхне-Днепровскую и Верхне-Деснинскую группы говоров и обособляя их от других групп говоров южного наречия.

Изоглоссы западной диалектной зоны по-разному продвигаются в восточном направлении, образуя области неравномерного распространения диалектных явлений. Пересечения изоглосс западной зоны в данных областях с изоглоссами других диалектных зон формируют ареалы переходных межзональных говоров в каждом из наречий. Тем самым межзональные говоры характеризуются наличием неравномерно распространённых разнодиалектных черт противоположно размещённых диалектных зон. В области пересечения изоглосс западной, северо-западной и северо-восточной зон локализуются межзональные говоры северного наречия, а в области пересечения изоглосс западной, юго-западной (I пучка изоглосс) и юго-восточной зон локализуются межзональные говоры А южного наречия.

Расположение западной диалектной зоны не создаёт второго попарного разделения территории русского языка на западную и восточную части (наряду с разделением на северную и южную — на два наречия), так как западной диалектной зоне на востоке не противопоставлен единый языковой комплекс (западной зоне противостоят в некоторой степени языковые комплексы северо-восточной и юго-восточной диалектных зон), а также вследствие немногочисленности диалектных явлений, характеризующих данную диалектную зону в сравнении с числом явлений, противопоставляющих северное и южное наречия.

Ареал западной диалектной зоны охватывает полностью ареалы северо-западной и юго-западной зон и накладывается на западные части ареалов северной и южной зон.

История

Формирование языковых черт западной диалектной зоны связано с распространением явлений так называемой западно-северной локализации, которые охватывают как западную часть территории распространения русского языка раннего формирования, так отчасти и говоры северного наречия, говоры белорусского языка, а иногда и говоры украинского языка. В числе «общезападных явлений» отмечаются такие фонетические явления, как: сохранение ударного /e/, не изменившегося в /o/ перед твёрдыми согласными; произношение /ы/ или /e/ в соответствии редуцированному y̆ и произношение /u/ в соответствии ĭ (м[ы́]ю, м[э́]ю «мою», молод[ы́]й, молод[э́]й «молодой», n[u]й «пей»); произношение твёрдых губных согласных в соответствии мягким на конце слова (го́лу[п] «голубь», се[м] «семь»); чередование смычно-проходного бокового согласного /л/ любого образования, [л] или [l] с [w] или [ў] в конце слова и слога: да[л]а́ или да[l]а́, но дa[w], до́[л]ог или до́[l]ог, но до́[w]го; чередование произношения спиранта губно-зубного образования /в/ в положении перед гласными и произношения /w/ губно-губного образования или /ў/ неслогового в положении перед согласными и на конце слова: коро́[в]а — кopо́[w]ка, дpo[в]а́ — дpo[w]; распространение сочетаний /шч/ или /штш/, /ш’ч’/ или /ш’т’ш’/ и /ждж/ или /ж’д’ж’/ в соответствии долгим шипящим согласным /шш/ или или /ш’ш’/, /жж/ или /ж’ж’/; произношение удвоенных согласных в соответствии сочетаниям согласных с /j/ других говоров: сви[н’н’]а́ «свинья», пла́[т’т’]а «платье», сохранение мягкости согласным н в положении перед утраченным ь, исторически входившим в состав суффикса -ьск- в случаях типа же́/н’с/кий из женьскъй; такие морфологические явления, как совпадение по месту ударения в формах дательного—предложного падежей существительного женского рода типа грязь: по грязи́ — в грязи́; по грязе́ — в грязе́; наличие существительных — названий ягод, образованных с суффиксом -иц-: брусн[и́ц]а, землян[и́ц]а, черн[и́ц]а; распространение формы родительного падежа единственного числа местоимения 3-го лица женского рода [йейе́] и формы косвенных падежей местоимений 3-го лица с отсутствием н при употреблении этих форм с предлогами (у [йейе́], к [йему́]); а также синтаксические конструкции типа коси́ть трава́, мне ша́пка на́до; ходи́ть по грибы́ и т. д.. Указанные явления образуют ареал, перекрывающий границы современного диалектного членения. Данный ареал отражает тесную связь восточнославянских говоров западной локализации (белорусских, западнорусских, севернорусских и отчасти украинских) и северной локализации (в которых черты «общезападного происхождения» сформировались в результате колонизации Русского Севера носителями древненовгородского диалекта). Характерной его особенностью является разреженное распространение «общезападных явлений» в историческом центре Новгородской земли, что связано с ранним и усиленным процессом нивелировки исконных новгородских черт после завоевания Новгорода Московским государством. Поэтому «общезападные явления» лучше сохранились в говорах северного наречия, в которых распространение черт центра было менее интенсивным и началось позднее.

Противопоставление западной, включавшей новгородские, псковские и смоленские говоры, а также и полоцкие, изредка турово-пинские, и даже киевские или черниговские говоры, и восточной частей восточнославянского ареала, к которым относились ростово-суздальские, рязанские и восточно-черниговские говоры, формировалось уже с раннего этапа развития названных говоров в XII—XIII веках. Языковые новообразования, появлявшиеся в западных говорах, не проникали на восточную территорию и, в свою очередь, инновации восточных говоров не распространялись на западе. В дальнейшем языковое противопоставление запада и востока усилилось при образовании в XIII веке независимых Псковской и Новгородской республик, ещё сильнее втягивавшихся в орбиту западной жизни, с формированием Литовской Руси, в пределах которой стали обособляться западнорусские земли, в XIV веке территория Великого княжества Литовского подошла к границам Псковской и Новгородской земель (Псков в XIV веке даже попал в зависимость от Литовского княжества), длительные связи западных территорий (в том числе и в отношении процессов языкового развития) не прерывались. Особенностью противопоставления западных и восточных говоров была более тесная связь западного восточнославянского ареала, в котором распространялось большое число общих черт, как правило формировавшихся на юге и шедших в северном направлении, и сравнительно небольшое число общих черт восточных говоров, сложившихся или в более ранний период или в период усиления Московского государства. Общезападные архаизмы и инновации, распространявшиеся на территории, которую занимают современные западные среднерусские и севернорусские говоры, были недостаточно устойчивыми и часто вытеснялись соответствующими языковыми чертами ростово-суздальского происхождения. В частности, такие архаизмы, как наличие гласной /е/, не изменившейся в о под ударением перед твёрдыми согласными; употребление сочетаний /ш’ч’/ и /ж’д’ж’/ в соответствии долгим шипящим сохранились лишь в виде мелких разрозненных ареалов или в отдельных говорах Русского Севера; несколько более устойчивым оказалось чередование /в/ с /w/ в конце слога и слова, широкое распространение сохранили такие архаические явления, как сохранение мягкости согласного в словах типа же́[н’с]кй и наличие существительных — названий ягод, образованных с суффиксом -иц-. Также недостаточно устойчивыми были инновации общезападного происхождения, лучше всего они сохранялись в говорах, непосредственно восходящих к новогородскому диалекту: чередование /л/ с /w/ в конце слова и слога; наличие долгих согласных в соответствии сочетаниям согласных с /j/; распространение формы давнопрошедшего времени типа был ушёл и т. д. Сравнительно широко распространились такие явления, как перенос ударения на начальный слог в личных формах некоторых глаголов II спряжения типа дари́шь и произношение твёрдых губных в соответствии мягким в конце слова. Усвоенные извне — из говоров юго-западных земель, общезападные инновации часто не распространялись последовательно на центральной части территории новгородского диалекта, и, соответственно, не получили широкого распространения в говорах северного наречия.

С течением времени связь между говорами западно-северной территории, хоть и ослабевала, но окончательно не прерывалась, о чём свидетельствует распространение в них не только архаизмов, но и целого ряда инноваций. По-видимому, междиалектные контакты сохранялись и в сравнительно поздний период на этапе развития самостоятельных восточнославянских языков — в XVI—XVII веках. Ряд поздних диалектных новообразований, распространяясь в той или иной мере в ареале белорусского языка, охватывали сопредельные с ним территории русского языка (западную часть говоров южного наречия, западные среднерусские говоры и наиболее западную часть говоров северного наречия) и даже продвигались несколько шире на восток. Рассматриваемая территория, которую занимали русские говоры, совпадает с границами современной западной диалектной зоны. Характер распространения поздних «общезападных» инноваций на разных частях занимаемой ими территории позволяют выявить направление их продвижения, которое шло в с юга на север, так как новообразования нередко менее последовательно реализуются или меняют характер своих структурных разновидностей именно в северной части территории западной зоны. Особенностью распространения инноваций, составляющих характеристику западной диалектной зоны, в отличие от более ранних «общезападных» диалектных черт является их широкий охват территории западных среднерусских говоров, на которой явления раннего периода распространены разреженно или даже отсутствуют. В то же время черты западной диалектной зоны не распространялись в северном наречии, что указывает на ослабление в этот период междиалектных контактов новгородско-псковской территории с Русским Севером. Исключение составляют говоры Ладого-Тихвинской и Онежской групп говоров. Отдельные черты проникли и в другие севернорусские говоры, прежде всего явления лексикализованного характера.

Если формирование ареалов языковых черт западной диалектной зоны относят к XVI—XVII векам, то появление форм той или иной черты в письменных памятниках фиксируется несколько раньше. Так, например, формы указательных местоимений женского рода с j в основе отмечаются уже с XV века, при этом формы среднего рода появляются значительно реже и позже аналогичных форм женского рода. Для форм указательных местоимений множественного числа ещё в XIII—XIV веках были характерны родовые различия (ти — мужской род, ты — женский род и та — средний род). С начала XIV века появляется, а затем закрепляется общая для всех родов форма тҍ. С XV века в памятниках письменности, в том числе и в новгородских грамотах, фиксируются также общие для всех трёх родов формы ты́йи и реже ты́йе (при формах косвенных падежей тыхъ, тымъ), возникшие под влиянием соответствующих окончаний склонения прилагательных. По наибольшей последовательности в распространении указательных местоимений ты́йи (тэ́йи) в областях, граничащих с ареалом белорусского языка, можно предположить, что с этой территории данная форма распространялась на север, заняв ареал современной западной диалектной зоны. Формы местоимений ты, ти, те́йи развились, по-видимому, в процессе взаимодействия форм ты́йи и те. Так, форма ты, отмечаемая в говорах, распространённых к югу от Ладожского озера, могла образоваться в результате утраты формой ты́йи окончания, а форма ти, известная в говорах, распространённых к западу от Чагоды, возможно, является фонетическим вариантом формы те (с произношением /и/ на месте ě) или образовалась под влиянием форм косвенных падежей тых, тим. Форма те́йи, рассеянно распространённая в ареалах форм ты́йи и те, возникла в результате их контаминации. Наиболее распространёнными формами указательных местоимений с j в основе являются та́йа и ты́йи, что связано с их сравнительно ранним появлением, форма среднего рода то́йе, хоть и получила в настоящее время такое же интенсивное распространение, что и форма женского рода и форма множественного числа, судя по письменным памятникам, возникла несколько позднее. Также согласно памятникам письменности, уже в XIII—XIV веках наблюдается тенденция к устранению грамматических различий в роде во множественном числе местоимения 3-го лица именительного падежа — на месте форм они́ (мужской род), оны́ (женский род) и оне́ (из онҍ, происхождение которой объясняют различно) постепенно стала употребляться только одна форма для всех родов, при этом в тех или иных частях ареала русского языка в качестве единственной закрепляются разные словоформы: они́ (первоначально в рязанских говорах, затем во всех юго-восточных русских говорах), оне́ (первоначально в ростово-суздальских говорах, затем во всех северо-восточных русских говорах), оны́ (в западнорусских говорах и почти во всех белорусских говорах). В XIV—XV веках в результате выравнивания основы в формах именительного падежа, с одной стороны, и косвенных падежей — с другой. В результате этого процесса в форме именительного падежа множественного числа местоимения 3-го лица развивается йотация начального гласного — появляется форма йоны́ с фонетическими вариантами в некоторых говорах: [йа]ны́, [йе]ны́, [йи]ны́, [и]ны́. Более интенсивный характер распространения формы оны́ в сравнении с формой йоны́ в северной части западной диалектной зоны даёт основание предполагать, что первоначально происходило распространение формы оны́ без йотации в северном направлении, а процесс развития начального /j/ в этой форме начался позже. Вероятнее всего, две другие формы местоимения 3-го лица (рязанская они́ и ростово-суздальская оне́) в пределах западной диалектной зоны получили вторичное распространении. Форма они́ стала распространяться в том числе и на запад с XVI века после вхождения Рязанского княжества в Московское государство, форма оне́ стала распространяться на запад с XV века, в обоих случаях проникновение данных форм местоимений на территорию Новгородской республики стало активнее происходить после присоединения Новгорода к Москве. В результате распространения форм из других русских диалектов, а также в результате йотации начального гласного данных форм, на территории западной диалектной зоны сложилось разнообразное смешение ареалов всевозможных форм местоимения 3-го лица множественного числа. Одной из последних, вероятнее всего, развилась форма йоне́ (с вариантами [йе]не́, [йи]не́).

Языковые черты

Особенностями языковой характеристики западной диалектной зоны являются небольшое число образующих зону диалектных явлений и их нерегулярное распространение на всей территории — наличие явлений в виде небольших островных ареалов или полное отсутствие явлений в некоторых группах говоров.

Языковой комплекс западной диалектной зоны включает следующие черты:

1. Ударение на первом слоге у прилагательных «седьмой» ([с’о́]мой) и «шестой» ([шо́]стой). В северных областях эта диалектная черта распространена нерегулярно. К юго-востоку от диалектной зоны ударение на первом слоге в указанных прилагательных встречается также в елецких и оскольских межзональных говорах Б южного наречия.
2. Наличие в личных местоимениях 3-го лица начального j: [йо]н (см. изоглоссу на карте), [йо]на́, [йо]но́ ([йе]но́), [йо]ны́ ([йа]ны́, [йе]ны́). Распространение языкового явления не имеет сплошного охвата всей диалектной зоны, наиболее регулярной из всех форм является форма мужского рода [йо]н (отсутствует на большей части территории селигеро-торжковских говоров), которая отмечается также и в северной части диалектной зоны. Формы [йо]на́, [йо]но́, [йо]ны́ менее регулярны (отсутствуют в лачских говорах северного наречия и в среднерусских селигеро-торжковских говорах, не охватывают всей территории Ладого-Тихвинской группы говоров северного наречия и территории западных среднерусских окающих говоров, отсутствуют, кроме того, в межзональных говорах А южного наречия). Формы с йотацией начального гласного характерны также для говоров белорусского языка. В целом данное явление представлено во всех западных севернорусских говорах, кроме того, его ареал продвинулся восточнее в межзональные говоры северного наречия (из севернорусских говоров йотация начального гласного в местоимениях неизвестна только вологодским и костромским говорам), среди западнорусских говоров явление распространено в гдовских, псковских и в большей части новгородских говоров, но отсутствует в селигеро-торжковских говорах, на юге широко представлена в западных южнорусских говорах.
3. Наличие местоимения 3-го лица в форме именительного падежа множественного числа с окончанием -ы (старая форма именительного падежа множественного числа женского рода) — он[ы́] (см. изоглоссу на карте), варианты этой формы с начальным j: йон[ы́], йан[ы́], йен[ы́], йин[ы́], а также форма ин[ы́]. В говорах остальной территории распространения русского языка раннего формирования отмечаются формы данного местоимения с другими флексиями: в говорах северо-восточной диалектной зоны распространена форма с окончанием -е — он[е́] , в говорах юго-восточной зоны — форма, совпадающая с формой русского литературного языка, с окончанием -и — он[и́]. За пределами западной диалектной зоны местоимение он[ы́] встречается в поморских говорах северного наречия, в восточных среднерусских говорах отдела Б и в небольшой части владимирско-поволжских говоров окрестностей Владимира, а также в говорах белорусского языка. Отсутствует в селигеро-торжковских говорах.
4. Формы указательных местоимений с наличием j в основе (см. изоглоссу на карте). Наиболее последовательно в пределах диалектной зоны, и, в частности, в пределах северной части её территории, наличие j отмечается в словоформах т[а́йа] «та» — т[у́йу] «ту» (именительный-винительный падежи единственного числа женского рода), т[о́йе] «то» (именительный падеж единственного числа среднего рода), т[ы́йи] «те» (именительный падеж множественного числа). Ареал данного явления на севере занимает только западную часть ладого-тихвинских говоров, а на юге охватывает русские говоры юго-запада и продолжается повсеместно на территории распространения белорусских говоров. Ареалу словоформы т[а́йа] противопоставляется ареал распространения словоформы та, кроме этого, преимущественно в пределах южной части западной диалектной зоны встречаются мелкие разрозненные ареалы таких форм указательных местоимений женского рода, как т[айа́], т[ыйа́], единично отмечены в говорах восточной части северного наречия формы т[ойа́], т[о́йа]. Аналогично формам женского рода распространена форма среднего рода т[о́йе], которой соответствует на восточной территории распространение формы то, а в пределах южной части западной диалектной зоны встречаются небольшие ареалы форм т[ойе́], т[ыйо́] и т[айо́]. Также в распространении указательного местоимения в форме именительного падежа множественного числа ареалу формы т[ы́йи] (т[ы́йе]) на западе противопоставлен ареал формы те на востоке, при этом при основной форме т[ы́йи] в пределах западной диалектной зоны встречается большое число других различных образований в виде мелких ареалов, преимущественно в северной части диалектной зоны отмечаются формы те, ты, ти, т[е́йа], т[е́йи] и т[е́йе], преимущественно в южной части — формы т[э́йа], т[э́йе] (в основном на российско-белорусской границе), а также формы те и т[ыйи́].
5. Возможность образования существительных с суффиксом -ак от глаголов сидеть и ходить: сêд[а́к] «седок», ход[а́к] «ходок» и т. п., нерегулярно распространённых на территории диалектной зоны. Форма хода́к неизвестна в селигеро-торжковских говорах.
6. В области синтаксиса характерно такое явление, как употребление деепричастий прошедшего времени в качестве сказуемого: по́езд ушо́вши, трава́ скоси́вши (см. изоглоссу на карте). Данная конструкция распространена на севере в ареале Ладого-Тихвинской группе говоров, широко известна в западных среднерусских говорах, на юге — данное явление представлено в западных южнорусских и в части северных белорусских говорах.
7. Исключительное распространение синтаксической конструкции с предлогом с или з в случаях типа прие́хал з го́рода, вы́лез с я́мы в соответствии с предлогом из. Данное языковое явление отсутствует на территории селигеро-торжковских говоров. Отмечается в северо-западных ладого-тихвинских говорах, широко распространено в западных южнорусских говорах и во всём ареале белорусского языка.
8. Лексический состав отмечен распространением слов: лемеши́, омеши́ «сошники у сохи», пу́то «ремешок, соединяющий части цепа» и т. д. Слова лемеши́ и омеши́ известны также в сопредельных с ареалом западной диалектной зоны северо-восточных областях распространения белорусского языка, слово пу́то характерно для белорусских говоров в районе города Витебска.

Тая баба усталая — с талаки пришодчи — в этом примере отмечается распространение местоимения т[а́йа] (на территориях других диалектных зон — та), слова толока́ в значении «коллективная помощь в работе» (в отличие от слова по́мочь), данное слово также упоминается в характеристике юго-западной диалектной зоны, употребление деепричастий в роли сказуемого (пришо́дчи).

Говоры вторичного формирования

Языковые черты западной диалектной зоны присутствуют в говорах вторичного формирования. В частности в говоре семейских старообрядцев присутствуют такие диалектные явления, как наличие форм местоимений 3-го лица с начальным j; распространение формы местоимения 3-го лица оны́; наличие j в основе в формах указательных местоимений: т[а́йа], т[у́йу], т[ы́йи]; образование с суффиксом -ак таких существительных, как сêд[а́к] (седок) и других; употребление деепричастия в функции сказуемого.

См. также

► Диалектные зоны русского языка

• Диалекты русского языка

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

1. Бромлей С. В., Булатова Л. Н., Гецова О. Г. и др. Русская диалектология / Под ред. Л. Л. Касаткина. — М.: Academia, 2005. — 288 с. — ISBN 5-7695-2007-8.
2. Букринская И. А., Кармакова О. Е., Тер-Аванесова А. В. Говоры белорусско-русского пограничья // Исследования по славянской диалектологии. 13: Славянские диалекты в ситуации языкового контакта (в настоящем и прошлом) / Калнынь Л. Э. — М.: Институт славяноведения РАН, 2008. — С. 118—180. — ISBN 978-5-7576-0217-2.
3. Диалектологический атлас русского языка. Центр Европейской части СССР. Выпуск I: Фонетика / Под ред. Р. И. Аванесова и С. В. Бромлей. — М.: «Наука», 1986.
4. Диалектологический атлас русского языка. Центр Европейской части СССР. Выпуск II: Морфология / Под ред. С. В. Бромлей. — М.: «Наука», 1989.
5. Диалектологический атлас русского языка. Центр Европейской части России. Выпуск III: Синтаксис. Лексика. Комментарии к картам. Справочный аппарат / Под ред. О. Н. Мораховской. — М.: «Наука», 1996.
6. Диалектологический атлас русского языка. Центр Европейской части России. Выпуск III: Карты (часть 1). Лексика. — М.: «Наука», 1997.
7. Диалектологический атлас русского языка. Центр Европейской части России. Выпуск III: Карты (часть 2). Синтаксис. Лексика. — М.: «Наука», 2005.
8. Захарова К. Ф., Орлова В. Г. Диалектное членение русского языка. — 2-е изд. — М.: «Едиториал УРСС», 2004. — 176 с. — ISBN 5-354-00917-0.
9. Захарова К. Ф., Орлова В. Г., Сологуб А. И., Строганова Т. Ю. Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров / ответственный редактор В. Г. Орлова. — М.: «Наука», 1970. — 456 с.
10. Касаткин Л. Л. [www.booksite.ru/fulltext/rus/sian/4.htm#18 Русские диалекты. Диалектный язык] // Русские. Монография Института этнологии и антропологии РАН. — М.: «Наука», 1999. — С. 80—90. (Проверено 1 июня 2012)
11. Касаткин Л. Л. [www.booksite.ru/fulltext/rus/sian/5.htm#19 Русские диалекты. Лингвистическая география] // Русские. Монография Института этнологии и антропологии РАН. — М.: «Наука», 1999. — С. 90—96. (Проверено 1 июня 2012)
12. Пшеничнова Н. Н. Структурно-типологическая классификация говоров и диалектное членение русского языка // Исследования по славянской диалектологии. 4: Dialectologia slavica. Сборник к 85-летию Самуила Борисовича Бернштейна / Клепикова Г. П. — М.: «Индрик», 1995. — С. 224—238. — ISBN 5-85759-028-0.
13. [iling.spb.ru/vocabula/srng/srng.html Словарь русских народных говоров]. Выпуски 1—42. — М.; Л.: «Наука», 1965—2008. (Проверено 1 июня 2012)

Ссылки

• Букринская И. А, Кармакова О. Е. и другие. [www.gramota.ru/book/village/ Необычный атлас]. Язык русской деревни. Диалектологический атлас. [www.webcitation.org/65aH8656J Архивировано из первоисточника 20 февраля 2012]. (Проверено 1 июня 2012)

Отрывок, характеризующий Западная диалектная зона

Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.