Невский пятачок

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 59°50′35″ с. ш. 30°57′11″ в. д. / 59.84306° с. ш. 30.95306° в. д. / 59.84306; 30.95306 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.84306&mlon=30.95306&zoom=17 (O)] (Я)

Битва за Ленинград
Основной конфликт: Великая Отечественная война

Памятник «Рубежный камень».

Мемориал «Невский пятачок»
Дата

19.09.1941 — 29.04.1942 и 26.09.1942 — 17.02.1943

Место

Левый берег Невы в районе посёлка Московская Дубровка, Мгинский район Ленинградской области РСФСР (на 1941 год).

Итог

Первый этап боев — ликвидация плацдарма немецкими войсками к 29 апреля 1942 года
Второй этап боев — отступление немецких войск к 17 февраля 1943 года

Противники
СССР Германия
Командующие
П.С. Пшенников
В.Ф. Коньков
Т.И. Шевалдин
А.Л. Бондарев
Д.Н. Гусев
М.П. Духанов 		Херберт Лох[en]
Мартин Гразе
Эрвин Зандер[en]
Силы сторон
Различные части и соединения Невской оперативной группы, 8-й и 67-й общевойсковых армий, а так же авиация 13-й воздушной армии Ленинградского фронта. Различные части и соединения из состава 16-й (до декабря 1941 года) и 18-й армий, а так же авиация 1-го воздушного флота.
Потери
более 50 000 убитыми более 10 000 убитыми

Невский пятачок — условное обозначение плацдарма на левом (восточном) берегу Невы напротив Невской Дубровки, захваченного и удерживаемого советскими войсками Ленинградского фронта (с 19.09.1941 по 29.04.1942[1] и с 26.09.1942 по 17.02.1943) в ходе битвы за Ленинград.

С этого плацдарма советские войска неоднократно пытались начать наступление на Мгу и Синявино навстречу войскам, наносившим удар с востока и тем самым прорвать блокаду Ленинграда. Несмотря на то, что все попытки расширить плацдарм и развить наступление закончились неудачно, Невский «пятачок» стал одним из символов мужества, героизма и самопожертвования советских воинов.





Географическое положение

Плацдарм Невский «пятачок» находился на левом берегу Невы в районе посёлка Дубровка приблизительно в 12 километрах вниз по течению реки от Ладожского озера . В этом месте Нева образует излучину и имеет ширину всего 270—350 метров[~ 1] и достаточно пологие берега.

Поселок Дубровка в середине XX века разделялся на Невскую Дубровку и Новый Посёлок (на правом берегу Невы южнее реки Дубровка), Выборгскую Дубровку (вдоль правого берега Невы севернее реки Дубровка) и Московскую Дубровку (вдоль левого берега Невы).

От Шлиссельбурга в сторону Ленинграда по левому берегу проходила дорога. Дорога располагалась всего в 50—100 метрах от Невы, но в районе Московской Дубровки из-за излучины реки на расстоянии примерно 2,5 километра пролегала напрямую.

Вдоль дороги располагались населённые пункты. Чуть южнее Московской Дубровки располагался посёлок Арбузово, а несколько дальше недалеко от реки Мойки — посёлок Анненское. К северу примерно в 2 километрах от Московской Дубровки располагался 2-й Городок им. С. М. Кирова, чуть дальше — 1-й Городок. Между городками прямо на берегу Невы (напротив платформы «Теплобетон» на правом берегу) находилось здание 8-й ГРЭС. Непосредственно напротив Невского «пятачка» располагалась труднопроходимая местность с многочисленными карьерами, покрытая кустарником и лесом.

Особенности местности в районе плацдарма самым непосредственным образом повлияли на ход боевых действий. С одной стороны, наличие железнодорожной ветки Петрокрепость — Невская Дубровка на правом берегу Невы и относительно небольшая ширина реки в районе Дубровки позволяли советскому командованию оперативно доставлять подкрепление в этот район и переправлять его на левый берег. С другой стороны, из-за излучины Невы противник мог обстреливать из опорных пунктов территорию Невского «пятачка» и переправы через Неву со всех сторон. Поскольку местность напротив плацдарма была труднопроходимая, основные атаки советских войск были направлены на захват узлов обороны в населённых пунктах, без овладения которыми дальнейшее наступление было невозможно.

Вскоре после начала ожесточенных боев в этом районе многие географические понятия стали условными.

Я спросил у полковника: где же Московская Дубровка? Он ответил:

— На штабной карте, а здесь, видишь, даже труб от печей не осталось.

Действительно, вся земля была перепахана, словно тут никогда не было человеческого жилья… Другим населённым пунктам «повезло» больше, чем Московской Дубровке… Справа видны были остовы печей, оставшиеся от деревни Арбузово, слева — полуразрушенные здания Первого городка, эстакадные насыпи и железобетонные здания 8-й ГЭС[2].

— генерал С. Н. Борщев, осенью 1941 года — начальник штаба 168-й стрелковой дивизии

Как следствие, со времен Великой Отечественной войны география этого района значительно изменилась. Война стерла с лица земли поселки Выборгская Дубровка, Московская Дубровка, Арбузово, Анненское. Больше не существуют 1-й и 2-й Городки — на сегодняшний день это южные окраины города Кировска. Здание 8-й ГРЭС было сильно разрушено, но после войны восстановлено и сейчас находится на том же самом месте.

Хроника боевых действий

Операции советских войск в районе Невского «пятачка», 1941—1943 годов

Боевые действия в районе Невского «пятачка» в 1941—1943 годах были частями операций советских войск, главной целью которых был прорыв блокады Ленинграда. Все операции имели схожий замысел — форсировать Неву и развивать наступление на Мгу и Синявино с запада силами Ленинградского фронта (в 1941 году — Невская оперативная группа и 8-я армия, в 1942 году — Невская оперативная группа, в 1943 году — 67-й армия) навстречу войскам, наступавшим с востока (в 1941 году — 54-я отдельная армия, в 1942—1943 годах — Волховский фронт). В историографии выделяются 4 таких операции:

Возникновение «Невского пятачка», сентябрь — октябрь 1941 года

К концу августа 1941 года части 16-й немецкой армии, наступавшие на Ленинград с юга, вышли к реке Неве, перерезали Кировскую железную дорогу и, развивая наступление, 8 сентября взяли Шлиссельбург. Началась блокада Ленинграда.

Желая сразу же изменить ситуацию, Ставка ВГК поставила задачу 54-й отдельной армии нанести удар на Синявино и Мгу с востока и прорвать блокаду Ленинграда.

Войска Ленинградского фронта должны были содействовать этой операции: форсировать Неву, захватить ряд плацдармов и развивать наступление навстречу 54-й армии. Вскоре для выполнения поставленной задачи была создана Невская оперативная группа, но изначально сил для осуществления задуманного было выделено явно недостаточно, а времени на подготовку отводилось очень мало.

18 сентября 115-я стрелковая дивизия (командир генерал-майор В. Ф. Коньков) и 4-я бригады морской пехоты (командир генерал-майор В. Н. Ненашев) получили приказ форсировать Неву на участке Ивановское — Отрадное — совхоз «Торфяник» — Мустолово — Московская Дубровка с целью захватить плацдарм на левом берегу Невы, с которого утром 20 сентября планировалось начать наступление в направлении на Мгу[4].

В ночь на 20 сентября батальон 576-го стрелкового полка 115-й стрелковой дивизии на рыбацких лодках и самодельных плотах из района Невской Дубровки сумел скрытно переправиться на левый берег Невы и решительной атакой выбить части 20-й моторизированной дивизии с передовых позиций. Действиями передового отряда руководили командир 576-го полка майор С. П. Седых и начальник штаба полка капитан В. П. Дубик[5][~ 2]. Поскольку дивизия действовала без поддержки авиации и танков, располагая только дивизионной и полковой артиллерией, артиллерийская подготовка не проводилась, что позволило добиться эффекта внезапности[4].

За сутки ожесточенных боев передовой отряд очистил от противника Московскую Дубровку и захватил плацдарм шириной свыше двух километров и глубиной до полутора километров. В последующие дни на плацдарм удалось переправить дополнительные силы и довести численность действовавших там частей дивизии до 1166 человек[6]. Кроме того, на левый берег были доставлены четыре 76-мм орудия. Одновременно с частями 115-й стрелковой дивизии батальон 4-й бригады морской пехоты форсировал Неву напротив платформы «Теплобетон» и захватил небольшой плацдарм в районе 1-го Городка. Однако вскоре передовой отряд морских пехотинцев был выбит с захваченной позиции. Оставшиеся в живых были отведены на правый берег, а основные силы бригады вскоре переправлены на плацдарм в районе Московской Дубровки[4].

Подразделениям 115-й стрелковой дивизии и 4-й бригады морской пехоты удалось максимально расширить плацдарм до 4 километров по фронту, но немецкое командование сразу же предприняло активные попытки ликвидировать плацдарм. В этот район были переброшены сначала два полка из состава 126-й и 96-й пехотных дивизий, а затем — батальон 8-й танковой дивизии. Ожесточенные бои продолжались до начала октября. Части Невской оперативной группы, усилив группировку на левом берегу 11-й стрелковой бригадой, сумели удержать плацдарм в своих руках, но его размер сократился до 2 километров по фронту и до 500—700 метров в глубину. Обе стороны понесли большие потери. Так, к концу сентября 115-я стрелковая дивизия потеряла 865 человек, а 4-я бригада морской пехоты — до 80 % личного состава[6]. Большие потери были и у немецких частей: 20-я моторизированная дивизия утратила боеспособность и была выведена в тыл на отдых и пополнение. Её место заняли основные силы 96-й пехотной дивизии.

Локализовав советский плацдарм, немецкие части стали методично выстраивать вокруг него оборонительные позиции, долговременные огневые точки, минные поля, проволочные заграждения. В конце сентября 1941 года немцами были созданы три артиллерийские группы. Заняв позицию от Шлиссельбурга до Отрадного, немецкая крупнокалиберная артиллерия, опираясь на данные разведки, начала систематический обстрел переправ и мест сосредоточения советских войск на правом берегу, что существенно затрудняло переброску подкреплений на плацдарм и эвакуацию раненых на правый берег[6].

Днем широкая лента Невы пустынна. В светлое время ни одна лодка не отваживалась пересечь 500-метровое расстояние — от берега до берега. Её непременно бы расстреляли раньше, чем бы она успела дойти до середины реки… Но вот наступала ночь. Над Невой зароились вражеские ракеты. Их свет выхватывал из кромешной темноты силуэты развалин бумажного комбината и разбросанные по всему нашему берегу скелеты понтонов, шлюпок, катеров[4].

— генерал В. Ф. Коньков, осенью 1941 года — командующий 115-й стрелковой дивизией, затем — Невской оперативной группой.

Бои в районе «Невского пятачка», октябрь — декабрь 1941 года

20 октября по приказу Ставки ВГК войска Ленинградского фронта (Невская оперативная группа, 54-я и 55-я армии) начали новую операцию по прорыву блокады Ленинграда.

Замысел операции оставался прежним — встречными ударами Невской оперативной группы, наступавшей с запада, и 54-й армии, наступавшей с востока, при содействии частей 55-й армии прорвать блокаду Ленинграда.

Для выполнения поставленной задачи на плацдарм были переброшены подкрепления — 265-я, 86-я стрелковые дивизии и 20-я дивизия НКВД. До конца октября этими силами Невская оперативная группа не раз атаковала противника, но так и не смогла добиться существенных успехов. Кроме того, к этому моменту резко осложнилась обстановка на тихвинском направлении в результате немецкого наступления. Командование фронтом приняло решение временно приостановить операцию, а план наступления — скорректировать.

Согласно решению Военного Совета Ленинградского фронта, теперь основной удар предстояло нанести с плацдарма на левом берегу Невы частям 8-й армии, в подчинение штабу которой были переведены все силы «Невской оперативной группы». Предложение командующего армией генерал-лейтенант Т. И. Шевалдина только отвлечь внимание противника действиями на «Невском пятачке», а форсировать Неву главными силами и нанести основной удар на другом участке, были отвергнуты.

Предполагалось на первом этапе наступления силами пяти стрелковых дивизий расширить плацдарм, а затем, усилив наступающую группировку четырьмя стрелковыми дивизиями и танковой бригадой, наступать в направлении Синявино на соединение с войсками 54-й армии. Одновременно 55-я армия должна была нанести вспомогательный удар в направлении Ивановское — Мга[7].

Для наступления с плацдарма были сосредоточены 86-я, 115-я, 265-я, 168-я, 177-я стрелковые дивизии и 20-я дивизия НКВД. В резерве на правом берегу Невы находились 10-я стрелковая дивизия, 11-я и 4-я морская стрелковые бригады и 123-я краснознамённая тяжёлая танковая бригада.

3 ноября после короткой артподготовки началось новое наступление. Штабы стрелковых соединений и передовые наблюдательные пункты артиллерийских частей находились на плацдарме и из-за отсутствия надёжной связи не могли своевременно корректировать огонь батарей, которые занимали позиции на правом берегу Невы. Помимо этого, для артиллерийских частей устанавливался строгий лимит расходования боеприпасов в день, которого было явно недостаточно для проведения полноценной артподготовки. Как следствие, большинство огневых точек противника подавлено не было и наступающие стрелковые части были встречены шквальным пулемётным и миномётным огнём с разных сторон, понесли большие потери и были вынуждены отступить на исходные рубежи.

Безуспешные атаки продолжались несколько дней, но ни поддержка лёгких танков, с большим трудом переправленных на плацдарм, ни приказ командирам дивизий и полков лично вести солдат в атаку не помогли добиться сколько-нибудь значительных успехов. Командование фронтом было вынуждено приостановить наступление из-за больших потерь в стрелковых частях. Так, в 168-й стрелковой дивизии и в 20-й дивизии НКВД после 3—4-дневного боя в строю осталось всего по 200—300 человек[8].

8 ноября И. В. Сталин, обеспокоенный медленным темпом развития операции, в телефонном разговоре по прямому проводу c М. С. Хозиным и А. А. Ждановым потребовал «пожертвовать несколькими дивизиями» для того чтобы наконец «пробить себе дорогу на восток» и спасти Ленинград. Для этого И. В. Сталин посоветовал «составить один или два сводных полка» из смелых людей, которые смогут потянуть за собой и остальную пехоту[8].

Незамедлительно были сформированы три ударных коммунистических полка численностью по 2750 человек в каждом и сразу же переброшены в район Невской Дубровки. До предела были сокращены тыловые, артиллерийские части, подразделения связи и ПВО. Высвободившиеся бойцы и командиры были отправлены в качестве стрелков для пополнения дивизий, сражавшихся на плацдарме. Для переправы на левый берег были подготовлены 40 лёгких и средних танков, а большая часть КВ-1, которые никак не удавалось переправить на плацдарм, была передана в распоряжение 55-й армии. Численность артиллерийской группировки в районе Невской Дубровки была доведена до 600 орудий и миномётов, не считая трёх батарей реактивной артиллерии[9]. Однако план наступления не претерпел изменений.

Когда один из штабных офицеров стал сетовать на трудности наступления с открытого «пятачка», где ни манёвра, ни флангового удара нельзя применить, комдив, пристально взглянув на него, ровным, спокойным голосом проговорил: — «Невский пятачок» отмечен у товарища Сталина на карте. Думаешь, в Ставке люди понимают меньше твоего?[2]

— генерал С. Н. Борщев, осенью 1941 года — начальник штаба 168-й стрелковой дивизии

Утром 10 ноября началось очередное наступление. Переправившись на плацдарм, в атаку пошёл 1-й ударный коммунистический полк, но, встреченный ураганным огнём противника, понес большие потери и успеха не добился. К концу дня из 1500 бойцов в строю осталось не более 500 человек.

11 ноября немецкие позиции трижды безуспешно атаковал 2-й коммунистический полк, при поддержке значительно поредевших 168-й, 177-й стрелковых дивизий и 1-го ударного коммунистического полка. И снова советские войска не добились успеха.

12 ноября, после 30-минутной артподготовки, советские части атаковали всеми своими силами на плацдарме. Но 5 дивизий (168-я, 115-я, 86-я и 177-я и 20-я НКВД) и 2 коммунистических полка в предыдущих боях понесли такие потери, что сведенные воедино они вряд ли могли бы по количеству штыков составить одну дивизию и только 3-й коммунистический полк ещё не понес потери[2]. Наступление поддерживали около 10 танков, в том числе несколько тяжёлых танков КВ. Если атака в центре на рощу «Фигурная» сразу же захлебнулась, то атака на левом фланге изначально развивалась более успешно. Бойцы 86-й стрелковой дивизии сумели выбить противника к 1-му Городку и начали штурм 8-й ГРЭС. Однако поддержать этот успех было уже нечем и после нескольких дней ожесточенных боев 86-я дивизия была вынуждена оставить завоеванные позиции[10]. По неполным данным, за пять дней боев части 8-й армии потеряли свыше 5000 человек.

16 ноября начальник штаба Ленинградского фронта Д. Н. Гусев заверил высшее руководство, что они с А. А. Ждановым «в прорыве на восток абсолютно убеждены», так как «противник сильно надорван»[11]. Однако неоднократные атаки советских частей, продолжавшиеся до конца 1941 года, так и не достигли какого-либо существенного успеха. К концу ноября на плацдарм удалось переправить 20 танков КВ, 10 танков Т-34 и 16 лёгких танков[12], но и это существенно не изменило ситуацию. Советские части продолжали безуспешно атаковать противника с целью расширить плацдарм, а немцы, в свою очередь, пытались сбросить защитников «пятачка» в Неву. Так, 20 декабря один полк 86-й стрелковой дивизии, при поддержке частей 123-й танковой бригады, атаковал противника в направлении Арбузово — Анненское, но не добились успеха. Более того, в это же время немецкие войска на левом фланге плацдарма из района 1-го Городка перешли в наступление. Ожесточенные бои, переходившие в рукопашные схватки, продолжались несколько дней, но советские части, получив подкрепление, сумели удержать плацдарм[10]. В конце декабря на плацдарме кроме 86-й стрелковой дивизии продолжали вести бои 10-я стрелковая дивизия, 11-я стрелковая бригада и 20-я дивизия НКВД[13].

Согласно немецким данным, с 15 ноября по 27 декабря советские части ходили в атаку боевыми группами 79 раз, в составе до двух рот — 66 раз, в составе батальона и выше — 50 раз. При отражении 16 танковых атак был уничтожен 51 советский танк.

Всего в сентябре — декабре 1941 года на плацдарме действовала советская группировка общей численностью около 10 дивизий (115-я, 86-я, 265-я, 177-я, 10-я, 168-я стрелковые дивизии, 20-я дивизия НКВД, 4-я бригада морской пехоты, 11-я стрелковая бригада, а также три ударных коммунистических полка, 107-й танковый батальон и часть сил 123-й танковой бригады), но более точно указать её численность крайне затруднительно. Зачастую после нескольких дней боев стрелковые соединения несли такие потери, что теряли всякую боеспособность. Если позволяла ситуация, их остатки отводились на правый берег на отдых и пополнение, но, как правило, оставшиеся в живых бойцы и командиры из разных частей переходили в состав других дивизий и продолжали вести боевые действия.

Подполз кто-то из командиров. Спрашивает, кто я есть. Отвечаю, что боец 502-го стрелкового полка.

— Какого 502-го? У нас такого нет. А это 277-й [177-й] дивизии наверно. Так её уже сняли с нашего участка, а личный состав передали нам. Так что ты теперь пулемётчик 330-го полка 86-й стрелковой дивизии[15].

— М. А. Павлов, участник боев на «Невском пятачке»

Советские части несли большие потери даже в дни относительного затишья, поскольку весь плацдарм простреливался насквозь артиллерией и стрелково-пулемётным огнём противника и являлся, по сути, передним краем. Большие потери несли даже части, не участвовавшие непосредственно в боях за плацдарм. Например, 712-я отдельная кабельно-шестовая рота, проложившая бронированный кабель по дну Невы и обеспечивавшая связь плацдарма с правым берегом[16], или 41-й и 42-й инженерно-понтонные батальоны, осуществлявшие переправу войск на плацдарм[12].

Над рекой и пятачком господствовала мрачная громада 8-й ГРЭС, дававшая врагу не только отличные возможности для наблюдения, но и превосходные условия для оборудования огневых позиций с надёжными убежищами в подземных этажах. В глубине вражеской обороны, не более как в тысяче метров от линии берега, стояли два огромных кургана из шлака, накопленного за 10 лет работы ГРЭС. Разведка боем показала, что на них фашисты оборудовали пулемётные точки, отлично замаскировали их. Впереди курганов находились два глубоких песчаных карьера, в которых гитлеровцы подготовили огневые позиции миномётов всех калибров. Эти позиции не просматривались и были защищены от настильного огня… Река и пятачок, благодаря излучине Невы, простреливались также ещё и из деревни Арбузово, в спину нашим частям, наступающим на эстакаду и ГРЭС[10].

— А. М. Андреев, осенью 1941 года — командующий 86-й стрелковой дивизией.

Ежедневно на защитников «пятачка» обрушивалось до 50 000 снарядов, мин и авиабомб. Потери стрелковых частей достигали 95 % от первоначальной численности. Причём большую часть общих потерь составляли потери безвозвратные, поскольку эвакуация раненых на правый берег была затруднена. Переправа с одного берега на другой до середины ноября осуществлялась в основном ночью, а после образования на Неве прочного ледяного покрова — в сумерках или даже днем, поскольку ночью был очень велик риск попасть в полынью и утонуть.

Кроме того, исключительно тяжелые погодные условия (в ноябре — декабре морозы доходили до −25°), отсутствие оборудованных землянок и блиндажей и проблемы с обеспечением солдат на плацдарме продовольствием способствовали росту числа различных заболеваний, что увеличивало из без того большие потери.

Погибших, за очень редким исключением, хоронили прямо на плацдарме в воронках и траншеях. Некоторые оказывались захороненными дважды и трижды — разрывы снарядов и мин поднимали останки из могил, а потом трупы вновь засыпало землёй.

К моменту высадки нашей роты все окопы, ходы сообщений были забиты замерзшими трупами. Они лежали на всей площади «пятачка», там, где их настигла пуля или осколок. Трудно об этом вспоминать, но так было: укрытие, в котором мне и моим двум товарищам довелось разместиться, было вместо наката перекрыто окоченевшими трупами, трупами были частично выложены стены, амбразуры для ведения огня были оборудованы между трупами, уложенными вдоль окопов вместо бруствера. Вся площадь пятачка представляла собой кладбище незахороненных солдат и офицеров. Ни одного деревца или куста, ни одного кирпича на кирпиче — всё снесено огнём… Всё это на фоне постоянного грохота нашей и немецкой канонады, специфического запаха минного пороха, отвратительного звука немецких штурмовиков, стона раненых, мата живых, кроющих немцев, войну и этот гиблый пятачок, а иногда и наших артиллеристов, лупивших по своим позициям[17].

— Ю. Р. Пореш, ветеран 115-й стрелковой дивизии, участник боев на Невском пятачке в ноябре 1941 года

В период с октября по декабрь 1941 года советским войскам в районе «Невского пятачка» противостояли 96-я пехотная и 7-я парашютно-десантная дивизии и прибывшая в район Невского пятачка позже 1-я пехотная дивизия. Немецкие части «пережили там очень тяжелые недели и понесли значительные потери»[18]. Так, уже к концу ноября во многих батальонах 1-й пехотной дивизии в строю осталось менее ста человек[6].

Ликвидация Невского «пятачка». Апрель 1942 года

В начале 1942 года основные силы Волховского и Ленинградского фронтов были сосредоточены для участия в Любанской операции. Наступление, которое изначально имело цель полного освобождения Ленинграда от блокады, развивалось с большим трудом и поглощало практически все резервы двух фронтов. В конце января 1942 года 8-я армия была передислоцирована на другой участок фронта, а части, занимавшие позиции по правому берегу Невы и на плацдарме, были объединены под командованием воссозданной Невской оперативной группы. В районе «Невского пятачка» установилось относительное затишье. Это обстоятельство позволило, например, эвакуировать с плацдарма на правый берег 9 подбитых танков КВ, подлежащих восстановлению[19].

В конце апреля 1942 года на Неве начался ледоход, который существенно затруднил связь гарнизона «пятачка» с основными силами Невской оперативной группы на правом берегу. Немецкое командование приняло решение воспользоваться этим и ликвидировать плацдарм. Операция получила кодовое наименование «Загонная охота» (нем. Drueckjagd)[20]. Всего на левом берегу Невы на участке Шлиссельбург — Ивановское немцы располагали силами в 9-10 батальонов из состава различных частей 1-й, 96-й и 207-й пехотных дивизий общей численностью около 5200 человек[5].

На тот момент оборону на «пятачке» держал 330-й полк (ком. майор С. А. Блохин) — 357 бойцов[21] (по другим данным — около 1000 человек[6]). Полк занимал оборону на фронте в 4 километра — от оврага севернее Арбузова до окраин 1-го Городка. Глубина плацдарма составляла 500—800 метров на правом фланге и в центре, а на левом фланге — всего 50-70 метров.

Вечером 24 апреля после артподготовки, немецкие войска нанесли внезапный удар по левому флангу советской обороны на плацдарме. Части 43-го и 1-го полков 1-й немецкой пехотной дивизии после ожесточенного боя вышли к Неве и отрезали 2-й батальон от основных сил 330-го полка. Утром последовали новые атаки, в результате которых противнику удалось потеснить 3-й батальон на 100—150 метров. Все попытки гарнизона плацдарма восстановить положение своими силами успеха не имели.

25 апреля в Невскую Дубровку прибыло командование Невской оперативной группы во главе с командующим А. Л. Бондаревым, который взял руководство боевыми действиями на себя. Переправа подкреплений на плацдарм была затруднена не только ледоходом, но и тем, что артиллерийско-минометным огнём противника была уничтожена большая часть лодок. Однако 25-26 апреля на плацдарм удалось переправить подкрепление из состава 284-го стрелкового полка — 250 человек[5]. Одновременно на плацдарм прибыла группа начальствующего состава 86-й стрелковой дивизии для организации обороны и эвакуации раненых.

Днем 27 апреля боевая группа 1-й немецкой пехотной дивизии, нанося удары с севера и юга по сходящимся направлениям, перешла в решительное наступление. Несмотря на отчаянное сопротивление защитников, через два часа ожесточенного боя большая часть плацдарма оказалась в руках немцев. На исходе 27 апреля с плацдарма была передана последняя радиограмма — связь с 330-м полком была прервана. На правый берег был послан с донесением начальник штаба полка майор А. М. Соколов, который, будучи трижды раненым, всё-таки сумел добраться вплавь до противоположного берега и рассказать о критическом положении защитников плацдарма[10]. Дальнейшее сопротивление носило очаговый характер. Так, в районе командного пункта полка продолжала сражаться группа бойцов во главе с начальником политотдела дивизии А. В. Щуровым, а у командного пункта 3-го батальона продолжали бой несколько человек во главе с С. А. Блохиным. Попытки частей 284-го полка форсировать Неву и контратаковать противника успеха не имели.

Когда плацдарм уже был в наших руках, они сделали безнадежную попытку переправиться через Неву на лодках, чтобы перейти в контратаку. То, что не было уничтожено при переправе, завершено было при высадке. Не знаешь чему больше удивляться: безумству тех, кто отдал приказ на эту безнадежную операцию, или мужеству смертников, выполнявших его[22].

— Из дневника унтер-офицера 227-й пехотной дивизии Вольфганга Буффа.

К 29 апреля большинство очагов сопротивления на плацдарме были уничтожены, однако отдельные бойцы продолжали сопротивление до начала мая[23]. Большинство защитников плацдарма погибли или попали в плен (по советским данным — 972 человека), только 123 человека сумели переплыть Неву и спастись[5]. Согласно немецким сводкам общие потери советской стороны в этих боях составили 1400 человек. В плен были захвачены 342 человека (по другим данным −117), в том числе трижды раненый командир 330-го полка С. А. Блохин. По словам петербургского историка В. С. Правдюка, знавшего С. А. Блохина лично, немцы ампутировали в лазарете майору обе ноги и передали его местным жителям со словами: «Это ваш герой — вы его и берегите»[24].

Из состава 1-й пехотной дивизии выбыло из строя около 500 человек, в том числе более 100 солдат были убиты или пропали без вести[6][20].

Воссоздание Невского «пятачка»

В ходе Синявинской наступательной операции 1942 года Ленинградский фронт всеми силами вновь стремился поддержать наступление Волховского фронта, наносившего главный удар с востока.

В начале сентября было принято решение силами Невской оперативной группы форсировать Неву на участке Анненское — 1-й Городок, а в дальнейшем наступать в сторону Синявино. Однако наспех подготовленная операция сразу же провалилась. Так, вечером 9 сентября, из-за шквального огня противника, левого берега Невы в районе Арбузова удалось достигнуть лишь 50 бойцам. 10 сентября все попытки форсировать Неву провалились, а 11 сентября ещё несколько групп сумели преодолеть реку, но закрепиться не смогли и были выбиты с левого берега контратаками противника[25]. 12 сентября Ставка ВГК приказала прекратить операцию, «так как Ленинградский фронт оказался неспособен толково организовать форсирование р. Невы и своими действиями глупо загубил большое количество командиров и бойцов»[26]. На подготовку нового наступления войскам Невской оперативной группы отводилось две недели. Согласно донесению командующего Ленинградским фронтом начальнику генерального штаба от 12 сентября, Невская оперативная группа в боях 9—11 сентября потеряла 738 человек убитыми и 2254 раненными[26].

К концу сентября был подготовлен очередной план форсирования Невы. Невской оперативной группе была поставлена задача силами 86-й, 46-й, 70-й стрелковых дивизий и 11-й стрелковой бригады со средствами усиления форсировать Неву на участке Пески — платформа «Теплобетон», прорвать оборону противника и соединиться с частями Волховского фронта. Для поддержки стрелковых соединений было выделено около 90 плавающих танков Т-38[27]. Общее руководство операцией осуществлял начальник штаба Ленинградского фронта генерал-лейтенант Д. Н. Гусев.

К этому моменту наступавшие с востока части Волховского фронта в результате немецкого контрнаступления оказались в критическом положении и шансов на прорыв блокады уже не оставалось. Однако операция Невской Оперативной группы заставила немецкое командование перебросить 28-ю егерскую дивизию из района Синявина для усиления обороны на Неве, что несколько облегчило положение окруженной группировки Волховского фронта.

26-го сентября советские войска начали форсирование Невы и сумели закрепиться на левом берегу в нескольких местах. Так, 86-я стрелковая дивизия вела бои в районе Аненнского, 70-я — в районе Московской Дубровки, а 11-я стрелковая бригада — у 1-го Городка[28]. Немецкие войска силами 12-й танковой и 28-й егерской дивизий беспрерывно контратаковали и советское командование, для того, чтобы удержать плацдармы, приняло решение начать переправу танков. С 30 сентября по 3 октября на левый берег Невы удалось переправить 26 танков, но к началу октября советские войска так и не смогли развить первоначальный успех. Более того, немецкие войска сумели ликвидировать два плацдарма. Только «пятачок» в районе Московской Дубровки оставался под контролем советских частей.

5 октября 1942 года Ставка ВГК приказала отвести основные силы Невской оперативной группы на правый берег Невы в связи с оперативной нецелесообразностью дальнейшего удержания плацдарма на восточном берегу[29]. Незамедлительно части Невской оперативной группы начали отход на правый берег. Однако оставленный советскими войсками плацдарм немцы в течение двух последующих дней не атаковали. Учитывая это, советским командованием было принято решение переправить на левый берег усиленную роту из состава 70-й стрелковой дивизии (114 человек — все добровольцы), которая 8—9 октября заняла оборону на воссозданном Невском «пятачке» по рубежам: справа — овраги севернее Арбузова, по фронту — шоссе, а слева — развалины школы в Московской Дубровке[30]. Бойцы и командиры роты (командир — капитан Н. А. Бритиков) сумели отразить все последующие атаки противника и удержали плацдарм, за что весь личный состав был награждён орденами и медалями: 18 воинов — орденами Красного Знамени, 30 — орденами Красной Звезды, остальные — медалями «За отвагу». С 20 октября 1942 года по январь 1943 года плацдарм удерживал один батальон из состава 46-й стрелковой дивизии[27].

Согласно докладу командующего Ленинградским фронтом Л. А. Говорова И. В. Сталину от 4 октября, по неполным данным, потери 86-й, 70-й стрелковых дивизий и 11-й стрелковой бригады в боях 26—29 сентября составили 8244 человека[31].

Прорыв блокады Ленинграда, январь-февраль 1943 года

12 января 1943 года началась операция «Искра». 67-й армии предстояло форсировать Неву на более широком (13 километров) участке фронта, чем в предыдущих операциях — от Шлиссельбурга до Невского «пятачка» и наступать на восток для соединения со 2-й ударной армией Волховского фронта.

Из района Невского «пятачка» наносила удар 45-я гвардейская стрелковая дивизия при поддержке 118-го отдельного танкового батальона (25 танков и 2 бронеавтомобиля). Победный исход операции во многом предопределили удачные действия 136-й стрелковой дивизии и 61-й танковой бригады, форсировавшие Неву в районе Марьино, а наступление в районе «пятачка» и на этот раз успеха не имело. Вместе с тем, немецкое командование, ожидая основного удара из района Московской Дубровки, усилило перед началом советского наступления этот участок двумя полками 170-й пехотной дивизии, ослабив при этом оборону в районе Марьино.

В первый день наступления 131-й полк 45-й гвардейской дивизии, наносивший удар непосредственно с плацдарма, сумел продвинуться вперед всего на 500—600 метров. Два других полка (129-й и 134-й) при форсировании Невы в районе 8-й ГРЭС понесли большие потери и успеха не добились, а 118-й отдельный танковый батальон уже к концу дня 13 января потерял все машины. В последующие дни на плацдарм были переброшены резервы 45-й гвардейской дивизии и часть сил 13-й стрелковой дивизии, но это не изменило ситуацию. Все попытки противника контратаковать были отбиты, но продвинуться вперед советским частям снова не удалось. 20 января 45-я гвардейская дивизия была выведена в резерв, потеряв за неделю боев 5368 человек. На плацдарме остались два батальона 340-го полка 46-й стрелковой дивизии[32].

К этому моменту, части 67-й армии, наступавшие из района Марьино, обошли 1-й и 2-й Городки с севера-востока и востока. 21 января 102-й стрелковой бригаде, 123-й стрелковой дивизии и 152-й танковой бригаде была поставлена задача нанести удар на Московскую Дубровку и окружить немецкие войска в образовавшемся выступе. Несмотря на большие потери, выполнить поставленную задачу не удалось. В начале февраля советские войска снова попытались ликвидировать выступ во фронте в районе «пятачка», с которого противник мог предпринять наступление с целью перерезать коридор, связавший Ленинград со страной. Командование фронтом сосредоточило для поддержки наступления большую артиллерийскую группировку, включая артиллерию кораблей Балтийского флота, которые стояли на Неве, и артиллерию особой мощности Ржевского полигона.

13 февраля части 67-й армии перешли в наступление большими силами. Непосредственно с плацдарма удар наносила 138-я стрелковая бригада, сменившая 46-ю дивизию. Оборону в этом районе занимали части 170-й пехотной и 28-й егерской дивизий. После нескольких дней ожесточенных боев утром 16 февраля части 102-й стрелковой бригады и батальон бронеавтомобилей 30-й гвардейской танковой бригады, наступавшие с севера, взяли 2-й Городок и 8-ю ГРЭС, а части 142-й стрелковой бригады вышли к 1-му Городку. Преследуя отступающего противника, к утру 17 февраля основные силы 67-й армии вышли к Невскому пятачку и соединились с 138-й бригадой. Успех был достигнут благодаря эффективной артиллерийской поддержке. Так огонь артиллерии не позволили немецким подкреплениям пробиться к 1-му и 2-му Городкам, а в здании 8-й ГРЭС почти весь гарнизон был уничтожен[33]. Однако по другим данным противник не был уничтожен, а только отступил под угрозой окружения, оставив 2-й Городок 16 февраля, а 17 февраля — 8-ю ГРЭС.

Части 67-й армии раздавили, наконец, «осиное гнездо» противника в районе 8-й ГЭС и Московской Дубровки… Д. Н. Гусев, поздравив по этому поводу командарма 67-й А. И. Черепанова, не преминул заметить:
— А главные-то силы группировки вы просто вытолкнули из Городокского узла, Александр Иванович. Окружены только остатки двадцать восьмой дивизии. Части сто семидесятой уже дерутся против Свиридова. И двадцать первая пехотная обнаружена на участке пятьдесят пятой армии[12].

— Из воспоминаний командующего инженерными войсками Ленинградского фронта генерал-лейтенанта Б.В. Бычевского.

Невский «пятачок» перестал быть плацдармом, взять Арбузово, Анненское и выйти к реке Мойке части 67-й армии не смогли[34]. Полностью отчистить от противника этот район удалось лишь в январе 1944 года.

В февральских боях обе стороны понесли большие потери. Так, только 138-я стрелковая бригада потеряла за неделю 420 человек убитыми и 1771 ранеными, а немецкая 170-я пехотная дивизия за весь февраль — 2545 убитыми и ранеными[32].

Потери

Количество погибших и раненых советских воинов в боях за Невский «пятачок» в разных источниках значительно отличается, но, согласно абсолютно всем оценкам, потери в боях за плацдарм были огромными.

В 1960-е годы в газете «Правда» была впервые обнародована цифра в 200 000 солдат, погибших на Невском «пятачке», которая на длительное время утвердилась в отечественной военно-исторической литературе. В последние годы появились другие оценки. Так, согласно подсчету комитета ленинградских ветеранов, обнародованному в 2001 году, безвозвратные потери советских войск в боях за плацдарм составили 50 000 человек. По расчетам историка Г. А. Шигина советские войска в боях за плацдарм (только в 1941 году) потеряли убитыми и ранеными — 64 000—68 000 человек[35], по мнению Ю. М. Лебедева — около 50 000 убитыми непосредственно на самом «пятачке» (без учёта потерь при переправе и на правом берегу)[6], а В. В. Бешанов называет и вовсе две цифры — 140 000[36] и 250 000 убитых[34].

Кроме того, желая подчеркнуть беспрецедентный уровень потерь в боях за «пятачок», зачастую указывается число убитых на квадратный метр плацдарма. При этом и здесь оценки значительно отличаются — от 2 до 17 погибших солдат[23][34][37]. Однако подобные утверждения являются некорректными и явно преувеличенными. Размеры Невского «пятачка» постоянно менялись: от 4 до 1 километра в ширину и от 800 до 350 метров в глубину, — иногда буквально за сутки.

Узнав от меня, что в штабе армии считают, будто плацдарм на левом берегу Невы простирается на 4 километра по фронту и имеет трехкилометровую глубину, полковник [командир 115-й стрелковой дивизии А. Ф. Машошин] махнул рукой.

— Это было вчера, — сказал он со вздохом, — а потом нас сжали. Сейчас «пятачок» имеет два километра по фронту и уходит на семьсот-восемьсот метров в глубину, не больше. Каждый день с утра до вечера то мы атакуем, то нас противник атакует. Слава богу, что и это удержали[2].

— С. Н. Борщев, осенью 1941 года — начальник штаба 168-й стрелковой дивизии.

Кроме того, советские части несли значительные потери и в местах сосредоточения на правом берегу Невы, и при переправе, и в атаках на значительном удалении от своих позиций. Если же учитывать, что средние размеры плацдарма составляли 2 километра вдоль Невы и 1 километр в глубину (то есть два миллиона квадратных метров), то количество погибших здесь должно было составить 4—34 миллиона человек.[35][38].

Так или иначе, все оценки потерь советских войск в боях за плацдарм являются приблизительными и точные цифры, вероятно, указать невозможно.

Потери немецких войск в боях в районе «Невского пятачка» тоже доподлинно не известны. По приблизительным подсчетам они составили от 10 000[6] до 35 000—40 000 солдат и офицеров убитыми.

В настоящее время зачастую высказывается мнение, что все погибшие на «Невском пятачке» советские солдаты погибли совершенно зря, так как «плацдарм стал огромной братской могилой, так и не сыграв никакой оперативной роли»[34]. Участник боев на Невском «пятачке» осенью 1941 года в составе 115-й стрелковой дивизии Ю. Р. Пореш так ответил на вопрос «стоило ли удержание плацдарма таких огромных жертв»:

В условиях блокированного фашистами Ленинграда и всех жесточайших бед, вызванных этой блокадой, такой вопрос возникнуть не мог. Это потом, когда были подсчитаны потери убитыми, ранеными, искалеченными, нам, оставшимся в живых, стало жутко от реальной цены этого «пятачка» и возник этот вопрос: «А стоило ли?». А в то время Невская Дубровка была единственной надеждой на прорыв блокады и снятие угрозы голодной смерти оставшихся ещё в живых ленинградцев, ведь от Невского пятачка до боевых порядков Волховского фронта было всего-то семь километров[17].

Мемориал

Мемориальный военно-исторический комплекс «Невский пятачок», входящий в комплекс памятников «Зеленого пояса славы» Ленинграда, располагается между шоссе Шлиссельбург — Санкт-Петербург и Невой, сразу после выезда из города Кировска. Мемориальный комплекс, имеющий официальный статус с 1978 года, занимает центральную и южную части «пятачка». Северная часть плацдарма находится на территории города Кировска и застроена частными домами.

Ещё до присвоения официального статуса на территории «Невского пятачка» были установлены памятные сооружения по инициативе ветеранов и местных жителей. Так, первым памятником стал десятиметровый обелиск, установленный в 1952 году (архитектор А. И. Лапиров и скульптор Г. П. Якимов). В 1967 году силами военнослужащих Ленинградского военного округа был установлен танк-памятник, а примерно в шестистах метрах от него, за территорией мемориального комплекса, на северной границе плацдарма — орудие ЗИС-3[39]. Примечательно, что несколько лет назад инспекция по охране памятников Ленинградской области потребовала убрать памятник-танк, так как это искажает историческую действительность, поскольку советские танки в боевых действиях на «пятачке» не участвовали. В действительности это не так, но танк Т-34-85 (образца 1944 года) или однотипные с ним боевые машины даже теоретически в боях за плацдарм участвовать не могли. Однако в экспозиции музея «Прорыв блокады Ленинграда» есть два «непосредственных участника» боев за Невский пятачок — танки КВ-1 и Т-38.

12 сентября 1972 года был открыт памятник «Рубежный камень» (архитекторы М. Л. Хидекель и О. С. Романов, художник Г. Д. Ястребенецкий, и скульптор Э. Х. Насибулин), а в 1985-м году появился памятник «Призрачный дом» как символ 38 селений и деревень, полностью уничтоженных в годы войны на территории современного Кировского района[39].

8 мая 1999 года была освящена часовня святого Георгия Победоносца (архитектор С. Г. Струков (Наумов). 7 мая 2005 года была заложена «Интернациональная аллея памяти и славы», на которой уже установлено несколько памятных знаков от стран бывшего СССР и субъектов Российской Федерации (Армении, Азербайджана, Белоруссии, Московской области, Татарстана и др.). В конце аллеи, на берегу Невы, установлен поклонный крест.

На территории «пятачка» продолжаются поисковые работы с целью обнаружения незахороненных бойцов и командиров Красной Армии и установления имен погибших в боях за плацдарм. Как правило, каждый год на территории мемориала проходят торжественно-траурные церемонии на «Невском пятачке», на которых останки бойцов предаются земле с воинскими почестями. По состоянию на 2005 год на территории мемориала находилось 16 братских воинских захоронений с останками 17607 бойцов и командиров Красной армии; имена только 1114 из них установлены[39].

В посёлке Невская Дубровка существует музей «Невский пятачок». Ведутся работы по созданию мемориального комплекса «Невский плацдарм». В посёлке открыта в 2011 года Часовня памяти и строится церковь Церковь иконы Божией Матери «Взыскание погибших», в которой будут совершаться поминовения павших на «Невском пятачке».

После боёв. Настоящее время

По сообщениям местных жителей, в 1950—1960-х годах проводилось разминирование местности с последующим восстановлением прилегающих жилых массивов в виде садоводств. Но, несмотря на крупные жилые массивы и город Кировск, непосредственно прилегающие к Невскому Пятачку, следы боев так и не стёрлись. Местность испещрена воронками, видны линии окопов и укреплений. Вплоть до конца 1980-х годов на берега Невы выносило множество боеприпасов, а обнаружить огнестрельное оружие в лесном массиве было обычным делом. В 1990-х годах оружие на поверхности стало редкостью, но боеприпасы и элементы амуниции всех видов оставались. Не считая гильз, снаряды, винтовочные патроны, и, особенно много, минометные выстрелы лежали на тропинках и незаболоченных участках. Останки тел были представлены фрагментами.

В конце 1990-х начале 2000-х активизировались черные копатели и официальные поисковые группы. К концу 2000-х артефакты времён боёв практически перестали встречаться на поверхности. Однако, особенности местности — чередование заболоченных полос, твердого грунта, богатого песком, и болота — позволяют утверждать, что останки большинства солдат и большая часть снаряжения погребена здесь навсегда.

В 2012 году ЗАО «Корпорация Евротракт» через аффилированные структуры (ООО «ЕвроТракт») начала разработку песчаного карьера на нетронутом участке Невского Пятачка. После вмешательства общественности работы были остановлены[40].

По состоянию на 2013 год на Невском Пятачке ведутся карьерные работы непосредственно напротив мемориала.

По состоянию на 2013 год генеральный план развития города Кировска предусматривает частичную застройку Невского Пятачка[41].

Интересные факты

  • Весной 1990 года поисковики военно-патриотического общества объединения «Возвращение» (председатель — Г. В. Стрелец) в результате длительных поисков сумели найти и раскопать командный пункт 330-го полка — один из последних очагов обороны на плацдарме в апреле 1942 года. Большую помощь поисковикам оказал бывший начальник штаба полка А. М. Соколов. Вечером 27 апреля 1942 года он был послан начальником политотдела 86-й стрелковой дивизии А. В. Щуровым с донесением на правый берег и, несмотря на три ранения, все-таки сумел переплыть Неву. В блиндаже были найдены останки 11 человек, удалось опознать А. В. Щурова, сержанта госбезопасности П. Н. Кузьмина, начальника связи полка М. А. Кукушкина, начальника штаба дивизии Я. В. Козлова и майора медицинской службы Б. И. Аргачёва. Все они были похоронены с воинскими почестями на Невском «пятачке»[5].
  • 16 октября 1942 года приказом Народного комиссара обороны СССР № 319 за отличие в боях на Невском «пятачке» 70-я стрелковая дивизия была преобразована в 45-ю гвардейскую стрелковую дивизию, став таким образом первой гвардейской дивизией на Ленинградском фронте[42].
  • По сообщению местных жителей на правом берегу Невы в расположении советских войск находилась труба какого-то завода. На этой трубе был создан наблюдательный/артиллерийский корректирующий пункт. Немецкая сторона постоянно пыталась сбить эту трубу, но за всё время боёв ей это так и не удалось.
  • По сообщению местных жителей, на левом берегу Невы, параллельно реке Мойке, была проложена полуторакилометровая просека, ведущая от Невы в деревню. Однажды пара советских самолётов совершила удачный манёвр путём полёта над просекой над самой землёй, набрав высоту уже в глубине немецких позиций.
  • В надписи на мемориальной стеле, входящей в комплекс «Невский пятачок» есть опечатка. Слово «пятачок» написано через «е», что противоречит правилам орфографии русского языка. Рядом на металлической табличке название мемориала указано верно. Ошибка была допущена при изготовлении таблички на Живописно-скульптурном комбинате Ленинградского отделения художественного фонда. Этот факт известен комитету по культуре Ленинградской области, однако табличка является объектом охраны, что мешает её заменить[43].

Памятники

  • T-34-85 Nevsky pyatachok.JPG

    Танк Т-34-85

  • Allea nevsky pyatachok.JPG

    Закладной камень интернациональной аллеи памяти и славы

  • ZIS-3 Nevskyi patachok.JPG

    Пушка Зис-3 на северной границе плацдарма (за пределами мемориала)

Напишите отзыв о статье "Невский пятачок"

Примечания

Комментарии
  1. ↑ Для сравнения по данным Яндекс.Карты: в районе центра города Кировска ширина Невы 550—720 метров, в районе Ладожского моста — около 500 метров, а у Шлиссельбурга — более 1000 метров. Впрочем у Невской Дубровки не самое узкое место на Неве. Так в районе Отрадного в некоторых местах ширина Невы всего около 240 метров.
  2. ↑ Капитан В. П. Дубик погиб в бою на плацдарме 23 сентября, а майор С. П. Седых воевал «на пятачке» в сентябре-октябре. 2 ноября С. П. Седых был расстрелян так как во время боя бездействовал и находился пьяным. По этой причине в большинстве источников указывается, что передовым отрядом 576-го полка, захватившим плацдарм в ночь на 20 сентября, руководил только В. П. Дубик. В 2010 году майор С. П. Седых был реабилитирован и обвинения в его адрес признаны необоснованными.
Источники
  1. ↑ История ордена Ленина Ленинградского военного округа / под ред. А. И. Грибкова. — М.: Воениздат. 1974 — с. 583.
  2. ↑ 1 2 3 4 Борщев, 1973.
  3. ↑ [visualrian.ru/ru/site/gallery/#802 Библиотека изображений «РИА Новости»]
  4. ↑ 1 2 3 4 [militera.lib.ru/memo/russian/konkov_vf/05.html Коньков В. Ф. Время далёкое и близкое. — М.: Воениздат, 1985.]
  5. ↑ 1 2 3 4 5 Суходымцев О. А. «От героев былых времён не осталось порой имён…» В сб. Плацдарм: Невский «пятачок» 1941—1943. Спб.: Галарт, 2013. с. 215—265.
  6. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.blockade.ru/press/?37 Лебедев Ю. М. Невский пятачок — взгляд с обеих сторон. 2005.]
  7. ↑ [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5—1). — М.: ТЕРРА, 1996. ISBN 5-85255-737-4 — c. 390—391.]
  8. ↑ 1 2 Волковский, 2005, с. 61—63.
  9. ↑ Волковский, 2005, с. 65—67.
  10. ↑ 1 2 3 4 Андреев, 1984.
  11. ↑ Волковский, 2005, с. 71—72.
  12. ↑ 1 2 3 Бычевский, 1967.
  13. ↑ Волковский, 2005, с. 246.
  14. ↑ 1 2 [www.blockade.ru/collect/ Музей-заповедник «Прорыв блокады Ленинграда»]
  15. ↑ [iremember.ru/pekhotintsi/pavlov-mikhail-andreevich.html М. А. Павлов, «Я помню». Воспоминания ветеранов ВОВ.]
  16. ↑ [iremember.ru/svyazisti/shlesman-leontiy-vladimirovich.html Л. В. Шлесман. «Я помню». Воспоминания ветеранов ВОВ.]
  17. ↑ 1 2 [iremember.ru/pekhotintsi/poresh-uriy-reyngoldovich.html Ю. Р. Пореш. «Я помню». Воспоминания ветеранов ВОВ.]
  18. ↑ [www.1942.ru/book/wolchow900.htm Х. Польман, Волхов. 900 дней боев за Ленинград 1941—1944.]
  19. ↑ [militera.lib.ru/memo/russian/golushko/03.html Голушко И. М., Танки оживали вновь. — М.: Воениздат, 1977.]
  20. ↑ 1 2 Мосунов В. А. Невский плацдарм в немецких документах. 1942—1943 годы. В сб. Плацдарм: Невский «пятачок» 1941—1943. Спб.: Галарт, 2013. с. 265—270.
  21. ↑ История ордена Ленина Ленинградского военного округа /под ред. А. И. Грибкова. — М.: Воениздат. 1974. — с. 285.
  22. ↑ Юрий Лебедев. [archive.is/nfqyQ Две войны Вольфганга Буффа. Военные дневники немецкого унтер-офицера] (15-03-2006). Проверено 27 мая 2016.
  23. ↑ 1 2 [militera.lib.ru/db/luknitsky_pn/02.html Лукницкий П. Н. Ленинград действует… Книга II, глава 7. — М.: Советский писатель, 1971.]
  24. ↑ [youtube.com/watch?v=slE3qGX5B_w Вторая Мировая. День за днем. 96 серия.] на YouTube
  25. ↑ Волковский, 2005, с. 299—300.
  26. ↑ 1 2 Волковский, 2005, с. 117.
  27. ↑ 1 2 Мощанский И. Б. Прорыв блокады Ленинграда. Эпизоды великой осады. 19 августа 1942 — 30 января 1943 года. — М.: Вече, 2010. — с. 68—83. ISBN 978-5-9533-5289-5.
  28. ↑ Волковский, 2005, с. 305—306.
  29. ↑ Волковский, 2005, с. 119.
  30. ↑ Бешанов В. В. Ленинградская оборона. — М.: ООО «Издательство АСТ», Мн.: Харвест, 2005. — с. 351—352.
  31. ↑ Волковский, 2005, с. 307—308.
  32. ↑ 1 2 Суходымцев О. А. Невский «пятачок» в операции «Искра». В сб. Плацдарм: Невский «пятачок» 1941—1943. Спб.: Галарт, 2013. с. 298—316.
  33. ↑ Пядусов И. М. Незабываемое. В сб.: Пароль — «Победа». Воспоминания участников битвы за Ленинград. — Л.: Лениздат, 1969. — с. 306—310.
  34. ↑ 1 2 3 4 Бешанов В. В. Ленинградская оборона. — М.: ООО «Издательство АСТ», Мн.: Харвест, 2005. — С. 414.
  35. ↑ 1 2 Шигин Г. А. Битва за Ленинград: крупные операции, «белые пятна», потери./ Под редакцией Н. Л. Волковского. — СПб.: ООО «Издательство „Полигон“», 2004. — С. 89—93. ISBN 5-89173-261-0.
  36. ↑ Бешанов В. В. Ленинградская оборона. — М.: ООО «Издательство АСТ», Мн.: Харвест, 2005. — С. 284—285.
  37. ↑ [militera.lib.ru/memo/russian/nikulin_nn01/index.html Никулин Н. Н. Воспоминания о войне. — СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 2008. — c. 166.]
  38. ↑ Суходымцев О. А. Поле Брани — поле Славы — поле Боли. В сб. Плацдарм: Невский «пятачок» 1941—1943. Спб.: Галарт, 2013. с. 316—330.
  39. ↑ 1 2 3 [www.blockade.ru/press/?70 Суходымцев О. А. Поля сражений Ленинградской битвы: «НЕВСКИЙ ПЯТАЧОК» (1941—1943 годы)]
  40. ↑ [www.tv100.ru/news/v-kirovskom-rayone-lenoblasti-prodoljaetsya-konflikt-mejdu-mestnymi-jitelyami-i-vlastyami-64217/ В Кировском районе Ленобласти продолжается конфликт между местными жителями и властями — Tелеканал «100 ТВ»]
  41. ↑ www.kirovsklenobl.ru/sites/default/files/05_new_cr_0.jpg
  42. ↑ Великая Отечественная война 1941—1945. Энциклопедия / Гл. ред. М. М. Козлов. Редколлегия: Ю. Я. Барабаш, П. А. Жилин (зам. гл. ред.), В. И. Канатов (отв. секретарь) и др.. — М.: Советская энциклопедия, 1985. — С. 485.
  43. ↑ [vk.com/doc1296226_437131895?hash=1b32c6b0b375012aa5&dl=5323577f4ed4b3e4d8 Ответ на обращение по поводу ошибки]. Комитет по культуре Ленинградской области. Проверено 18 декабря 2015.

Литература

Документы

  • Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов / под ред. Н. Л. Волковского.. — СПб.: Полигон, 2005. — 766 с. — ISBN 5-89173-262-9.

Мемуары

  • Андреев А. М. От первого мгновения — до последнего. — М.: Воениздат, 1984. — 220 с.
  • Борщев С. Н. От Невы до Эльбы. — Л.: Лениздат, 1973. — 438 с.
  • Бычевский Б. В. Город — фронт. — Л.: Лениздат, 1967. — 431 с. — 70 000 экз.
  • Воронов Н. Н. На службе военной. — М.: Воениздат, 1963. — 436 с.
  • Коньков В. Ф. [militera.lib.ru/memo/russian/konkov_vf/index.html Время далекое и близкое]. — М.: Воениздат, 1985. — 208 с.
  • Голушко И. М. [militera.lib.ru/memo/russian/golushko/index.html Танки оживали вновь]. — М.: Воениздат, 1977.
  • Лебедев Ю. М. По обе стороны блокадного кольца. — СПб.: Издательский дом «Нева», 2005. — 320 с. — 3500 экз. — ISBN 5-7654-4165-3.
  • Лукницкий П. Н. [militera.lib.ru/db/luknitsky_pn/index.html Ленинград действует…]. — М.: Советский писатель, 1971.
  • Лукницкий П. Н. [militera.lib.ru/db/luknitsky_pn4/index.html По дымному следу.]. — М.: ДОСААФ, 1973.
  • Штейн А. П., Щеглов Д. А., Бычевский Б. В. Невский пятачок. (Воспоминания участников боев под Невской Дубровкой в 1941—1943 гг.). — Л.: Лениздат, 1977. — 368 с.
  • Wolfgang Buff. Vor Leningrad: Kriegstagebuch Ost, 29. September 1941 - 1. September 1942 / Joachim Buff. — Kassel: Volksbund Deutsche Kriegsgräberfürsorge e.V., 2000. — 128 p.

Исторические исследования

  • Суходымцев О. А., Мосунов В. А., Коршунов Э. Л. и др. Плацдарм: Невский «пятачок». 1941—1943. Сборник статей. — СПб.: Галарт, 2013. — 336 с. — ISBN 978-5-98747-021-3.
  • Гладыш С. А., Милованов В. И. Восьмая общевойсковая. Боевой путь 8-й армии в годы Великой Отечественной войны. — М.: Институт военной истории МО РФ, 1994.
  • Шигин Г. А. Битва за Ленинград: крупные операции, «белые пятна», потери / Под ред. Н. Л. Волковского. — СПб.: Полигон, 2004. — 320 с. — ISBN 5-17-024092-9.
  • Мощанский И. Б. Прорыв блокады Ленинграда. Эпизоды великой осады. 19 августа 1942 — 30 января 1943 года.. — М.: Вече, 2010. — 184 с. — ISBN 978-5-9533-5289-5.
  • Бешанов В. В. Ленинградская оборона. — М.: АСТ, 2005. — 480 с. — ISBN 5-17-013603-X.
  • Асмус Дитварт. 20-я моторизованная дивизия Хроника и история за 1941 г. — издательство ветеранского союза 20-й МД, 1997.
  • Польманн Хартвиг. История 96-й пехотной дивизии 1939—1945 гг. — Бад-Наухайм: Ганс Хеннинг Подзун, 1959.
  • Водаж Герберт. Прошедшие ад. Парашютисты. — Ольденбург: Дувенхорст, 1994.
  • История 1-й пехотной дивизии. — Мюнхен: Печатный дом Макс Шмидт, 1975.
  • Кардель Хеннике. История 170-й пехотной дивизии. — Бад-Наухайм: Подзун, 1953.

Статьи

  • Лебедев Ю. М. [www.blockade.ru/press/?37 Невский пятачок – взгляд с обеих сторон]. — 2005.
  • Суходымцев О. А. [www.blockade.ru/press/?70 Поля сражений Ленинградской битвы: «НЕВСКИЙ ПЯТАЧОК» (1941–1943 годы)]. — 2005.
  • Полторак И. [magazine-patron.blogspot.com/search/label/%D0%A0%D0%B5%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%D0%B0%D0%B6 Лекарство против морщин] // Журнал «Патрон». — 2007.

Путеводители

Видеоматериалы

  • [rutube.ru/tracks/1228274.html?v=365d20c8f2340725ae314d93933ab7ed Невский пятачок. Невозвращённый с войны]
  • [www.youtube.com/watch?v=yWr_mLP2mn0 В. Путин. После посещения мемориала. 27.01.04]
  • [www.youtube.com/watch?v=cgV1wQ1wZag Поиск на «Невском пятачке» ведут военные поисковики]
  • [www.tvzvezda.ru/news/russia/content/na_beregu_nevy_otkryli_2206.html На берегу Невы открыли часовню памяти воинов Великой Отечественной войны]

Ссылки

  • [pda.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10270999@SV_Articles С. Глезеров. Право быть не забытым. Имя героя Невского пятачка долгие годы было вычеркнуто из истории. Санкт-Петербургские ведомости, № 210 от 09.11.2010]
  • [bazuev.spb.ru/Pomogite.htm Реконструкция блиндажа командного пункта 330-го полка 86-й стрелковой дивизии.]
Атака • Безымянная высота • Белый Остров • Берег мужественных • Гостилицкий • Дальний рубеж • Ижорский таран • Катюша • Кировский вал • Кронштадский • Лемболовская твердыня • Невский порог • Невский пятачок • Непокорённые • Ополченцы • Приморский • Переправа • Прорыв • Пулковский рубеж • Разорванное кольцо • Рубежный камень • Румболовская гора • Сад мира • Сестра • Стальной путь • Триумфальные пилоны • Цветок жизни • Штурм • Якорь • Январский гром
</table></td></tr></table>
</div>

Отрывок, характеризующий Невский пятачок

«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Невский_пятачок&oldid=81079926»

Навигация