Покахонтас (округ, Айова)

Округ Покахонтас
Pocahontas County

Страна	США
Статус	округ
Входит в	Айова
Административный центр	Покахонтас
Дата образования	15 января 1851
Население (2000)	8662
Плотность	5 чел./км²
Площадь	1496 км²
Часовой пояс	UTC-5
Индекс FIPS	151
[www.pocahontas-county.com/ Официальный сайт]

Округ Покахонтас (англ. Pocahontas County) расположен в США, штате Айова. На 2000 год численность населения составляла 8662 человек. По оценке бюро переписи населения США в 2009 году население округа составляло 7346 человек. Окружным центром является город Покахонтас.

История

Округ Покахонтас был сформирован в 15 января 1851 года.

География

Согласно данным Бюро переписи населения США площадь округа Покахонтас составляет 1496 км².

Основные шоссе

• Автострада 3
• Автострада 4
• Автострада 7
• Автострада 10
• Автострада 15

Соседние округа

• Пало-Альто (север)
• Гумбольдт (восток)
• Уэбстер (юго-восток)
• Калхун (юг)
• Бьюна-Виста (запад)

Демография

По данным переписи населения 2000 года в округе проживало 8662 жителей. Среди них 21,3 % составляли дети до 18 лет, 21,8 % люди возрастом более 65 лет. 50,6 % населения составляли женщины.

Национальный состав был следующим: 98,4 % белых, 0,3 % афроамериканцев, 0,2 % представителей коренных народов, 0,3 % азиатов, 2,6 % латиноамериканцев. 0,7 % населения являлись представителями двух или более рас.

Средний доход на душу населения в округе составлял $17006. 10,8 % населения имело доход ниже прожиточного минимума. Средний доход на домохозяйство составлял $41594.

Также 86,6 % взрослого населения имело законченное среднее образование, а 15,0 % имело высшее образование.

Отрывок, характеризующий Покахонтас (округ, Айова)

И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.