Алламаки (округ, Айова)
Страна | |
---|---|
Статус | |
Входит в | |
Административный центр | |
Дата образования |
20 февраля 1847 |
Население (2000) |
14 675 |
Плотность |
8 чел./км² |
Площадь |
1656 км² |
Часовой пояс | |
Индекс FIPS |
005 |
Округ Алламаки (англ. Allamakee County) расположен в США, штате Айова. На 2000 год численность населения составляла 14 675 человек. По оценке бюро переписи населения США в 2009 году население округа составляло 14 407 человек.[1] Окружным центром является город Уокон.
История
Округ Алламаки был сформирован
20 февраля 1847 года.География
По данными Бюро переписи населения США площадь округа Алламаки составляет 1656 км².
Основные шоссе
Соседние округа
- Хьюстон, Миннесота (север)
- Вернон, Висконсин (северо-восток)
- Крофорд, Висконсин (восток)
- Клейтон (юг)
- Уиннешик (запад)
- Файетт (юго-запад)
Демография
По данным переписи населения 2000 года в округе проживало
14 675 жителей. Среди них 23,8 % составляли дети до 18 лет, 18,5 % люди возрастом более 65 лет. 48,6 % населения составляли женщины.Национальный состав был следующим: 98,3 % белых, 0,3 % афроамериканцев, 0,3 % представителей коренных народов, 0,3 % азиатов, 9,1 % латиноамериканцев. 0,8 % населения являлись представителями двух или более рас.
Средний доход на душу населения в округе составлял $16599. 12,6 % населения имело доход ниже прожиточного минимума. Средний доход на домохозяйство составлял $39049.
Также 81,4 % взрослого населения имело законченное среднее образование, а 14,4 % имело высшее образование.
Напишите отзыв о статье "Алламаки (округ, Айова)"
Примечания
- ↑ [quickfacts.census.gov/qfd/states/19/19005.html Бюро переписи населения США]
Отрывок, характеризующий Алламаки (округ, Айова)
– Прикажите посадить, ради Бога.– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.