Свержение монголо-татарского ига

Свержение монголо-татарского ига
Дата	1472 — 1480
Место	Великое княжество Московское: Нижний Новгород, Рязань, Переславль-Залесский, Угра Казанское ханство
Причина	Стремление Орды упрочить власть над Русью, восстановить жёсткую зависимость.
Итог	Победа Москвы, падение Монголо-татарского ига.
Противники
Великое княжество Московское Крымское Ханство Касимовское ханство Большая Орда Великое княжество Литовское
Командующие
Иван III Великий Иван Молодой Касим Данияр Менгли I Герай Ахмат Казимир IV Ягеллончик
Силы сторон
80—100 тысяч человек. Литва: 6—8 тысяч человек., Большая Орда: ок. 200 тысяч человек.
Потери
неизвестно неизвестно

Данная статья рассматривает ликвидацию ордынского ига только на территориях складывавшегося Русского государства в конце XV века. О прекращении ига в юго-западных русских землях в XIV веке см. Великое княжество Литовское

Свержение монголо-татарского ига — процесс преодоления во главе с великим княжеством Московским политической и даннической зависимости земель великого княжения Владимирского и Великого Новгорода от Золотой Орды в XV веке, проходивший в условиях распада Золотой Орды на несколько ханств (Большая Орда, Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское ханства, Ногайская Орда).

В историографии

См. также: Стояние на реке Угре

История

См. также: Московско-ордынский союз

Значительная часть территории русских княжеств, попавших в зависимость от Монгольской империи и Золотой Орды в середине XIII века, была присоединена Великим княжеством Литовским и Польшей в 1320—1404 годах, тем самым прекратилась политическая зависимость этих земель от Золотой Орды, однако известно о временном возобновлении даннической зависимости от Орды южнорусских земель в составе Литвы во 2-й половине XIV века.

Московские князья начиная с 1327 года почти непрерывно владели ярлыком на великое княжение владимирское, а с 1383 года — и самим великим княжением, и признавали верховенство ханов Золотой Орды, за исключением ставленников беклярбека Мамая и темника Едигея.

Дмитрий Иванович московский в 1374 году прекратил выплату дани и смог нанести несколько поражений (Битва на Воже, Куликовская битва) правителю Орды Мамаю, но сразу по приходу к власти Тохтамыша признал его верховенство, а после его нашествия (1382) возобновил выплаты дани.

Несмотря на разорение центральных областей великого княжения во время нашествия Едигея (1408), ему пришлось довольствоваться откупом в размере 3 тыс. руб. вместо долга по дани в размере 91 тыс. руб. Сын Дмитрия Донского Василий Дмитриевич пошёл на возобновление выплаты дани только после возвращения на ордынский престол «законного» хана Джелал ад-Дина (сына Тохтамыша, 1412).

Столкновения в 1450-е годы

В конце 1440-х годов хан Большой Орды Сеид-Ахмед начинает военные действия против Великого княжества Московского. В 1449 году «скорые татарове Седядахматовы» напали на южные московские земли, но на реке Пахре были разбиты служилыми татарами под командованием царевича Касима, вышедшего из Звенигорода. В 1450 году татарские отряды под предводительством Малымбердея попытались напасть на южнорусские земли, но были встречены и разбиты русскими полками в бою на реке Битюг. В июне 1451 года сын Сеид-Ахмеда Мазовша с конницей смог переправиться через р. Оку и прорвался к Москве. Великий князь московский Василий II Васильевич Темный с семьей бежал из столицы за Волгу. Ордынцы подожгли посады, но были отбиты от Кремля и ночью отступили. В 1455 году Сеидахметовы татары переправились через Оку ниже Коломны, но были разбиты. В 1459 году татары Орды Сеид-Ахмета (сам их лидер в это время находился в Литве в почётном плену) совершили последний набег на московские владения. Ордынцы подошли к р. Оке, но русская рать под предводительством великого князя Ивана, старшего сына и соправителя Василия Тёмного, не позволила им переправиться.

К власти в Орде в 1468 году пришёл хан Ахмат, и в том же году ордынцы совершили набег на Рязанское княжество и Галич-Мерский. В 1471 году новгородские ушкуйники совершили дерзкий рейд вниз по Волге и разграбили Сарай.

Сражение под Алексином

В 1471 году Ахмат заключил союз с Казимиром IV против Москвы, прислав посольство в Краков, с, предположительно, ярлыком на Великий Новгород, но почти одновременно с этим новгородцы были разбиты московским войском на Шелони (после запроса нового архиепископа от киевского митрополита, отошедшего от унии с католической церковью и вернувшегося в подчинение вселенского патриарха Константинополя).

Ахмат основными силами двинулся на Москву. Иван отправил против него коломенцев с воеводой Федором Хромым. Затем к этому отряду присоединились отряды Данилы Холмского и псковского наместника Ивана Васильевича Стриги Оболенского. В июле 1472 года братья Ивана Великого расположили отряд на берегу Оки. 29 июля отряд Ахмата атаковал слабозащищенный город Алексин, а спустя короткое время сжег его. Отряд Ивана III начал движение на Коломну, а его сын Иван Молодой двинулся с отрядами в Ростов. Тем временем Ахмат предпринял попытку форсировать Оку. Ему оказали сопротивление малочисленные отряды Петра Челяднина и Семёна Беклемишева. Казалось, сражение будет проиграно, но подоспевшие отряды Василия Михайловича Белозерского и Юрия Дмитровского помогли удержать позиции на Оке. Князь Иван III с отрядом находился под Ростиславлем, Данияр, касимовский царевич — в Коломне, а князь Андрей Большой — в Серпухове. Одновременно Ахмату пришло известие о нападении на его собственный юрт Мухаммеда Шейбани. Хан Ахмат поспешно отступил.

Начиная с победы под Алексином, Москва прекращает выплаты дани в Орду, завязывает самостоятельные дипломатические контакты с Крымом и прекращает исполнение ритуала встречи ордынских послов в Москве.

Стояние на Угре

В 1476 году Иван III отказался приехать в Орду. В 1476 году Ахмату удалось захватить Крым, однако уже в 1478 году крымский хан Менгли-Гирей при турецкой военной поддержке смог вернуться в Крым в качестве вассала Османской империи.

Разногласия с братьями Борисом и Андреем Большим возникли у Ивана III ещё по поводу раздела владений умершего Юрия Васильевича. В 1479 году чуть не возник открытый конфликт, когда слуги Ивана III захватили отъехавшего с московской службы боярина прямо во дворе Бориса. Борис и Андрей с войсками отошли к западной границе и попытались установить контакты с Новгородом и Литвой.

Иван III повторно заключил союз с врагом Большой Орды крымским ханом Менгли-Гиреем, который обещал нанести удар по Литве, если Москва поднимется против Ахмата.

В мае 1480 года начался поход Ахмата. Русские войска начали занимать позиции на Оке. В июне ордынцы разорили земли между Калугой и Серпуховом. Навстречу ордынцам выдвинулся Иван Молодой. Главные силы Орды поднимались вверх по Дону. На Оке проходили небольшие стычки сторожевых отрядов. Иван Великий выступил из Москвы, поведя большой отряд к Коломне. Тем временем Псков осаждали немецкие рыцари. Ливонский хронист сообщал, что магистр Бернд фон дер Борх

собрал такую силу народа против русского, какой никогда не собирал ни один магистр ни до него, ни после… Этот магистр был вовлечён в войну с русскими, ополчился против них и собрал 100 тысяч человек войска из заграничных и туземных воинов и крестьян; с этим народом он напал на Россию и выжег предместья Пскова, ничего более не сделав

В ожидании войска Казимира Ахмат двинулся через Мценск и Одоев к устью реки Угры и расположился на её правом, южном берегу, то есть на литовской территории. На противоположный берег Угры вскоре подошли отряды Ивана Ивановича и Андрея Меньшого. Вскоре к Угре одновременно подошли главные силы Ивана III и Ахмата.

Обе стороны пытались несколько раз форсировать реку. Одна из них была предпринята ордынцами в Опакове, в 60 километрах выше устья Угры. Вскоре в Кременец, место нахождения лагеря Ивана III, всё-таки прибыли отряды князей Андрея и Бориса, на уступки которым в данной ситуации Иван III предпочёл пойти. Литовцы не смогли прибыть на помощь Ахмату из-за нападения крымского хана на Подолье. Вскоре ордынцы начали испытывать нехватку продовольствия. До хана Ахмата дошли сведения о мятеже в Большой Орде и о продвижении другого русского войска вниз по Волге в направлении Сарая. Вскоре Иван отвёл войска к Боровску, как бы приглашая Ахмата перейти уже замёрзшую Угру для решительной битвы, но и вместе с тем чтобы исключить возможность стихийного начала сражения. Ахмат 11 ноября принял решение об отступлении.

Отступая, Ахмат разграбил двенадцать волостей по правому берегу верхней Оки, включая Козельск — владение Казимира IV. Узнав о преследовании его отрядами братьев Ивана III, вернулся в степи. Вскоре, 6 января 1481 года, хан Ахмат был убит тюменским ханом Ибаком.

Последующие события

В 1480—1481 годах Казимиру удалось подавить мятеж своих родственников и тем самым разрушить план Ивана III по распространению влияния Московского княжества на киевские земли. Однако, почти сразу после этого в 1482 году Менгли-Гирей разорил Киев и в знак общей победы отослал Ивану III потир и дискос из Софийского собора. С 1492 года Менгли-Гирей приступил к ежегодным походам на принадлежащие Литве и Польше земли.

В 1491 году великий князь приказал братьям послать своих воевод на помощь Менгли-Гирею, Андрей Большой ослушался приказания, был схвачен и посажен в тюрьму (19 сентября 1492 года), где и умер в 1493 году. Когда митрополит печаловался за Андрея, то великий князь так отвечал:

Жаль мне очень брата; но освободить его я не могу, потому что не раз замышлял он на меня зло; потом каялся, а теперь опять начал зло замышлять и людей моих к себе притягивать. Да это бы ещё ничего; но когда я умру, то он будет искать великого княжения подо внуком моим, и если сам не добудет, то смутит детей моих, и станут они воевать друг с другом, а татары будут Русскую землю губить, жечь и пленять, и дань опять наложат, и кровь христианская опять будет литься, как прежде, и все мои труды останутся напрасны, и вы будете рабами татар

В 1501—1502 годах Иван III, занятый войной с Литвой, изъявил готовность признать своё «холопство» и возобновил выплату дани сыну Ахмата Шейх-Ахмеду — последнему хану Большой Орды перед самой её ликвидацией. Ликвидация Большой Орды (1502) создала общие границы Московского государства с Крымским ханством, и в том же году у Ивана III и Менгли-Гирея возникли разногласия: крымский хан не одобрил ссылку захваченного русскими казанского хана Абдул-Латифа. После смерти Ивана III (1505) начались постоянные набеги крымцев на земли, принадлежавшие Российскому государству.

Ссылки

• Золотая орда // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Свержение монголо-татарского ига

– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.