Экономика Никарагуа

Экономика Никарагуа Экономические показатели
Валюта	Золотая кордоба (=100 сентаво)
Международные организации	Экономическая комиссия ООН для Латинской Америки (с 1948) ЦАОР (1960-1969) Союз стран - экспортеров сахара Латиноамериканская экономическая система (ЛАЭС) SICA (с 1991) ВТО1 ALBA (c 2007) Ассоциация латиноамериканской интеграции (АЛАИ) - наблюдатель
Статистика
ВВП (номинальный)	$6,15 млрд (2009)
ВВП на душу населения по ППС	$1070,8
Инфляция (ИПЦ)	0,9% (2009)
Экономически активное население	2,261 млн
Уровень безработицы	6,3%
Основные отрасли	сфера услуг, АПК, строительство
Внешняя торговля
Партнёры по экспорту	США, Венесуэла, Сальвадор, Коста-Рика, Мексика, Гондурас, Гватемала
Партнёры по импорту	США, Венесуэла, Коста-Рика, Гватемала, Мексика
Государственные финансы
Государственный долг	82,7% ВВП
Государственные доходы	$1,1 млрд
Государственные расходы	$1,3 млрд
Если не оговорено иное, все цифры даны в долларах США

Никарагуа имеет один из самых низких показателей ВВП на душу населения в Латинской Америке.

Одной из причин отставания в экономическом развитии являются последствия экономического эмбарго и разрушения в ходе продолжительной гражданской войны с 1980 по 1990 годы.

Историческая справка

Завоевание территории страны конкистадорами началось в 1522 году, в 1523 году эти земли были включены в состав испанских колоний: первоначально как аудиенсия Санто-Доминго, с 1539 года — как часть аудиенсии Панама и с 1573 года — как часть генерал-капитанства Гватемала.

В XVI веке складывается крупное феодальное землевладение испанских помещиков и креолов с широким использованием феодальных методов эксплуатации (таких, как энкомьенда и пеонаж) и методов внеэкономического принуждения. С конца XVI века основой экономики стало плантационное земледелие, главным образом — ориентированное на экспорт производство кофе, какао и кукурузы.

В начале XVII века начинается ввоз и использование на плантациях, лесозаготовках и в добывающей промышленности труда негров — рабов.

К началу XIX века в Никарагуа складывается многоукладная система экономики, начинается развитие капиталистических отношений (связанное с развитием внешней торговли и частичным переходом к использованию наемного труда на крупных латифундиях).

В 1844 году была создана первая в стране кофейная плантация.

На рубеже 1840-х — 1850-х годов, и особенно после заключения в 1850 году между Великобританией и США «договора Клейтона — Булвера» начинается интенсивное проникновение в Никарагуа иностранного, прежде всего — американского капитала.

В период с 1867 по 1893 годы власть находилась в руках консерваторов, которые выражали интересы крупных землевладельцев (до 1870-х годов наиболее влиятельными были скотоводы, впоследствии — производители кофе).

В последующем, с 1893 по 1909 год президент Х. С. Селая осуществил ряд прогрессивных реформ, в этот период началось строительство железных дорог. В 1909 году, с целью уменьшить зависимость страны от США он сделал крупный заем в Англии, однако консерваторы подняли вооруженный мятеж, и он был вынужден прекратить преобразования и сложить свои полномочия.

Экономика Никарагуа в первой половине XX века

С начала XX века страна фактически превратилась в колонию Соединенных Штатов Америки, её экономика была подчинена интересам крупных американских корпораций и кредитно-финансовых институтов. Кроме того, в период с 1912 до 1925 года и с 1926 по 1933 год Никарагуа была оккупирована силами американской морской пехоты.

Мировой экономический кризис 1929—1933 годов серьёзно обострил проблемы экономики Никарагуа (в частности, в условиях снижения цен на экспортные товары, объём экспорта в 1929—1932 сократился на 62 %), в 1927—1934 годы под руководством генерала А. Сандино шла национально-освободительная война.

В 1934 году, после убийства А. Сандино в стране была установлена диктатура семейства Сомоса.

Одним из следствий социально-политических катаклизмов начала 1930-х годов в латиноамериканских странах стало заметное ослабление политического влияния старых латифундистских олигархий при укреплении позиций торговой и промышленной буржуазии. Кроме того, мировой экономический кризис 1920-х-1930-х годов заложил основу диверсификация международных связей стран Латинской Америки. Поскольку активность в регионе американских компаний в кризисные годы существенно сократилась (инвестиции и товарооборот уменьшились в несколько раз), приблизительно с 1933—1934 гг. этим попытались воспользоваться европейские державы — прежде всего, Германия, а также Япония.

С 1930 года в структуре импорта происходит увеличение доли японских товаров (в основном, текстиль), а с 1935 года — промтоваров из Германии.

С учетом укрепления позиций новых политических сил в регионе и роста недовольства традиционными методами проведения американской политики, в 1930-е годы начался пересмотр приоритетов США в Латинской Америке. Новая линия была связана с именем президента США Ф. Д. Рузвельта и получила наименование «политики доброго соседа».

После начала Второй мировой войны влияние европейского капитала на экономику Никарагуа существенно уменьшилось, а влияние США — напротив, начало все более возрастать. После объявления правительством Никарагуа войны Германии германская собственность на территории страны (46 кофейных плантаций и 51 скотоводческое хозяйство) была конфискована.

В 1956 году между США и Никарагуа был заключен договор о сотрудничестве (Friendship, Commerce, and Navigation Treaty).

В 1960 году Сальвадор, Гватемала, Гондурас, Коста-Рика и Никарагуа подписали соглашение о создании организации «Центральноамериканский общий рынок» с целью ускорить экономическое развитие путём объединения материальных и финансовых ресурсов, устранения торгово-таможенных ограничений и координации экономической политики.

В 1961—1974 Никарагуа была получателем экономической помощи от правительства США по программе «Союз ради прогресса» (в дальнейшем, получение экономической помощи продолжилось по линии Постоянной исполнительной комиссии Межамериканского экономического и социального совета, USAID и др.).

Экономика Никарагуа перед началом и в период гражданской войны (1970—1979)

По состоянию на 1971 год, Никарагуа являлась экономически отсталой аграрной страной, специализировавшейся в основном на производстве экспортных сельскохозяйственных культур. При остром «земельном голоде» (60 % всей обрабатываемой земли принадлежало 5 % крупнейших хозяйств размером свыше 150 га — в это же время, 51 % малоземельных крестьянских хозяйств обрабатывали 3 % обрабатываемых земель) в сельском хозяйстве были широко распространены различные формы аренды. В промышленности до 60 % предприятий работало на привозном сырье. Важные позиции в экономике занимал иностранный капитал. В 1976 году в стране действовали 78 иностранных компаний (в том числе 67 американских, объём капиталовложений которых составлял 160 млн долларов). Семейство Сомоса контролировало до 40 % национальной экономики (в том числе, 15 % национальной промышленности, 20 % с.-х. производства и 60 % строительных фирм), в собственности клана находилось до 18 млн га (20 % от общей площади) обрабатываемых земель сельскохозяйственного назначения.

По состоянию на 1973 год, валовой национальный продукт составлял 7809 млн кордобас (1 доллар США = 7,2 кордобас). Основой экономики являлось сельское хозяйство (27,2 % ВНП) и связанные с ним лесозаготовки и лесные промыслы, а также торговля и сфера услуг (21 % ВНП), в меньшей степени обрабатывающая промышленность (17,2 % ВНП), транспорт и связь (5,6 %), строительство (3,4 %), и добыча полезных ископаемых (0,5 %).

В 1971—1975 годы сельскохозяйственное производство обеспечивало большую часть доходов от внешней торговли, основными товарами являлись хлопчатник (120 тыс. га посевных площадей, ежегодный валовой сбор 105—147 тыс. тонн хлопкового волокна и 225—266 тыс. тонн хлопкового семени; 22,2 % от стоимости экспорта), в меньшей степени кофе (ежегодный валовой сбор 35-42 тыс.т., 15,7 % от стоимости экспорта), мясо и мясопродукты (15,4 % от стоимости экспорта), сахар и сахарный тростник (ежегодный валовой сбор 2,6 млн тонн, 6,2 % от стоимости экспорта), а также бананы (ежегодный валовой сбор до 154 тыс. тонн), кунжут (ежегодный валовой сбор 5 тыс. т.), ананасы, древесина ценных пород (красное дерево, палисандр, бакаут, бальса), лангусты и креветки. Для внутреннего употребления выращивали кукурузу, фасоль, рис, фрукты и овощи, какао, табак.

По состоянию на 1977 год, валовой национальный продукт составлял 2241 млн долларов США. Основой экономики являлось сельское хозяйство (23 % ВНП) и связанные с ним лесозаготовки и лесные промыслы, а также торговля и сфера услуг (24 % ВНП), в меньшей степени обрабатывающая промышленность (19 % ВНП), транспорт и связь (6 %) и строительство (5 %).

Промышленность была развита слабо и представлена главным образом предприятиями по переработке сельскохозяйственного сырья; мелкими предприятиями пищевой, текстильной, швейной, обувной и бумажной промышленности.

Ведение «внутренней войны» вело к росту внешней и внутренней задолженности страны. По состоянию на 31 декабря 1971 года внешний долг страны составлял 225 млн долларов, в декабре 1972 года — 306,1 млн долларов. Однако в 1973—1975 годах в частных иностранных банках правительством Сомосы было получено кредитов ещё на 254,3 млн долларов.

Последовательно увеличивался дефицит бюджета: 36,5 млн долларов в 1973 году, 83,3 млн долларов — в 1974 году; 91,9 млн долларов — в 1975 году; 72,8 млн долларов в 1976 году… Возрастала инфляция: в 1976 году она составила 13 %; за 1977 год — 35 % (поскольку в феврале 1977 года правительство Сомосы провозгласило «политику свободных цен»). При этом, зарплаты остались «замороженными» (и даже сократились на 3 %). В целом, за 1970—1978 годы нетто-задолженность Никарагуа увеличилась с 146 млн до 916 млн долларов.

Начало всеобщего вооруженного восстания летом 1978 года фактически парализовало национальную экономику. Только к декабрю 1978 года в ходе боевых действий было разрушено и уничтожено 30 заводов и 616 коммерческих предприятий.

Экономика Никарагуа после Сандинистской революции (1979—1990)

На момент прекращения боевых действий в июле 1979 года из строя было выведено до 80 % объектов национальной экономики, прямой ущерб от военных действий составил около 480 млн долларов, а сумма внешнего долга страны достигла 1,5 млрд долларов (при том, что в сейфах Центрального банка оставалось не более 3,5 млн долларов).

Правительство национальной реконструкции объявило о конфискации собственности семейства Сомоса (декрет № 3 от 20 июля 1979 года) и переходе к смешанному типу экономики, предусматривавшей государственную, кооперативную и частную собственность на средства производства. К 16 ноября 1979 года национализация собственности семейства Сомоса была завершена, часть земель была передана крестьянам, тем самым снизив «земельный голод» в стране.

26 июля 1979 года были национализированы частные банки и горнорудная промышленность. Была также проведена национализация энергетики, транспортных предприятий и установлен государственный контроль над внешней торговлей (в результате, доля государственного сектора в экономике достигла 35-40 % ВВП). Многое было сделано для улучшения положения населения и развития социальной сферы: улучшения условий и оплаты труда, жилищного строительства, ликвидации неграмотности, сокращения безработицы.

По итогам 1979 года важнейшими сельскохозяйственными культурами являлись хлопчатник (собрано 109 тыс. т.) и кофе (собрано 53 тыс. т.)

В январе 1980 года правительством была принята «Чрезвычайная программа по восстановлению экономики на 1980—1981 годы».

В марте 1980 года в Москве между Никарагуа и СССР были подписаны торговое соглашение и соглашение о технико-экономическом, культурном и научном сотрудничестве (в результате, товарооборот с СССР существенно увеличился: в 1980 году — 5,6 млн. рублей; в 1981 году — 10,4 млн рублей; в 1982 году — 42,5 млн рублей). 5 мая 1982 года между странами было подписано соглашение о дальнейшем развитии экономического и технического сотрудничества.

С целью уменьшить зависимость страны от импорта нефти и сократить государственные расходы, в 1979 году начались проектные работы по вопросам сооружения геотермальных и гидроэлектростанций. В марте 1981 года при участии Франции, Италии, Мексики, Латиноамериканской организации по энергетике и Центральноамериканского банка началось строительство геотермальной электростанции мощностью 35 тыс. кВт у подножия вулкана Момотомбо (общей стоимостью 60 млн долларов). 27 августа 1983 года в строй была введена первая очередь ГеоТЭС, только за первый год её работы экономия средств составила 16 млн долларов.

В это же время строятся новые промышленные предприятия (в частности, при помощи кубинских специалистов в поселке Типатапа был построен сахарный завод), начинается подготовка к строительству ГЭС.

В первые годы правительству удалось добиться успехов в восстановлении и развитии хозяйства: после спада 1978—1979 гг., в 1980 году ВВП Никарагуа увеличился на 10,7 %, в 1981 году — ещё на 8,7 %. Безработица была снижена с 40 % в 1979 г. до 17 % в 1980 году. Инфляция уменьшилась с 80 % в 1979 г. до 10,5 % в 1980 г. и 24 % в 1981 г. В 1981 году в Никарагуа был собран рекордный в истории страны урожай кофе — 1370 тыс. квинталов (1 квинтал — 46 кг). В дальнейшем, ведение войны против «контрас» потребовало перевести экономику страны на «военные рельсы», рост расходов на оборону в сочетании с ухудшением конъюнктуры на мировых рынках привели к тому, что в 1982 году ВВП Никарагуа сократился на 2,3 % (однако в 1983 году вновь увеличился на 5 %).

По состоянию на начало 1988 года, государственный сектор экономики Никарагуа («сектор народной собственности») обеспечивал производство 45 % объёма промышленной и 22 % сельскохозяйственной продукции.

Аграрная реформа

В июле 1981 года был принят закон о проведении аграрной реформы (декрет № 782 от 19 июля 1981 года), о экспроприации плохо используемых или пустующих земельных участков площадью свыше 350 га на Тихоокеанском побережье и свыше 1000 га — в иных районах страны.

В сентябре 1981 года был принят закон о сельскохозяйственных кооперативах.

В результате, к 1986 году удельный вес крупных частных хозяйств площадью свыше 350 га в общей структуре землевладения снизился до 11 % (с 36 % в 1978 году), «раскулачено» оказалось около 490 собственников, при этом около 88 тысяч крестьянских семей значительно улучшили своё положение. Но при этом, потребовалось обеспечить необходимые условия для около 50 тыс. беженцев, которые перебрались из зоны боевых действий в другие районы страны.

• так, для индейцев из племени мискито, переселившихся из приграничных деревень в зоне боевых действий в районе Рио-Коко было построено пять крупных поселений в "Особом районе № 1" - посёлок Сумобила на 3 тыс. жителей и еще 4 деревни.

«Экономическая война» США против Никарагуа (1980—1990)

В августе 1979 года правительство США подписало соглашение с Никарагуа о получении кредита в размере 75 млн долларов, однако уже в начале 1980 года правительство США заявило о прекращении финансовой помощи и свертывании всех форм экономического и торгового сотрудничества с Никарагуа. В январе 1980 года администрация президента Дж. Картера отказалась предоставить выплаты по кредиту на 1980 год (в размере 9,5 млн долларов) и 1981 год (в размере 15 млн долларов), на получение которых ранее была достигнута договоренность, а также выплатить оставшиеся неиспользованными средства по ранее заключенным кредитам и займам. Одновременно был «заморожен» ранее предоставленный Никарагуа целевой кредит на закупку 10 тыс. тонн американской пшеницы (в этот момент в стране оставался месячный запас зерна).

В это же время правительство США стало оказывать давление на иные страны и международные организации с целью убедить их отказаться от предоставления экономической и финансовой помощи Никарагуа.

В апреле 1981 года была сокращена на 90 % квота на импорт никарагуанского сахара.

В октябре 1982 года американская транснациональная компания «Standard Fruit Company» заявила о том, что она прекращает все торговые операции в Никарагуа, в том числе приобретение выращенного урожая бананов, а также маркетинговые операции по размещению заказов на фрукты из Никарагуа в Соединенных Штатах Америки. Эти действия были прямым нарушением контракта с правительством страны, срок действия которого истекал только в 1985 году. В результате, для Никарагуа возникла проблема с реализацией урожая бананов (6 млн ящиков) и трудоустройством около 4 тысяч рабочих банановых плантаций. Правительство Никарагуа было вынуждено выплатить компании субсидию в размере 200 млн кордоб «за передачу технологий» и «компенсацию» в размере 0,5 доллара за каждый ящик бананов, собранных и отгруженных с использованием оборудования, выкупленного у компании (собранный урожай был реализован в европейских странах).

В ноябре 1982 года в столице и нескольких других городах страны в значительном количестве появились фальшивые доллары. В январе 1983 года президент Центрального банка страны Энрике Фигероа выступил с заявлением, что распространение фальшивых банкнот является составной частью плана, разработанного ЦРУ США для дестабилизации экономики страны.

Составной частью комплексной программы по разрушению экономики Никарагуа, разработанной экспертами ЦРУ США, являлось создание дефицита топлива и электрической энергии — эмбарго на поставку нефтепродуктов в страну; диверсии, минирование, обстрелы и прямые атаки на объекты топливно-энергетического комплекса (нефтеперерабатывающий завод и трубопроводы, заправочные станции и склады ГСМ); минирование портов и прибрежных вод, угрозы атаковать и топить танкеры иностранных государств в территориальных водах Никарагуа.

18 октября 1983 года американская нефтяная компания «Esso» объявила о том, что принадлежащие ей танкеры не станут перевозить нефтепродукты и нефть для Никарагуа из Мексики, которая в это время являлась основным поставщиком сырой нефти для нефтеперерабатывающей промышленности Никарагуа.

В 1983—1984 годы диверсанты «контрас» при поддержке американских спецслужб приступили к минированию портов и акватории Никарагуа. Несмотря на предпринятые попытки скрыть причастность к этой операции ЦРУ и правительства США, было установлено, что в ходе минирования применялись мины американского производства (хотя и не имевшие маркировки).

1 мая 1985 года президент США объявил о начале экономической блокады Никарагуа (блокада продолжалась до мая 1990 года).

Решение о блокаде вызвало отрицательную реакцию со стороны многих стран мира (в том числе, стран Латинской Америки, Европы, СССР и социалистических государств), международных организаций и общественности:

• в мае 1985 года, немедленно после объявления о блокаде, ЕЭС приняло решение увеличить вдвое объем экономической помощи "для стран Центральной Америки, включая Никарагуа" и объявило, что готово рассмотреть "особые условия предоставления помощи"
• Швеция приняла решение о оказании политической и экономической помощи Никарагуа. В августе 1987 года правительство Швеции заключило соглашение о расширении сотрудничества с Никарагуа в области науки, техники, промышленности и животноводства;
• Мексика сообщила, что продолжит поставки нефти в Никарагуа на льготных условиях;
• Австрия предоставила для Никарагуа кредит;
• Норвегия приняла решение о расширении экономической помощи Никарагуа;
• Франция сообщила о том, что продолжит политическую и экономическую помощь Никарагуа;
• Испания и Финляндия сообщили, что не присоединятся к экономической блокаде Никарагуа;
• в октябре 1985 года было подписано торговое соглашение с Ливией;
• в декабре 1985 года правительство Гайаны заключило соглашение о экономическом, научно-техническом сотрудничестве с Никарагуа;
• СССР увеличил товарооборот с Никарагуа, предоставил кредиты (к 1 ноября 1989 года, общая сумма задолженности Никарагуа составила 917,3 млн. рублей, в том числе основной долг - 837,6 млн. рублей), а в 1989 году бесплатно предоставил продовольственную помощь (в объеме 25 тыс. тонн риса и 25 тыс. тонн пшеницы).

В целом, ни одна страна мира не присоединилась к блокаде Никарагуа, объявленной правительством США, а за отмену санкций выступали даже противники сандинистского правительства.

С целью поддержать правительство Никарагуа, в страну приехали тысячи гражданских добровольцев из других стран, которые участвовали в ремонтно-восстановительных и иных работах (по состоянию на октябрь 1986 года, только из ФРГ приехали около 1000 чел.). Ряд иностранных добровольцев были убиты "контрас".

Немецкий исследователь Вольфганг Дитрих отмечал, что: «прекращение финансовой помощи и постепенный переход к экономической блокаде представляли собой весьма эффективные инструменты развязанной США войны против Никарагуа, которая должна была показать нежизнеспособность „коммунистической экономической модели“ в международном плане. Между тем, в 1980 году „социалистическая“ Никарагуа обеспечила темпы прироста ВВП в размере 8,1 %, в 1981 году — в размере 10,9 %, начавшаяся в 1982 году агрессия привела к падению темпов прироста ВВП до минус 3 %, но здесь надо учитывать и другие факторы — снижение мировых цен на некоторые экспортные товары и стихийные бедствия. Для сравнения, „капиталистический“ Сальвадор в те же годы испытал падение темпов прироста ВВП (минус 9,6 %; минус 9,5 % и минус 1,5 %), несмотря на финансовую и экономическую помощь со стороны США».

Кризис конца 1980-х годов

К маю 1987 года правительство Никарагуа было вынуждено ввести карточную систему для распределения среди населения помощи продуктами питания и товарами первой необходимости через государственные магазины: каждый месяц владелец карточки мог приобрести 1 фунт фасоли, 3 фунта риса, 4 фунта сахара, 2,5 кварты растительного масла и 1 брусок мыла по специальной низкой цене (например, мыло продавали по цене 43 кордобы, когда на рынке оно стоило 1100 кордоб)

В феврале 1988 года правительство Никарагуа было вынуждено ввести ограничения в снабжении электроэнергией. Причинами стали нехватка запасных частей для ремонта электростанций (приобрести которые было невозможно в связи с экономической блокадой страны) и диверсии «контрас» на линиях электропередач, по которым осуществлялись поставки электроэнергии из Гондураса, Коста-Рики и Панамы.

22-23 октября 1988 года ураган «Джоан» причинил значительные разрушения, что отрицательно сказалось на состоянии экономики страны.

Современное состояние

В начале 1990-х годов правительство взяло курс на проведение неолиберальных реформ и привлечение в страну иностранных инвестиций.

Правительство Чаморро неоднократно обращалось к США и иным странам с просьбой предоставить денежные средства.

В апреле 1990 года Испания приняла решение предоставить стране помощь в размере 60 млн. долларов, основную часть которой (около 41 млн. долларов) составляли целевые кредиты на приобретение автобусов, продуктов питания, помощь беженцам, восстановление ирригационных систем.

Только в период после победы на президентских выборах 25 февраля 1990 года Виолетты Чаморро до 4 ноября 1992 года США перечислили правительству Никарагуа свыше 600 млн. долларов в качестве экономической помощи "с целью преобразования экономики страны в рыночную экономику". Перечисление денежных средств сопровождалось политическими требованиями: так, американский сенатор Дж. Хелмс заблокировал перечисление 116 млн. долларов и потребовал от правительства Чаморро "возвратить никарагуанским и американским владельцам" собственность, национализированную после победы Сандинистской революции в 1979 году, провести расследование обстоятельств смерти 217 "контрас" и вывести из состава правительства страны "сандинистов". После 31 августа 1992 года правительство Чаморро начало выполнять требования США - вывело "сандинистов" из состава правительства, создало комиссии по расследованию гибели "контрас" и рассмотрения исков о реституции собственности, но деньги перечислены не были. В октябре 1992 года правительство Чаморро объявило о повышении налога с продаж с 10 до 15% и увеличении на 15% тарифов на электроэнергию и телефонную связь. В декабре 1992 года президент США Дж. Буш распорядился выделить по программе экономической помощи Никарагуа 54 млн. долларов, а в начале апреля 1993 года было выделено еще 50 млн. долларов. Как пояснил спикер Белого Дома, "правительство Чаморро выполнило действия, на которых настаивало правительство США".

Кроме того, по официальным данным министерства иностранных дел Японии, в период с 1991 до окончания 1999 года Япония оказала Никарагуа экономическую помощь на сумму свыше 56 млрд. японских иен.

В 1990-е годы в стране было практически свёрнуто производство хлопка.

В 1999 году в стране была создана "свободная экономическая зона" ("Zona de Comercio Justo").

По состоянию на 2000 год, ВВП страны составлял 2,1 млрд долларов США (430 $ на душу населения), объём внешнего долга — 7,0 млрд долларов (при этом, объём иностранных инвестиций составлял только 0,25 млрд долларов). Основой экономики вновь стало сельское хозяйство (15 % ВВП), в котором было занято до 50 % трудоспособного населения. Основными экспортными товарами являлись кофе, хлопок, сахар, бананы, древесина (в том числе, ценных пород) и золото. Импортировались машины и оборудование, топливо, химикаты, а также потребительские товары и продукты питания.

В период с 1990 по 2000 годы темпы прироста национальной экономики составили в среднем 3,5 % в год, однако в дальнейшем, в период с 2001 по 2007 год снизились до 1,3 % в год. По состоянию на 2007 год, валовой внутренний продукт страны составлял 21,7 млрд долларов США (в пересчете на душу населения — 4100 долларов на человека). Объём внешней задолженности составлял 3,703 млрд долларов (70 % ВВП).

В сентябре 2007 года ураган "Феликс" нанес значительный ущерб экономике страны (716,31 млн. долларов, по оценке Экономической комиссии ООН для Латинской Америки и Карибского бассейна), были разрушены 9 тыс. домов в ряде населённых пунктов на Атлантическом побережье, порывы ветра свалили 1600 тыс. гектаров леса (10,7 млн. кубометров деловой древесины), уничтожили посевы сельхозкультур.

В октябре 2007 года правительство страны подписало соглашение с Международным валютным фондом о сотрудничестве в рамках трёхлетней программы "Poverty Reduction and Growth Facility", в соответствии с которой в обмен на получение займа приняло обязательства провести преобразования в экономике страны, налогообложении и внутренней политике.

В 2007 году инфляция составила 16,88%, в 2008 году - 13,37%.

В 2014 (22 декабря) началось строительство межокеанского канала (см. Никарагуанский канал). Стоимость проекта оценивается в 50 миллиардов долларов. Как ожидается, новый путь через Никарагуа, соединяющий два океана, будет длиннее, глубже и шире, чем Панамский канал. Сторонники проекта уверены, что «Большой канал» поможет Никарагуа серьезно подзаработать (центральноамериканская страна надеется в будущем перевозить 5% всех коммерческих морских грузов), удвоить ВВП и решить проблему бедности, тогда как более скептически настроенные наблюдатели опасаются экономической неэффективности этого строительства.

Сельское хозяйство

Основой экономики Никарагуа по-прежнему остаётся сельское хозяйство. Основными товарами на экспорт являются тростниковый сахар (в 2007 году — 2420 тыс. т.), цитрусовые (в 2007 году — почти 77 тыс. т.), кофе (в 2007 г. — 57 тыс. т.), бананы (в 2007 году — 48 тыс. т.), хлопок и табак. Также на экспорт производятся говядина. Основными пищевыми культурами является фасоль, рис и кукуруза.

В период с начала 1980-х годов до конца 2000-х годов ситуацию в сельском хозяйстве существенно осложняло наличие в стране значительных по протяженности участков заминированной местности, которые вывели из хозяйственного оборота большие площади земель сельскохозяйственного назначения. В общей сложности, во время войны с "контрас" правительственная армия оборудовала 991 минное поле в районах вдоль границы с Гондурасом, на которых в 1980-1989 годы было установлено 136 тыс. мин. Разминирование местности началось в 1989 году, и к началу сентября 2005 года было разминировано 85,2% территории страны. К этому времени сапёрами было полностью разминировано 864 минных поля, обезврежено 125,5 тыс. мин, установленных правительственными силами, а также 10,3 тыс. минно-взрывных устройств, установленных "контрас", неразорвавшихся артиллерийских и миномётных боеприпасов и иных взрывоопасных предметов. Полностью работы по разминированию территории страны были завершены лишь в середине 2010 года.

1 марта 2013 года Никарагуа осуществила первые платежи в региональной валюте сукре

Промышленность

Никарагуа бедна разведанными полезными ископаемыми. Добываются поваренная соль, золото (третий по значимости экспортный товар) и серебро. Обрабатывающая промышленность основана на переработке сельскохозяйственного сырья и пищевой промышленности. Имеется также нефтеперерабатыващая промышленность.

Энергетика

Основная часть электроэнергии производится на мазутных и дизельных ТЭС. Тем не менее, в департаменте Чинандега существуют две ГЭС, общей установленной мощностью 98 МВт, в департаменте Ривас — две ветроэлектростанции совокупной мощностью в 80 МВт, на вершине вулкана Момотомбо с 1980-х гг. существует ГеоЭС, ещё одна небольшая ГеоЭС функционирует в районе Сан-Хасинто-Тисате.

• установленная мощность электростанций: около 40 тыс. кВт (1960); 170 тыс. кВт (1970); 262 тыс. кВт (1975)
• производство электроэнергии: 72,8 млн кВт*ч (1951); 615 млн кВт*ч (1970); 699 млн кВт*ч (1975); 5,2 млрд кВт*ч (2005)

Транспорт

Автодороги

• общая протяжённость: ок. 4 тыс. км (1960); 13 тыс. км (1972); 13,1 тыс. км (1975); 25 тыс. км (1988)
  • в том числе, с твёрдым покрытием: 1,3 тыс. км (1972); 5,4 тыс. км (1975); 14,4 тыс. км (1988-1993)
• парк грузовых автомашин: 5,5 тыс. (1960), 9,5 тыс. (1965), 22,7 тыс. (1975), 27,7 тыс. (1980), 25,8 тыс. (1985)

Железные дороги

Строительство первой железной дороги было начато в 1881 году и в дальнейшем продолжено, однако отдельные железнодорожные линии не были связаны в единую сеть. Наибольшее значение имела главная железная дорога страны от порта Коринто до города Гренада, ещё несколько линий были проложены на Тихоокеанском побережье страны.

• общая протяженность: 255 км (1939); 430 км (1952); 403 км (1972-1993).

В 1994 году железнодорожное сообщение в стране прекращено.

Аэропорты

Первый аэродром был построен в Лас-Мерседес, недалеко от столицы.

• всего: 16 (1979)
  • в том числе, с твёрдым покрытием: 1 (1979); 11 (2007).

Морские порты

• Блуфилдс, Коринто, Пуэрто-Сандино, Пуэрто-Кабесас

• протяжённость судоходных внутренних водных путей: 2200 км

Литература и источники

• [www.envio.org.ni/articulo/48 Algunos aspectos de la economía nicaragüense] // "Envio", № 12, июнь 1982
• [www.envio.org.ni/articulo/2843 US aid: not even a cheap lunch] // "Envio", № 124, ноябрь 1991
• [www.envio.org.ni/articulo/2552 Some Birds with Clipped Wings Still Fly] // "Envio", № 135, октябрь 1992
• [www.envio.org.ni/articulo/1687 Foreign AID: Where have all the dollars gone?] // "Envio", № 143, июнь 1993

Отрывок, характеризующий Экономика Никарагуа

Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.