GNOME

GNOME

Тип	среда рабочего стола
Операционная система	GNU/Linux и др. UNIX-подобные
Состояние	активное

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

GNOME (ɡˈnoʊm или ˈnoʊm) — свободная среда рабочего стола для UNIX-подобных операционных систем. GNOME является частью проекта GNU.

Разработчики GNOME ориентируются на создание полностью свободной среды, доступной всем пользователям вне зависимости от их уровня технических навыков, физических ограничений и языка, на котором они говорят. В рамках проекта GNOME разрабатываются как приложения для конечных пользователей, так и набор инструментов для создания новых приложений, тесно интегрируемых в рабочую среду.

GNOME — акроним от англ. GNU Network Object Model Environment («сетевая среда объектной модели GNU»). Под GNU в данном случае подразумевается не проект, а операционная система, официальной средой рабочего стола в которой и является GNOME.

Цели

Согласно заявлению на сайте GNOME:

Проект GNOME предоставляет две вещи: рабочую среду GNOME, интуитивно понятную и привлекательную для пользователей, и платформу разработки GNOME — обширный каркас для создания приложений, интегрируемых с рабочей средой.

Цели проекта:

• создание полностью свободной рабочей среды;
• простота пользовательского интерфейса, доступность для пользователей вне зависимости от их технических навыков и физических ограничений;
• интернационализация и локализация;
• обеспечение простой разработки приложений, интегрируемых со средой, на различных языках программирования;
• постоянный цикл разработки и выпуска новых версий.

Практичность и простота интерфейса

Начиная с GNOME версии 2.0 большую важность в развитии проекта принимают соображения практичности, простоты и удобства использования среды, в том числе для неопытных или физически ограниченных пользователей. Эта тенденция нашла своё выражение в статье Хэвока Пеннингтона «Пользовательский интерфейс свободных программ» (англ. «Free Software UI»). Ключевым моментом в этой статье стала идея о том, что каждая функциональная нагрузка и каждая опция настройки в программе имеет свою цену: зачастую лучше выбрать один, оптимальный вариант поведения программы, чем реализовывать множество вариантов и заставлять пользователя выбирать один из них.

Результатом стала разработка «Руководства по созданию человеческого интерфейса GNOME» (англ. GNOME Human Interface Guidelines, HIG). HIG — руководство, призванное помочь разработчикам в создании высококачественных, непротиворечивых и удобных графических интерфейсов. Как одно из последствий применения HIG, многие настройки, ранее доступные в GNOME, были признаны разработчиками проекта ненужными или малозначительными для большинства пользователей и удалены из основных диалоговых окон настройки.

Локализация

За локализацию среды GNOME отвечает проект перевода GNOME (англ. GNOME Translation Project). Перевод пользовательского интерфейса и документации производится с помощью инструментария gettext.

Статистика для GNOME 2.32:

• на 34 языка переведено более 90 % строк пользовательского интерфейса;
• ещё на 30 языков переведено от 50 % до 90 % строк;
• на русский язык переведено 99 % строк пользовательского интерфейса и 45 % строк документации.

Происхождение

Проект GNOME был основан в августе 1997 года Мигелем де Икасой и Федерико Меной Кинтеро как попытка создать полностью свободную рабочую среду для операционной системы GNU/Linux.

В то время единственным вариантом для неискушённого пользователя являлась среда KDE. Но KDE основана на инструментарии Qt фирмы Trolltech, который тогда был проприетарным продуктом. Чтобы не допустить ухудшения ситуации, была инициирована разработка GNOME — новой свободной рабочей среды на основе инструментария GTK+, созданного ранее для графического редактора The GIMP и распространяемого на условиях GNU LGPL.

В 2000 году версия Qt 2.2 была выпущена на условиях GNU GPL, в результате чего лицензионные проблемы KDE были ликвидированы. Однако проект GNOME, к тому времени уже достаточно развитый, продолжил своё существование, а к настоящему моменту снискал массовую популярность и используется по умолчанию во многих дистрибутивах UNIX.

Организация

Как и большинство свободного ПО, проект GNOME не имеет строгой и чёткой организации. Обсуждение разработки GNOME происходит в нескольких списках рассылки, доступных для всех.

В августе 2000 года был создан GNOME Foundation (фонд GNOME) для решения административных задач, общения с прессой и как точка взаимодействия с организациями, заинтересованными в разработке приложений для GNOME.

Платформы

Несмотря на то, что GNOME изначально была средой для GNU/Linux, сейчас она может быть запущена на большинстве UNIX-подобных систем: AIX, IRIX, разновидностях BSD, HP-UX; а также частично была адаптирована фирмой Sun Microsystems для ОС Solaris вместо устаревшего CDE. Sun Microsystems также выпустила Java Desktop System — рабочую среду на базе GNOME. Существует порт GNOME для Cygwin, способный работать под управлением Microsoft Windows.

Архитектура

В основе среды GNOME лежит ряд библиотек и технологий. Некоторые из них разрабатываются как часть самого проекта GNOME, иные же являются результатом работы других проектов (например, freedesktop.org) и используются в других рабочих средах (KDE, Xfce).

В основном GNOME написана на языке Си, однако для библиотек GNOME существуют механизмы (так называемые привязки, англ. bindings), позволяющие использовать их из других языков. Поэтому многие приложения для GNOME пишутся на языках C++, Python, C# и других.

GTK+

Центральную роль в GNOME играет инструментарий GTK+, который предоставляет средства для создания графических интерфейсов. В состав GTK+ также входят вспомогательные библиотеки:

• GLib — библиотека удобных функций для программирования на Си;
• GObject — объектно-ориентированный каркас для программирования на Си;
• ATK — библиотека специальных возможностей для пользователей c физическими ограничениями;
• Pango — библиотека для вывода текста в широком спектре письменностей.

GTK+ написан на Си, однако в последнее время^{[когда?]} всё больше GNOME-приложений разрабатываются на языках более высокого уровня. Это стало возможным благодаря тому, что в GTK+ изначально предусмотрена возможность относительно простого построения интерфейсов для других языков. Существуют надстройки для таких языков программирования, как Vala, C++ (gtkmm), Python (PyGTK), Perl (gtk2-perl), Java (java-gnome), Ruby (ruby-gnome2), C# (Gtk#), Tcl (Gnocl) и многих других. Только в программах, являющихся частью официального релиза GNOME, используются C, C++, C#, Python и Vala.

Взаимодействие между приложениями

Существует мнение^[чьё?], что когда Мигель де Икаса создавал проект GNOME, он находился под впечатлением от компонентных технологий компании Microsoft (COM и ActiveX). Планировалось сделать аналогичные технологии (на основе CORBA) важной частью GNOME. Технология CORBA реализована в GNOME в виде брокера ORBit. Средства для создания графических компонентов, поддержки составных документов предоставляются библиотекой Bonobo.

Сегодня основным средством взаимодействия между приложениями является D-Bus — облегчённый механизм межпроцессного взаимодействия, специально разработанный для настольного применения. От использования CORBA и Bonobo планируется отказаться.

Графика и мультимедиа

В качестве графических и мультимедиа-инструментов в GNOME используются некоторые проекты freedesktop.org.

Библиотека Cairo обеспечивает вывод векторной графики. Она используется в GTK+ для отрисовки элементов интерфейса.

Технология GStreamer обеспечивает «прозрачную» работу с аудио и видео различных форматов — ввод, обработку и вывод. Её используют, в частности, мультимедиапроигрыватель Totem и программа извлечения аудио с компакт-дисков Sound Juicer.

Poppler — библиотека отображения PDF-документов, основанная на xpdf. Она используется приложением просмотра документов Evince.

Tango Desktop Project — это попытка создать единый визуальный стиль для свободного программного обеспечения, в первую очередь в области значков. Официальная тема значков GNOME следует рекомендациям проекта Tango по внешнему виду значков, а также соответствует спецификациям наименования значков freedesktop.org.

Настройка среды

Начиная с GNOME 3.0, для хранения системных настроек используется фреймворк GSettings, основанный на формате файлов [live.gnome.org/dconf/ dconf]. GSettings используется для хранения настроек среды и приложений и отслеживания их изменений. Для пользователя и приложений они представляются в виде единого «дерева» опций, подобно реестру Windows. Кроме того, GSettings позволяет системным администраторам ограничить изменение тех или иных настроек, сделав их обязательными для пользователей. Настройки можно изменять через Центр управления или через редактор dconf-editor. Приложения, использующие GSettings, могут предоставлять описания для отдельных опций, которые затем могут быть переведены на другие языки в рамках общего процесса локализации среды. В предыдущих версиях GNOME вместо GSettings использовался GConf.

Другие технологии

• gettext — инструментарий, используемый для интернационализации и локализации среды.
• GVFS — виртуальная файловая система, предоставляющая унифицированный доступ к различным видам файловых хранилищ.
• Mutter — менеджер окон.
• GNOME Keyring — система хранения конфиденциальных данных (таких, как пароли).
• LibXML — библиотека для работы с XML.
• LibGDA — GNOME Data Access.

Пользовательские приложения

Файловый менеджер и панели

Файловый менеджер Nautilus обеспечивает отрисовку рабочего стола со значками на нём, а также работу с файлами и директориями. Nautilus может работать в двух режимах: пространственном (англ. spatial) и режиме браузера. В первом режиме (по умолчанию в версиях 2.6 — 2.28)) каждая директория открывается в своём собственном окне, причём положение окон запоминается. Во втором режиме, подобно Проводнику Windows, перемещение по директориям производится в рамках одного окна, оснащённого панелями инструментов, деревом каталогов и другими элементами. Этот режим используется по умолчанию с версии 2.30. Начиная с версии 2.24, Nautilus поддерживает работу с вкладками.

В качестве оболочки по умолчанию, начиная с GNOME 3.0, используется GNOME Shell, основанная на оконном менеджере Mutter. Также до релиза GNOME 3.8 был доступен классический режим (fallback). Начиная с релиза GNOME 3.8, классический режим был заменен особым набором дополнений GNOME Shell, реализующим сходную функциональность.

Базовые приложения

• GNOME Terminal — эмулятор терминала, предоставляющий доступ к командной оболочке UNIX для пользователя графической среды. GNOME Terminal поддерживает все типичные функции эмулятора терминала, а также цветной вывод и события от мыши.
• gedit — текстовый редактор с поддержкой Юникода. Поддерживает использование вкладок для представления нескольких документов в одном окне, подсветку синтаксиса для ряда компьютерных языков, и другие возможности. Функциональность gedit может быть расширена с помощью плагинов.
• Приложение Yelp предназначено для просмотра разного рода документации, установленной в системе. Yelp позволяет просматривать как справку по приложениям GNOME, так и стандартные справочные материалы man и texinfo. Yelp использует движок Gecko для отображения страниц документации.

Интернет

Web (ранее — Epiphany) — стандартный веб-браузер среды GNOME начиная с версии 2.4. Использует движок WebKit (используется также в Safari и Google Chrome). До версии 2.28 использовался движок Gecko (применяется в Mozilla Firefox). Epiphany поддерживает просмотр нескольких страниц в одном окне с помощью вкладок, систему категоризуемых закладок, «умные закладки», а также систему расширений, с помощью которых в Epiphany были добавлены популярные функции из других браузеров.

Evolution — приложение для управления электронной почтой, расписанием и адресной книгой. Изначально разработанное компанией Ximian, которая затем стала частью Novell, это приложение вошло в состав GNOME в версии 2.8. Evolution поддерживает все основные почтовые протоколы, серверы Microsoft Exchange и GroupWise, включает в себя спам-фильтр и предоставляет ряд других возможностей.

Ekiga — приложение IP-телефонии и проведения видеоконференций, которое ранее называлось GnomeMeeting. Ekiga поддерживает протоколы SIP и H.323 и способна взаимодействовать с другими SIP-совместимыми клиентами, а также с Microsoft NetMeeting.

Empathy — приложение мгновенного обмена сообщениями, поддерживающее множество протоколов текстовых сообщений, а также видео- и голосовое общение. Включен в GNOME в версии 2.24.

Графика и мультимедиа

Приложения Eye of GNOME и Evince обеспечивают просмотр соответственно изображений и документов в широком спектре форматов, включая PNG, JPEG, GIF, SVG, TIFF (и многие другие) для изображений и PDF, DjVu, Postscript, TIFF и DVI для документов.

Totem — мультимедиа-проигрыватель среды GNOME. В качестве основы он может использовать GStreamer (до версии 2.28 использовался также Xine) и позволяет воспроизводить видео и аудио в различных форматах. Totem позволяет формировать плей-листы, поддерживает субтитры, интегрируется с файловым менеджером Nautilus и веб-браузером Epiphany.

Sound Juicer — приложение для извлечения звуковых дорожек с компакт-дисков. Оно основано на библиотеках GStreamer и позволяет кодировать получающиеся звуковые файлы в любом из форматов, поддерживаемых GStreamer. Sound Juicer может автоматически получать метаданные о диске из базы данных MusicBrainz, а также поддерживает воспроизведение дорожек диска непосредственно в окне извлечения.

Графические утилиты администрирования

GNOME System Tools — это комплект графических средств для администрирования UNIX-систем. GNOME System Tools абстрагируют отличия в отдельных разновидностях UNIX и дают возможность изменить основные настройки системы, не прибегая к правке конфигурационных файлов — традиционного средства настройки UNIX. В настоящее время в состав GNOME System Tools входят инструменты для настройки учётных записей пользователей системы, сетевых подключений, даты и времени, системных служб и общих сетевых ресурсов.

Средства разработки

Начиная с GNOME 2.18, в состав GNOME входят также средства разработки приложений. На данный момент это Glade — визуальное средство построения графических интерфейсов на основе GTK+; и Devhelp — программа просмотра справочной документации по различным технологиям GNOME.

Другие официальные приложения

Ниже перечислены некоторые другие официальные приложения GNOME, входящие в состав проекта и выпускаемые вместе с остальными частями среды.

• Alacarte — редактор меню.
• Brasero — программа для записи CD и DVD.
• Bug Buddy — программа формирования и отправки отчётов об ошибках, возникающих в других приложениях GNOME.
• GCalctool — калькулятор.
• GNOME Games — набор игр.
• GNOME Display Manager — дисплейный менеджер (графическая программа аутентификации пользователей среды).
• GNOME Keyring Manager — программа управления конфиденциальными данными, хранящимися в зашифрованном виде в GNOME Keyring.
• GNOME Screensaver — хранитель экрана.
• GNOME System Monitor — монитор состояния системы.
• Таблица символов GNOME — таблица символов Юникода.
• File Roller — менеджер архивов.
• Orca (итал.) — средство реабилитации (в том числе, экранный диктор).
• Pessulus — программа для ограничения доступа к определённым функциям среды.
• Sabayon — программа редактирования профилей пользователей (наборов настроек среды).
• Seahorse — программа управления ключами шифрования.
• Tomboy — программа создания заметок.
• Vinagre — VNC- и RDP-клиент.

Сторонние приложения

Существует также большое количество приложений, которые разрабатываются с использованием технологий и инструментов GNOME, но не являются официальной частью проекта и выпускаются отдельно. Вот некоторые из них:

• AbiWord — текстовый процессор;
• Gnumeric — табличный процессор;
• GnuCash — программа управления финансами;
• Inkscape — редактор векторной графики;
• Pidgin — мессенджер;
• Rhythmbox — музыкальный проигрыватель.

Версии

Новые версии GNOME выходят два раза в год — в марте и в сентябре. Стабильные выпуски имеют чётные младшие номера версии (2.0, 2.2, 2.4 и т. д.), а версии в разработке — нечётные. Ниже дан краткий список изменений в стабильных версиях GNOME:

Версия	Дата	Заметки
1.0	Март 1999	Первая стабильная версия.
1.0.53	Октябрь 1999	«October»
1.2	Май 2000	«Bongo»
1.4	Апрель 2001	«Tranquility»
2.0	Июнь 2002	Большое усовершенствование — переход на GTK+ версии 2.0.
2.2	Февраль 2003	Улучшения в работе с файлами и мультимедиа. Переход на менеджер окон Metacity.
2.4	Сентябрь 2003	Включение Epiphany в качестве стандартного веб-браузера.
2.6	Март 2004	Изменения в Nautilus, добавлен новый файловый диалог GTK+.
2.8	Сентябрь 2004	Улучшена поддержка переносных устройств, добавлено приложение Evolution.
2.10	Март 2005	Понижение требований к памяти и улучшение производительности. Добавлены новые апплеты панели (модем, монтирование дисков и корзина), приложения Totem и Sound Juicer.
2.12	Сентябрь 2005	Добавлены вертикальные (повёрнутые) панели и меню, темы курсоров мыши, профили ICC, редактор меню, управление службами, просмотр системных журналов. Переход на библиотеку Cairo для отрисовки графики.
2.14	15 марта 2006	Повышена скорость работы, добавлены средства для ограничения доступа к различным возможностям среды, новые поисковые системы в Nautilus и Yelp и др.
2.16	6 сентября 2006	Продвинутые трёхмерные эффекты, прозрачность. Улучшенная тема значков в стиле Tango. Новая служба управления питанием. Добавлены приложение Tomboy для создания заметок, новый редактор меню Alacarte, программа для управления дисковым пространством Baobab.
2.18	14 марта 2007	Добавлены приложения Seahorse, Glade и Devhelp, новые игры, а также улучшена поддержка восточных языков с вертикальным стилем письма.
2.20	19 сентября 2007	Улучшена поддержка языков с письмом справа налево (например иврит и арабский), интегрирован поиск в диалоговое окно выбора файлов, новые функции Evolution, улучшен просмотр коллекций изображений, упрощены настройки, более эффективное управление питанием.
2.22	12 марта 2008	Добавлены приложения Cheese и Всемирные часы, Evolution продолжает улучшаться. В этом выпуске была добавлена поддержка Google Calendars и возможность назначать собственные метки (теги) электронным письмам.
2.24	24 сентября 2008	Добавлен интернет-мессенджер Empathy, VoIP клиент Ekiga 3.0, добавлена поддержка вкладок в Nautilus, улучшена поддержка работы с цифровым телевидением.
2.26	18 марта 2009	Официальное включение Brasero, расширены возможности миграции с Microsoft Outlook в Evolution, в Epiphany реализована подсказка посещённых сайтов в адресной строке, упрощённое расшаривание файлов, контроль громкости осуществляется через PulseAudio, новые функции Empathy, Totem
2.28	23 сентября 2009	Добавлена официальная поддержка Bluetooth, удалён totem-xine, официальный порт Epiphany на WebKit
2.30	30 марта 2010	Обновления файлового менеджера Nautilus для работы с несколькими папками одновременно, приложения обмена мгновенными сообщениями Empathy, записок Tomboy, другие обновления безопасности и стабильности
2.32	30 сентября 2010	Обновление многих программ: Nautilus, Empathy и т. п.
3.0	6 апреля 2011	Переход на GTK+ 3. Использование оболочки GNOME Shell и оконного менеджера Mutter по умолчанию. Интеграция мгновенного обмена сообщениями в оболочку. Однооконный интерфейс Центра управления. Новая тема Adwaita по умолчанию. Новый внешний вид системных диалогов и уведомлений. Переход на систему настроек GSettings. Крупные обновления многих стандартных приложений, в том числе Nautilus, Gedit, Evince, Yelp и Cheese.
3.2	28 сентября 2011
3.4	март 2012
3.6	сентябрь 2012
3.8	март 2013
3.10	Сентябрь 2013
3.12	Март 2014
3.14	Сентябрь 2014
3.16	Март 2015

Критика и форки

Линус Торвальдс критически оценил третью версию GNOME, отметил ряд недостатков и предложил сделать ответвление GNOME 2, одним из которых стал проект Mate. Торвальдс сообщил, что отныне будет пользоваться Xfce. В 2005 году он тоже критически оценивал GNOME, назвав его «окружением для идиотов».

После выхода GNOME 3 стали развиваться альтернативные проекты.

• Cinnamon — форк GNOME Shell, стилизованный под классический интерфейс GNOME 2.
• MATE — форк GNOME 2.
• GNOME Flashback — проект, продолжающий развитие классического режима Gnome 3.6 (fallback), код поддержки которого не вошёл в Gnome 3.8, в стиле Gnome-classic.

В Ubuntu 12.10 не был включен Nautilus 3.6 по причине урезания функционала.

Иллюстрации

• GNOME-escritorio-1.x.png

  GNOME 1

• Gnome-2.6-en.png

  GNOME 2.6

• Gnome-2.20-en.png

  GNOME 2.20

• Gnome-2.28.png

  GNOME 2.28

• Gnome3.png

  GNOME 3

См. также

• X Window System

Ссылки

• [www.gnome.org/ GNOME: The Free Software Desktop Project] (англ.) — официальный сайт GNOME.
• [www.gnome.org.ru/ GNOME на русском] — официальный сайт русской команды локализации GNOME.
• [www.gnomedesktop.org/ FootNotes] (англ.) — новости GNOME
• [gnome.msiu.ru/ О GNOME по-русски] — обзоры некоторых популярных программ
• [www.gnomejournal.org/ GNOME Journal] (англ.) — онлайн-журнал о GNOME
• [primates.ximian.com/~miguel/gnome-history.html The Story of the GNOME project] — история GNOME в изложении Мигеля де Иказа
• [www.ohloh.net/p/gnome GNOME] на Ohloh

Отрывок, характеризующий GNOME

– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.