Горшков, Александр Георгиевич

Александр Георгиевич Горшков

Персональные данные
Представляет	Россия Россия
Предыдущие страны	СССР СССР
Дата рождения	8 октября 1946(1946-10-08) (77 лет)
Место рождения	Москва, РСФСР, СССР
Партнёрша	Завершил выступления
Бывшие партнёры	Людмила Пахомова
Тренер	Завершил выступления
Бывшие тренеры	Елена Чайковская
Хореограф	Завершил выступления
Награды
Спортивные достижения Лучшие результаты по системе ИСУ (на международных любительских соревнованиях) Сумма: нет Завершил выступления Фигурное катание Олимпийские игры Золото Инсбрук 1976 танцы на льду Чемпионаты мира Серебро Колорадо-Спрингс 1969 танцы на льду Золото Любляна 1970 танцы на льду Золото Лион 1971 танцы на льду Золото Калгари 1972 танцы на льду Золото Братислава 1973 танцы на льду Золото Мюнхен 1974 танцы на льду Золото Гётеборг 1976 танцы на льду Чемпионаты Европы Бронза Гармиш-Партенкирхен 1969 танцы на льду Золото Ленинград 1970 танцы на льду Золото Цюрих 1971 танцы на льду Серебро Гётеборг 1972 танцы на льду Золото Кёльн 1973 танцы на льду Золото Загреб 1974 танцы на льду Золото Копенгаген 1975 танцы на льду Золото Женева 1976 танцы на льду

Алекса́ндр Гео́ргиевич Горшко́в (род. 8 октября 1946, Москва) — советский фигурист, олимпийский чемпион, многократный чемпион мира и Европы. Заслуженный мастер спорта СССР (1970). С июня 2010 года — президент Федерации фигурного катания России. Выступал за «Динамо» Москва.

Биография

Родился 8 октября 1946 года в Москве. Отец — Горшков Георгий Иванович (1910—1968). Мать — Горшкова Мария Сергеевна (1912—1995). Первая жена — партнерша Людмила Пахомова (умерла 17 мая 1986 г.). Вторая супруга — Горшкова Ирина Ивановна (1953 г. рожд.). Дочь от первого брака — Пахомова-Горшкова Юлия Александровна (1977 г. рожд.), учится в Париже. У второй супруги так же есть сын от предыдущего брака — Беляев Станислав Станиславович (1978 г. рожд.).

Всемирно известная пара Людмила Пахомова и Александр Горшков — первые в истории Олимпийские чемпионы в спортивных танцах на льду. Они выиграли олимпийские золотые медали в 1976 году на Играх в австрийском городе Инсбруке.

Спортивная карьера

Когда в 1966 году Людмила и Александр впервые вместе попробовали свои силы на льду, мало кто верил в то, что когда-нибудь именно эта пара сможет стать лучшей из лучших. Пахомова была уже, правда, чемпионкой Советского Союза (с Виктором Рыжкиным), зато Горшкова, воспитанника армейского клуба, не знал никто: он был скромным перворазрядником без, казалось бы, всяких перспектив.

Однако молодая пара верила в свои силы. Как верил в них и молодой тренер Елена Чайковская, с которой вместе они и начали создавать совершенно новый — русский! — стиль спортивных танцев на льду. Именно не стандартный, абсолютно оригинальный подход к ледовой танцевальной теме, основанный на достижениях русской и советской балетной школы, русской классической и народной музыки, позволил Пахомовой и Горшкову всего за три года сделать головокружительный скачок на спортивной иерархической лестнице.

Уже в 1969 году они стали бронзовыми призёрами чемпионата Европы, а на первенстве мира уступили только чемпионам мира — англичанам Диане Таулер и Бернарду Форду. Именно тогда на пресс-конференции после окончания соревнований английские спортсмены в качестве преемников назвали русскую пару. И не ошиблись. В 1970 году Людмила и Александр впервые становятся чемпионами Европы и мира. А в общей сложности они были ими шесть раз — больше, чем кто-нибудь за всю историю спортивных танцев на льду. Только один раз уступили Пахомова и Горшков высшую ступеньку пьедестала почёта — на чемпионате Европы 1972 года (германской паре — брату и сестре Бук), но уже через два месяца нанесли на чемпионате мира такой сокрушительный ответный удар, что немецкие танцоры вынуждены были завершить свои спортивные выступления.

В первый год своего чемпионства Пахомовой и Горшкову довелось выдержать невероятную по тем временам конкуренцию со стороны лучших фигуристов Великобритании, ФРГ, США. И они не только выстояли, но и ушли далеко вперёд в своем творческом поиске. Вместе с Чайковской в эти годы были созданы незабываемые для миллионов зрителей танцы — «Кумпарсита», ставшая эталоном для нескольких поколений, «Вальс» на музыку А. И. Хачатуряна, «Памяти Луи Армстронга», «Частушки» Родиона Щедрина и ещё десятки оригинальных и произвольных программ, получивших у судей высшие оценки.

За год до очередных — 1976 года — Олимпийских игр случилось несчастье, едва не перечеркнувшее всю творческую и спортивную биографию Людмилы и Александра. После чемпионата Европы 1975 года, который Пахомова и Горшков выиграли с огромным преимуществом, на пути домой Александр почувствовал боли в спине. Вначале казалось, что это элементарная простуда и через несколько дней можно будет приступить к тренировкам. Но оказалось, что все гораздо серьёзней. В итоге, Горшков угодил в больницу, где ему сделали уникальную операцию на легких. Только это плюс колоссальная спортивная закалка спасли ему жизнь. Более того, он вернулся в спорт. И хотя на чемпионате мира выступить звёздной паре не удалось, на лёд они все же вышли и показали, что олимпийские надежды для них полностью сохранились.

Так и случилось. В Инсбруке Людмила Пахомова и Александр Горшков вновь не имели себе равных. Их отрыв от ближайших преследователей стал более чем убедительным. Первое олимпийское золото в спортивных танцах на льду отправилось в Москву.

В канун 1977 года Людмила Пахомова и Александр Горшков покидают лёд. Пахомова, чтобы стать тренером, Горшков — чтобы стать спортивным функционером. Конечно, огромный опыт помог им быстро и уверенно стартовать в новой жизни. Тем более, что молодой тренер Л. Пахомова успешно окончила балетмейстерский факультет ГИТИСа и могла во всеоружии заниматься воспитанием собственных учеников — молодых танцевальных пар. Можно было надеяться, что в скором времени она вырастит новых российских чемпионов, но случилось самое страшное: её подстерегла тяжёлая болезнь. Людмила боролась с ней так же, как и всю свою жизнь боролась в спорте. Она продолжала работать до самых последних своих дней и оставила после себя целую плеяду молодых танцоров, ставших впоследствии успешными тренерами.

Общественная деятельность

После завершения спортивной карьеры А. Горшков с 1977 по 1992 год работал Государственным тренером по фигурному катанию на коньках Госкомспорта СССР, а с 1992 года он возглавляет Управление международных связей Олимпийского комитета России (ОКР). В 2001 году А. Горшков был избран членом исполкома ОКР. С 2000 года он является также вице-президентом Московской региональной федерации фигурного катания на коньках и президентом Регионального благотворительного общественного фонда «Искусство и спорт» имени Людмилы Пахомовой. В июне 2010 года Александр Горшков был избран президентом российской Федерации фигурного катания.

Награды и личная жизнь

В 1988 году Л. Пахомова и А. Горшков за вклад в развитие танцев на льду и спортивные достижения были избраны почетными членами «Музея Славы Федерации фигурного катания США». Как шестикратные чемпионы мира (1970—1974, 1976) и Европы (1970—1971, 1973—1976) они вписаны в Книгу рекордов Гиннесса.

Оригинальный танец «Танго Романтика», подготовленный спортсменами вместе с тренером Е. А. Чайковской в 1973 году, включен и исполняется до сих пор в качестве обязательного танца на соревнованиях по спортивным танцам на льду.

А. Г. Горшков — Заслуженный мастер спорта СССР (1970), Заслуженный тренер СССР (1988), Заслуженный работник физической культуры Российской Федерации (1997). Награждён орденами Трудового Красного Знамени (1976), Дружбы народов (1988), «Знак Почёта» (1972), «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2007), Почёта (2014).

Живёт и работает в Москве.

Был открыт центр фигурного катания им. А. Горшкова и Л. Пахомовой в городе Одинцово Московской области.

Результаты

Олимпийские игры

• Февраль 1976 года, Инсбрук, Австрия — 1-е

Чемпионаты мира

• Февраль-март 1967 года — 13-е
• Февраль 1968 года, Женева, Швейцария — 6-е
• Март 1969 года, Колорадо-Спрингс, Колорадо, США — 2-е
• Март 1970 года, Любляна, Югославия — 1-е
• Март 1971 года, Лион, Франция — 1-е
• Март 1972 года, Калгари, Альберта, Канада — 1-е
• Февраль 1973 года, Кёльн, Германия — 1-е
• Март 1973 года, Братислава, Чехословакия — 1-е
• Март 1974 года, Мюнхен, Германия — 1-е
• Март 1976 года, Гётеборг, Швеция — 1-е

Чемпионаты Европы

• 1967 год, Любляна, Югославия — 10-е
• 1968 год, Вестерос, Швеция — 5-е
• Февраль 1969 года, Гармиш-Партенкирхен, Германия — 3-е
• 1970 год, Ленинград, СССР — 1-е
• 1971 год, Цюрих, Швейцария — 1-е
• Январь 1972 года, Гётеборг, Швеция— 2-е
• Январь 1974 года, Загреб, Югославия — 1-е
• 1975 год, Копенгаген, Дания — 1-е
• 1976 год, Женева, Швейцария — 1-е

Чемпионаты Советского Союза

• 1967 год — 2-е
• Январь 1968 года, Воскресенск — 2-е
• Январь 1968 года, Москва — 1-е
• 1974 год — 1-е
• Январь 1975 года, Киев — 1-е

Московские соревнования по фигурному катанию

• Ноябрь 1972 года — 1-е
• Ноябрь-декабрь 1975 года — 1-е

См. также

• Танцы на льду
• Людмила Пахомова — его партнёрша и первая жена.

Ссылки

• [web.archive.org/web/20070928045148/www.biograph.ru/bank/gorshkov.htm Биография на сайте Международного объединённого Биографического Центра]

Отрывок, характеризующий Горшков, Александр Георгиевич

– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.