Двадцать седьмая поправка к Конституции США

Двадцать седьмая поправка — последняя на данный момент принятая поправка к Конституции США. Была предложена ещё в 1789 году одновременно с поправками, составившими «Билль о правах», однако ратифицирована необходимым количеством штатов лишь 5 мая (правительство считает 7 мая) 1992 года.

Содержание

Поправкой установлено, что закон, меняющий размер жалованья сенаторов и представителей (конгрессменов), может вступить в силу только после следующих выборов в Палату представителей (происходят раз в два года).

История

Данная поправка была второй из двенадцати предложенных будущим четвёртым президентом США Джеймсом Мэдисоном поправок в Конституцию США, принятых Палатой представителей США и направленных первым Конгрессом США для ратификации в органы представительной власти штатов в 1789 году. Последние десять из этих поправок составили впоследствии Билль о правах.

Однако данная поправка на тот момент была ратифицирована лишь шестью штатами — количеством, недостаточным для вступления поправки в силу. До 1980 года поправку ратифицировали ещё три штата, однако лишь в середине и конце 80-х годов XX века состоялась ратификация большинством остальных штатов.

Ратификация поправки завершилась 5 мая 1992 года, после того, как её ратифицировал парламент штата Алабама: этот штат стал тридцать восьмым штатом, сделавшим это. Штат Кентукки ратифицировал поправку дважды (в 1792 году (это установили после принятия поправки) и, спустя более 200 лет, в 1996 году). Аналогичная ситуация сложилась и со штатом Северная Каролина: его законодатели ратифицировали поправку в 1789 году и в 1989 году. Официально правительство считает, что ратификация завершена после ратификации поправки 7 мая 1992 штатом Мичиган (38 штат), но после установления факта ратификации поправки штатом Кеннтуки в 1792 году, 38 штатом фактически является штат Алабама.

Ратификация по датам

Конгресс предложил эту поправку 25 сентября 1789 года, штаты ратифицировали её в следующем порядке:

1. Мэриленд (19 декабря 1789)
2. Северная Каролина (22 декабря 1789, повторно ратифицирована 4 июля 1989)
3. Южная Каролина (19 января 1790)
4. Делавэр (28 января 1790)
5. Вермонт (3 ноября 1791)
6. Виргиния (15 декабря 1791)
7. Кентукки (27 июня 1792, повторно ратифицирована 21 марта 1996)
8. Огайо (6 мая 1873)
9. Вайоминг (6 марта 1978)
10. Мэн (27 апреля 1983)
11. Колорадо (22 апреля 1984)
12. Южная Дакота (21 февраля 1985)
13. Нью-Гэмпшир (7 марта 1985)
14. Аризона (3 апреля 1985)
15. Теннесси (23 мая 1985)
16. Оклахома (1 июля 1985)
17. Нью-Мексико (14 февраля 1986)
18. Индиана (24 февраля 1986)
19. Юта (25 февраля 1986)
20. Арканзас (6 марта 1987)
21. Монтана (17 марта 1987)
22. Коннектикут (13 мая 1987)
23. Висконсин (15 июля 1987)
24. Джорджия (2 февраля 1988)
25. Западная Виргиния (10 марта 1988)
26. Луизиана (7 июля, 1988)
27. Айова (9 февраля 1989)
28. Айдахо (23 марта 1989)
29. Невада (26 апреля 1989)
30. Аляска (6 мая 1989)
31. Орегон (19 мая 1989)
32. Миннесота (22 мая 1989)
33. Техас (25 мая 1989)
34. Канзас (5 апреля 1990)
35. Флорида (31 мая 1990)
36. Северная Дакота (25 марта 1991)
37. Миссури (5 мая 1992)
38. Алабама (5 мая 1992)

Ратификация была завершена 5 мая 1992 года. Впоследствии поправка была ратифицирована в следующих штатах:

1. Мичиган (7 мая 1992)
2. Нью-Джерси (7 мая 1992)
3. Иллинойс (12 мая 1992)
4. Калифорния (26 июня 1992)
5. Род-Айленд (10 июня 1993)
6. Гавайи (26 апреля 1994)
7. Вашингтон (12 августа 1995)

Следующие штаты ещё не ратифицировали поправку:

1. Массачусетс
2. Миссисипи
3. Небраска
4. Нью-Йорк
5. Пенсильвания

Сертификация ратификации поправки

18 мая 1992 года эта поправка была официально сертифицирована архивариусом Соединённых Штатов Доном Уилсоном. 19 мая 1992 года она была напечатана в официальном журнале правительства США «Federal Register», вместе с сертификатом о ратификации.

Отрывок, характеризующий Двадцать седьмая поправка к Конституции США

Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.