Деламар, Розин
Поделись знанием:
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
| Розин Деламар | |
| Rosine Delamare | |
 | |
| Имя при рождении: |
Denise Rosemonde Delamare |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
| Направление: | |
Рози́н Делама́р (фр. Rosine Delamare; настоящее имя — Дени́за Розаму́нда Делама́р (фр. Denise Rosemonde Delamare; 11 июня 1911, Коломб, Сен-Сен-Дени, Иль-де-Франс, Франция — 17 марта 2013, Париж, Франция) — французский художник по костюмам театра и кино.
Биография
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[pomnipro.ru/resources/image/userphoto_81954_10527.jpeg Р.Деламар и актриса Д.Даррьё в костюме для фильма «Мадам де…» (1953) режиссёра Макса Офюльса.] |
Розин Деламар родилась 11 июня 1911 года в городе Коломбе, Сен-Сен-Дени, Иль-де-Франс, во Франции. Дочь писателя и работника радио Жоржа Деламара (1881—1975). В то время, как её сестра Лиз Деламар (1913—2006) выбрала профессию актрисы кино, Розин Деламар стала художником по костюмам театра и кино. Является художником по костюмам более чем к 100 кинофильмам, преимущественно французским, но иногда зарубежным или совместного производства.
В кино Розин Деламар начала работать с 1938 года. В 40-х годах несколько раз работала с режиссёром Андре Кайатом, в том числе в адаптации Шекспира «Веронские любовники» (1949) с Сержем Реджани, Анук Эме, Пьером Брассёром в главных ролях. Были и другие звёздные постановки, например, «Ночные красавицы» (1952) режиссёра Рене Клера с Жераром Филипом, «Мадам де…» (1953) режиссёра Макса Офюльса с Шарлем Буайе и Даниэль Даррьё. За работу над костюмами в фильме «Мадам де…» Розин Деламар вместе с Юрием Анненковым была номинирована на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов.
Разработала костюмы для фильмов таких известных режиссёров, как Кристиан-Жак, Жюльен Дювивье, Жан Ренуар, Роберт Сиодмак. На международном уровне у Розин Деламар были работы в фильме режиссёра Джона Хьюстона «Корни неба» (1958) и в триллере «День шакала» (1973) режиссёра Фреда Циннеманна. Создала костюмы для многих фильмов с участием звёзд европейского кино, таких, как Жан Габен, Жан Марэ, Жанна Моро, Мишель Морган, Роми Шнайдер, Бриджит Бардо, Клаудия Кардинале, Мишель Мерсье, Милен Демонжо.
Среди популярных картин, для которых Розин Деламар создала костюмы, такие французские кинофильмы, как «Граф Монте-Кристо» (1942) в двух частях режиссёра Робера Вернэ, «Большие манёвры» (1955) режиссёра Рене Клера, «Красное и чёрное» (1954) и «Граф Монте-Кристо» (1961) режиссёра Клода Отан-Лара, «Королева Марго» (1954) режиссёра Жана Древиля, «Кристина» (1958) режиссёра Пьера-Гаспара Юи, «Три мушкетёра» (1961), «Шевалье де Пардайан» (1962), «Анжелика — маркиза ангелов» (1964), «Великолепная Анжелика» (1965), «Анжелика и король» (1966), «Неукротимая Анжелика» (1967), «Анжелика и султан» (1968) режиссёра Бернара Бордери, «Картуш» (1961) режиссёра Филиппа де Брока.
С 1962 по 1984 годы Розин Деламар также работала на телевидении, создавая костюмы для сериалов и телефильмов, — например, для телефильма «Дама с камелиями» (1984) производства Великобритании—США режиссёра Десмонда Девиса с Гретой Скакки и Колином Фертом. На протяжении всей творческой деятельности Розин Деламар также создавала костюмы для театральных спектаклей.
Последним фильмом, для которого Розин Деламар создала костюмы, был «Форт Саган» режиссёра Алена Корно с Жераром Депардьё и Катрин Денёв, выпущенный в 1984 году. За работу над костюмами в этом фильме Розин Деламар вместе с Коринн Жорри была номинирована на премию «Сезар» за лучшие костюмы.
Розин Деламар скончалась 17 марта 2013 года в возрасте 101 года в Париже.
Фильмография
- Художник по костюмам
Кинематограф
- 1938 — «Барнабе», реж. Александр Эсвей
- 1939 — «Отец и сын», реж. Жюльен Дювивье
- 1942 — «Фантастическая симфония», реж. Кристиан-Жак
- 1942 — «Синяя вуаль», реж. Жан Стелли
- 1942 — «Граф Монте-Кристо: Эдмон Дантес», реж. Робер Верне
- 1942 — «Граф Монте-Кристо: Возмездие», реж. Робер Верне
- 1943 — «Дамское счастье», реж. Андре Кайат
- 1943 — «Пьер и Жан», реж. Андре Кайат
- 1945 — «Пышка», реж. Кристиан-Жак
- 1946 — «Бесчестье и месть господина Роже», реж. Андре Кайат
- 1947 — «Месье Венсан», реж. Морис Клош
- 1947 — «Капитан Бломе», реж. Андре Фэйкс
- 1948 — «Le destin exécrable de Guillemette Babin», реж. Гийом Радо
- 1949 — «Веронские любовники», реж. Андре Кайат
- 1949 — «Божий суд», реж. Раймон Бернар
- 1949 — «Доктор Laennec», реж. Морис Клош
- 1949 — «Король», реж. Марк-Жильбер Савиньон
- 1950 — «Мой друг Сэнфуан», реж. Марк-Жильбер Савиньон
- 1950 — «Только я», реж. Марк-Жильбер Савиньон
- 1950 — «Картуш, "король" Парижа», реж. Гийом Радо
- 1950 — «Fusillé à l'aube», реж. Андре Haguet
- 1951 — «Господин Фабр», реж. Анри Диаман-Берже
- 1951 — «Капитан Ардан», реж. Андре Звобода
- 1951 — «Дом Бонадьё», реж. Карло Рим
- 1951 — «Кнок», реж. Ги Лефранк
- 1952 — «Ночные красавицы», реж. Рене Клер
- 1952 — «Восхитительные создания», реж. Кристиан-Жак
- 1952 — «Зелёная перчатка», реж. Рудольф Мате
- 1952 — «Дамский цирюльник», реж. Жан Буайе
- 1952 — «Удовольствия Парижа», реж. Ральф Баум
- 1952 — «Traumschöne Nacht», реж. Ральф Баум
- 1952 — «Полночь, доктор Швейцер», реж. Андре Haguet
- 1953 — «Мадам де…», реж. Макс Офюльс
- 1953 — «Спальня старшеклассниц», реж. Анри Декуэн
- 1953 — «Враг общества №1», реж. Анри Вернёй
- 1953 — «Дама с камелиями», реж. Раймон Бернар
- 1953 — «Рабыня», реж. Ив Чампи
- 1954 — «Красное и чёрное», реж. Клод Отан-Лара
- 1954 — «Королева Марго», реж. Жан Древиль
- 1954 — «Одержимость», реж. Жан Деланнуа
- 1954 — «Французский канкан», реж. Жан Ренуар
- 1954 — «Дело Маурициуса», реж. Жюльен Дювивье
- 1954 — «Семейная сцена», реж. Андре Бартоломье
- 1954 — «По указу царя», реж. Андре Haguet
- 1954 — «Les révoltés de Lomanach», реж. Ришар Потье
- 1955 — «Большие манёвры», реж. Рене Клер
- 1955 — «Ночная Маргарита», реж. Клод Отан-Лара
- 1955 — «Елена и мужчины», реж. Жан Ренуар
- 1955 — «Мужские разборки», реж. Жюль Дассен
- 1955 — «Чёрная папка», реж. Андре Кайат
- 1955 — «Сын Каролины Шери», реж. Жан Девевр
- 1955 — «Милорд Арсуйский», реж. Андре Haguet
- 1955 — «Гусары», реж. Алекс Жоффе
- 1956 — «Это случилось в Адене», реж. Мишель Буарон
- 1956 — «Добрый вечер Парижа» («Привет Парижа», «Привет любви»), реж. Ральф Баум, Герман Лайтнер
- 1956 — «Приключения Тиля Уленшпигеля», реж. Жерар Филип, Йорис Ивенс
- 1957 — «Человек в непромокаемом плаще», реж. Жюльен Дювивье
- 1957 — «Порт де Лила: На окраине Парижа», реж. Рене Клер
- 1958 — «Кристина», реж. Пьер-Гаспар Юи
- 1958 — «Корни неба», реж. Джон Хьюстон
- 1958 — «Игрок», реж. Клод Отан-Лара
- 1958 — «Максим», реж. Анри Вернёй
- 1958 — «Красавица и цыган», реж. Жан Древиль, Мартон Келети
- 1958 — «Целебный отвар», реж. Эрве Бромбергер
- 1958 — «Тереза Этьен», реж. Дени де Ла Пательер
- 1959 — «Катя — некоронованная царица», реж. Роберт Сиодмак
- 1959 — «Потанцуете со мной?», реж. Мишель Буарон
- 1959 — «Зелёная лошадь», реж. Клод Отан-Лара
- 1959 — «Секрет шевалье д'Эона», реж. Жаклин Одри
- 1960 — «Le tre eccetera del colonnello», реж. Клод Буассоль
- 1961 — «Три мушкетёра», реж. Бернар Бордери
- 1961 — «Граф Монте-Кристо», реж. Клод Отан-Лара
- 1961 — «Да здравствует Генрих IV, да здравствует любовь!», реж. Клод Отан-Лара
- 1961 — «Картуш», реж. Филипп де Брока
- 1961 — «Тысяча и одна ночь», реж. Марио Бава, Генри Левин
- 1962 — «Мандрен», реж. Жан-Поль ле Шануа
- 1962 — «Шевалье де Пардайан», реж. Бернар Бордери
- 1964 — «Анжелика — маркиза ангелов», реж. Бернар Бордери
- 1965 — «Великолепная Анжелика», реж. Бернар Бордери
- 1966 — «Анжелика и король», реж. Бернар Бордери
- 1967 — «Неукротимая Анжелика», реж. Бернар Бордери
- 1967 — «Ночь генералов», реж. Анатоль Литвак
- 1967 — «Идиот в Париже», реж. Серж Корбер
- 1967 — «25-й час», реж. Анри Вернёй
- 1968 — «Анжелика и султан», реж. Бернар Бордери
- 1968 — «Леди Гамильтон: Путь в высший свет» («Леди Гамильтон: Между бесчестьем и любовью»), реж. Кристиан-Жак
- 1969 — «Катрин», реж. Бернар Бордери
- 1969 — «Пассажир дождя», реж. Рене Клеман
- 1969 — «Безумная из Шайо», реж. Брайан Форбс, Джон Хьюстон
- 1970 — «Привет-прощай», реж. Жан Негулеско, Рональд Ним
- 1971 — «Нефтедобытчицы», реж. Кристиан-Жак, Ги Казариль
- 1972 — «Время для любви», реж. Кристофер Майлз
- 1972 — «На войне как на войне», реж. Бернар Бордери
- 1973 — «День шакала», реж. Фред Циннеманн
- 1973 — «Маленький роман», реж. Джордж Рой Хилл
- 1974 — «Пиаф», реж. Ги Казариль
- 1976 — «Верная женщина», реж. Роже Вадим
- 1977 — «Глория», реж. Клод Отан-Лара
- 1980 — «Скупой», реж. Луи де Фюнес, Жан Жиро
- 1981 — «Одинокая Коко Шанель», реж. Джордж Качендер
- 1983 — «Бенвенута», реж. Андре Дельво
- 1984 — «Форт Саган», реж. Ален Корно
Телевидение
- 1962 — «Сид» (трагикомедия Пьера Корнеля), телефильм, реж. Роджер Иглесис
- 1962 — «Кентервильское привидение», телефильм, реж. Марсель Кревенн, в рамках программы молодёжного театра
- 1962 — «Капитанская дочка», телефильм, реж. Ален Боде, в рамках программы молодёжного театра
- 1962 — «Межзвёздный корабль», телефильм, реж. Ален Боде
- 1963 — «Все, что осень», телефильм, реж. Мишель Митрани
- 1974 — «Траур по Электре» (трилогия Юджина О'Нила), реж. Морис Казнёв
- 1978 — «Жан-Кристоф», мини-сериал, 9 серий, реж. Франсуа Вилье, с Клаусом Марией Брандауэром
- 1980 — «Парижские тайны», мини-сериал, реж. Андре Мишель
- 1980 — «Gaughin Savage», телефильм, реж. Филдер Кук
- 1984 — «Дама с камелиями», телефильм, реж. Десмонд Девис, с Гретой Скакки, Колином Фертом
Театр
(неполный перечень)
- Спектакли в Париже
- 1951 — «Меч моего отца» Роджера Витрака, реж. Пьер Дукс (Парижский театр (Малый театр Парижа))
- 1955 — «Новички-любители» Жана-Люка Бернара, реж. Жан Меркур, с Дани Робен (Театр Монпарнас)
- 1979 — «La Puce à l'oreille» Жоржа Фейдо, реж. Жан-Лоран Коше, с Полем Ноэлем, Мишелем Омоном (Комеди Франсэз)
- 1981 — «Шери», адаптация одноимённого романа Колетт, реж. Жан-Лоран Коше, с Мишель Морган, Жаном-Пьером Бувье, Одетт Лор (Театр Эстрады)
Награды
- 1955 — номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов вместе с Юрием Анненковым за фильм «Мадам де…»
- 1985 — номинация на премию «Сезар» за лучшие костюмы вместе с Коринн Жорри за фильм «Форт Саган»
Напишите отзыв о статье "Деламар, Розин"
Ссылки
- [www.imdb.com/name/nm0216212/ Розин Деламар на IMDb]
- [www.cineressources.net/recherche_t_r.php?type=PNP&pk=29056&rech_type=P&textfield=Rosine+Delamare&rech_mode=contient&pageF=1&pageP=1 Розин Деламар на BiFi]
- [en.unifrance.org/directories/person/342896/rosine-delamare Розин Деламар на сайте uniFrancefilm]
- [www.lesgensducinema.com/affiche_acteur.php?mots=Rosine+Delamare&nom_acteur=DELAMARE%20Rosine&ident=10398&debut=0&record=0 Розин Деламар на сайте «Les Gens du Cinéma»]
Отрывок, характеризующий Деламар, Розин
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
