Палмер, Джаред

Джаред Палмер
Гражданство	США США
Место проживания	Пало-Альто, США
Дата рождения	2 июля 1971(1971-07-02) (52 года)
Место рождения	Нью-Йорк, США
Рост	190 см
Вес	84 кг
Начало карьеры	1991
Завершение карьеры	2005
Рабочая рука	правая
Призовые, долл.	3 471 164
Одиночный разряд
Матчей в/п	69-80
Титулов	1
Наивысшая позиция	35 (14 ноября 1994)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	2-й круг (1994)
Франция	2-й круг (1994, 1995)
Уимблдон	3-й круг (1995)
США	4-й круг (1995)
Парный разряд
Матчей в/п	421-248
Титулов	28
Наивысшая позиция	1 (20 марта 2000)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	победа (1995)
Франция	1/2 финала (1996)
Уимблдон	победа (2001)
США	финал (2001)
Завершил выступления

Джа́ред Э́йсли Па́лмер (англ. Jared Eiseley Palmer; р. 2 июля 1971, Нью-Йорк) — американский профессиональный теннисист, бывшая первая ракетка мира в парном разряде. Четырёхкратный победитель турниров Большого шлема в мужском и смешанном парном разряде, обладатель Кубка Дэвиса 1995 года в составе сборной США.

Спортивная карьера

Начало карьеры: 1988—1993

Джаред Палмер впервые принял участие в профессиональном теннисном турнире в 16 лет, в апреле 1988 года, когда проиграл в первом круге турнира Гран-при в Чарльстоне. В августе он вышел в свой первый финал профессионального турнира на «челленджере» в Уиннетке (Иллинойс) в паре с Питом Сампрасом, а потом в одиночном разряде пробился во второй круг Открытого чемпионата США. В 1989 году Джаред дошёл до финала на Открытом чемпионате Франции среди юношей в одиночном разряде и выиграл Уимблдонский турнир среди юношей в паре с Джонатаном Старком. В том же году он начал учёбу в Стэнфордском университете и на втором курсе выиграл студенческий (NCAA) чемпионат США и Канады в одиночном разряде. Был включён в символическую любительскую сборную США.

Летом 1991 года Палмер с Джонатаном Старком дважды выходил в полуфинал турниров АТР-тура в парном разряде, а потом дошёл до третьего круга на Открытом чемпионате США. В начале 1992 года они выиграли турнир Гран-при в Веллингтоне, а затем пробились в четвертьфинал Открытого чемпионата Австралии, победив по пути посеянных первыми Джона Фицджеральда и Андерса Яррида. До конца года с Бретом Гарнеттом и Патриком Макинроем Палмер ещё четырежды играл в финалах турниров АТР и один из них, в Вашингтоне, выиграл. Он закончил год на 25-м месте в списке лучших теннисистов, выступающих в парном разряде. В одиночном разряде он выиграл в сентябре свой первый «челленджер», победив в финале турнира в Фэрфилде (Коннектикут) Алекса О’Брайена, а всего за год поднялся в рейтинге почти на триста позиций, из пятой сотни в середину второй.

В 1993 году лучшим результатом Палмера в одиночном разряде стал выход в третий круг турнира АТР высшей категории в Париже после победы над Рихардом Крайчеком, в тот момент двенадцатой ракеткой мира. После этого он вплотную приблизился к сотому месту в рейтинге. В парах он, хотя и не сумел повторить прошлогодних успехов, дважды играл в финалах турниров АТР и выиграл два «челленджера», что позволило ему сохранить место в числе 50 лучших игроков в парном разряде.

Вхождение в элиту и травмы: 1994—1999

1994 год стал лучшим для Палмера в его карьере в одиночном разряде. За год он дважды выходил в финал на турнирах АТР, в Пайнхерсте (Северная Каролина) и в Тулузе. В финале турнира в Пайнхерсте он победил девятую ракетку мира Тодда Мартина, завоевав единственный в карьере титул в одиночном разряде. Сразу после победы в Пайнхерсте он ещё раз обыграл Мартина на турнире в Корал-Спрингз (Флорида). Год он закончил на 36-м месте в рейтинге теннисистов в одиночном разряде. В парном разряде он десять раз за год играл в финалах турниров АТР-тура с пятью разными партнёрами (чаще всего с Патриком Макинроем) и четырежды добивался победы. Два из проигранных финалов, в Майами и Торонто, он провёл в турнирах высшей категории, ATP Championship Series, Single Week, а в финале турнира в Окленде они с Макинроем победили первую пару мира, Патрика Гэлбрайта и Гранта Коннелла. С Макинроем Палмер дошёл также до четвертьфинала Открытого чемпионата США. После победы на турнире в Базеле он впервые вошёл в десятку сильнейших теннисистов в парном разряде. В июле и сентябре Палмер провёл свои первые матчи за сборную США в Кубке Дэвиса, с которой дошёл до полуфинала турнира.

В 1995 году лучшим достижением Палмера в одиночном разряде стал выход в четвёртый круг Открытого чемпионата США, что является его высшим достижением в этом разряде на турнирах Большого шлема. Он дошёл также до третьего круга на Уимблдоне. В обоих случаях дорогу ему преграждали гранды — Пит Сампрас в Лондоне и Андре Агасси в Нью-Йорке. В парах он, как и год назад, выиграл четыре турнира, но это были турниры более высокого ранга. В январе он с Ричи Ренебергом победил на Открытом чемпионате Австралии, а в феврале с ним же на турнире категории ATP Championship Series в Мемфисе, после которого поднялся до седьмого места в рейтинге. Они дошли также до третьего круга на Уимблдоне и выиграли обе совместных игры в первом круге и четвертьфинале Кубка Дэвиса. В конце года Палмер завоевал ещё два титула (в том числе на Кубке Кремля) с Джимом Грэббом и Байроном Блэком, а сборная США, с которой он начал сезон, успешно завершила его, завоевав Кубок Дэвиса; правда, на финальный матч с Россией Палмера не пригласили: в ноябре он лёг на артроскопическую операцию коленных суставов на обеих ногах.

В 1996 году Палмер выступал нерегулярно, сначала оправляясь после операции, а в конце снова получив травму, и фактически отыграл только с середины марта до конца августа. В одиночном разряде он провёл в общей сложности меньше двадцати матчей, а в парах чуть больше двадцати, успев при этом дойти с Джонатаном Старком до полуфинала Открытого чемпионата Франции. Во втором круге они победили одну из посеянных пар — Байрона Блэка и Гранта Коннелла. В ноябре он снова лёг на операцию, на этот раз в связи с разрывом плечевой вращающей манжеты (en). Сезон 1997 года он также не сумел закончить, порвав в апреле мышцу правого бедра. Уже с порванной мышцей он выиграл в паре с Кристо ван Ренсбургом «челленджер» в Братиславе, после чего не выступал до конца сезона.

С мая 1998 года Палмер возобновил активные выступления. Бо́льшую часть сезона он провёл в турнирах уровня ITF Futures и ATP Challenger, выиграв три из них в парах и один в одиночном разряде, а в конце года с Джеффом Таранго победил на своём втором Кубке Кремля, вернувшись в число ста лучших теннисистов в парном разряде. В 1999 году Палмер практически прекратил выступления в одиночном разряде, сосредоточившись на игре в парах. В течение сезона с ним выступали разные партнёры, но наибольших успехов он добился с Паулом Хархёйсом из Нидерландов. Вместе они сыграли в пяти финалах, в том числе на Уимблдонском турнире и турнирах высшей категории в Гамбурге и Париже. За год Палмер выиграл два турнира, сначала с Алексом О’Брайеном в Дохе, а затем с Хархёйсом в Индианаполисе, а в конце года выступил с Хархёйсом в чемпионате АТР-тура, где они, однако, не сумели преодолеть групповой этап. Тем не менее Палмер закончил год на пятом месте в рейтинге.

Пик карьеры: 2000—2002

2000 год Палмер практически полностью провёл с Алексом О’Брайеном. Вместе они дошли до полуфиналов на Открытом чемпионате Австралии и на Открытом чемпионате США, а также до четвертьфинала на Уимблдоне. Они выиграли два турнира, в том числе турнир категории Masters в Индиан-Уэллс (ещё один турнир Палмер выиграл с Ренебергом), и один раз проиграли в финале. На Олимпиаде в Сиднее они были посеяны под вторым номером, но неожиданно проиграли первый же свой матч против соперников с Багамских островов. Они также выступали вместе в составе сборной США в Кубке Дэвиса и командном Кубке мира в Дюссельдорфе, а в конце года второй раз за карьеру Палмера сыграли в финальном турнире сезона, однако из группы снова не вышли. После победы в Индиан-Уэллс Палмер на месяц вышел на первое место в рейтинге игроков в парном разряде, а закончил год седьмым. Кроме того, за год он дважды выиграл турниры Большого шлема, сначала Открытый чемпионат Австралии, а затем Открытый чемпионат США, в смешанном парном разряде с Ренне Стаббз и Аранчей Санчес.

В следующем сезоне основным партнёром Палмера стал другой его соотечественник, Дональд Джонсон. В паре они выиграли Уимблдонский турнир и дошли до финала Открытого чемпионата США, а всего за год завоевали шесть титулов и ещё дважды играли в финале. В итоге Палмер занял в конце года четвёртое место в рейтинге. В этом сезоне финальный турнир среди пар официально не проводился, но в январе 2002 года для лучших пар был организован неофициальный Кубок Вызова в Бангалоре. На этом турнире Палмеру наконец удалось выйти из группы, но в полуфинале они с Джонсоном проиграли Павелу Визнеру и Петру Пале из Чехии.

Джонсон оставался партнёром Палмера и большую часть 2002 года. Они расстались после Открытого чемпионата США, успев выиграть два турнира в начале сезона, побывать ещё в двух финалах, в том числе на турнире высшей категории в Майами, и дойти до полуфинала на Открытом чемпионате Австралии и на Уимблдоне. После финала в Майами Палмер вернулся на первую строчку в рейтинге, где оставался больше двух месяцев, до середины июня. Заканчивал он сезон уже с другими партнёрами, Дэвидом Адамсом из ЮАР, с которым победил в октябре в Санкт-Петербурге, и Евгением Кафельниковым, и к концу года по-прежнему оставался в первой десятке рейтинга, хотя и далеко от первого места.

Завершение карьеры: 2003—2005

В 2003 году Палмер сменил ряд партнёров, больше всего выступая с Джонсоном, Джошуа Иглом из Австралии и Давидом Риклом из Чехии, но ни с кем из них не достиг значительных успехов. Его лучшими достижениями стали два финала турниров АТР (в Мюнхене и Ноттингеме) с Иглом и четвертьфинал Открытого чемпионата Австралии с Джонсоном, а также победа с Риклом в первом круге турнира в Мадриде над первой парой мира, братьями Бобом и Майком Брайанами. К концу года Палмер опустился в рейтинге за пределы первой двадцатки.

На следующий год партнёром Палмера стал чех Павел Визнер. За год они выиграли три турнира и дошли до полуфинала турнира серии Masters в Цинциннати, но этого оказалось недостаточно, чтобы попасть в число сильнейших пар мира, разыгрывавших Кубок Мастерс в конце сезона. В итоге перед сезоном 2005 года они расстались, и Палмер снова начал менять партнёров. Он выступал с Мартином Даммом в начале года, с Грейдоном Оливером в середине и с Тревисом Пэрроттом ближе к концу, но только один раз, в Ноттингеме, дошёл до полуфинала. В итоге после Открытого чемпионата США Палмер принял решение о завершении игровой карьеры. В 2006 году он вернулся в Стэнфордский университет, чтобы закончить учёбу и получить учёную степень по истории.

Место в рейтинге в конце года

Год	Одиночный разряд	Парный разряд
2005		160
2004		22
2003		24
2002		9
2001	1383	4
2000	357	7
1999	437	6
1998	174	86
1997	892	506
1996	214	82
1995	125	14
1994	36	11
1993	105	43
1992	149	25
1991	427	141

Участие в финалах турниров Большого шлема за карьеру (6)

Мужской парный разряд (4)

Победы (2)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1995	Открытый чемпионат Австралии	Ричи Ренеберг	Даниэль Нестор Марк Ноулз	6-3, 3-6, 6-3, 6-2
2001	Уимблдонский турнир	Дональд Джонсон	Иржи Новак Давид Рикл	6-4, 4-6, 6-3, 7-6(6)

Поражения (2)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1999	Уимблдонский турнир	Паул Хархёйс	Махеш Бхупати Леандер Паес	6-7(10), 6-3, 6-4, 7-6(4)
2001	Открытый чемпионат США	Дональд Джонсон	Уэйн Блэк Кевин Ульетт	7-6(9), 2-6, 6-3

Смешанный парный разряд (2)

Победы (2)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
2000	Открытый чемпионат Австралии	Ренне Стаббз	Аранча Санчес-Викарио Тодд Вудбридж	7-5, 7-6(3)
2000	Открытый чемпионат США	Аранча Санчес-Викарио	Анна Курникова Максим Мирный	6-4, 6-3

Титулы за карьеру (31)

Легенда
Большой шлем (4)
Кубок Мастерс (0)
Mercedes Super 9 (1)
ATP Championship Series / ATP Gold (6)
ATP World / ATP International (20)

Одиночный разряд (1)

Дата	Турнир	Покрытие	Соперник в финале	Счёт в финале
2 мая 1994	Пайнхерст, Северная Каролина, США	Грунт	Тодд Мартин	6-4, 7-6(5)

Мужской парный разряд (28)

№	Дата	Турнир	Покрытие	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1.	6 янв 1992	Веллингтон, Новая Зеландия	Хард	Джонатан Старк	Даниэль Вацек Михил Схаперс	6-3, 6-3
2.	20 июл 1992	Sovran Bank Classic, Вашингтон, США	Хард	Брет Гарнетт	Тодд Уитскен Кен Флэк	6-2, 6-3
3.	17 янв 1994	Benson and Hedges, Окленд, Новая Зеландия	Хард	Патрик Макинрой	Патрик Гэлбрайт Грант Коннелл	6-2, 4-6, 6-4
4.	7 фев 1994	Sybase Open, Сан-Хосе, США	Хард (i)	Рик Лич	Байрон Блэк Джонатан Старк	4-6, 6-4, 6-4
5.	2 мая 1994	AT&T Tennis Challenge, Атланта, США	Грунт	Ричи Ренеберг	Франсиско Монтана Джим Пью	4-6, 7-6, 6-4
6.	3 окт 1994	Davidoff Swiss Indoors, Базель	Хард (i)	Патрик Макинрой	Лен Бейл Джон-Лаффни де Ягер	6-3, 7-6
7.	30 янв 1995	Открытый чемпионат Австралии, Мельбурн	Хард	Ричи Ренеберг	Даниэль Нестор Марк Ноулз	6-3, 3-6, 6-3, 6-2
8.	20 фев 1995	Kroger St. Jude International, Мемфис, США	Хард (i)	Ричи Ренеберг	Бретт Стивен Томми Хо	4-6, 7-6, 6-1
9.	16 окт 1995	Открытый чемпионат Тель-Авива, Израиль	Хард	Джим Грэбб	Кент Киннэр Дэвид Уитон	6-4, 7-5
10.	13 ноя 1995	Кубок Кремля, Москва, Россия	Ковёр	Байрон Блэк	Бретт Стивен Томми Хо	6-4, 3-6, 6-3
11.	16 ноя 1998	Кубок Кремля, Москва (2)	Ковёр	Джефф Таранго	Даниэль Вацек Евгений Кафельников	6-4, 6-7, 6-2
12.	11 янв 1999	Qatar Open, Доха	Хард	Алекс О'Брайен	Пит Норвал Кевин Ульетт	6-3, 6-4
13.	23 авг 1999	RCA Championships, Индианаполис, США	Хард	Паул Хархёйс	Оливье Делатр Леандер Паес	6-3, 6-4
14.	13 мар 2000	Чемпионат Аризоны, Скоттсдейл, США	Хард	Ричи Ренеберг	Патрик Гэлбрайт Дэвид Макферсон	6-3, 7-5
15.	20 мар 2000	Indian Wells Masters, США	Хард	Алекс О’Брайен	Сэндон Столл Паул Хархёйс	6-4, 7-6(5)
16.	21 авг 2000	Legg Mason Tennis Classic, Вашингтон (2)	Хард	Алекс О’Брайен	Андре Агасси Саргис Саргисян	7-5, 6-1
17.	12 мар 2001	Franklin Templeton Classic, Скоттсдейл (2)	Хард	Дональд Джонсон	Марсело Риос Шенг Схалкен	7-6(3), 6-2
18.	30 апр 2001	Open SEAT, Барселона, Испания	Грунт	Дональд Джонсон	Фернандо Висенте Томми Робредо	7-6(2), 6-4
19.	7 мая 2001	Открытый чемпионат Мальорки, Испания	Грунт	Дональд Джонсон	Фелисиано Лопес Франсиско Роиг	7-5, 6-3
20.	25 июн 2001	Открытый чемпионат Ноттингема, Великобритания	Трава	Дональд Джонсон	Эндрю Кратцман Пол Хенли	6-4, 6-2
21.	9 июл 2001	Уимблдонский турнир, Лондон, Великобритания	Трава	Дональд Джонсон	Иржи Новак Давид Рикл	6-4, 4-6, 6-3, 7-6(6)
22.	29 окт 2001	If Stockholm Open, Швеция	Хард (i)	Дональд Джонсон	Йонас Бьоркман Тодд Вудбридж	6-3, 4-6, 6-3
23.	7 янв 2002	Qatar Open, Доха (2)	Хард	Дональд Джонсон	Иржи Новак Давид Рикл	6-3, 7-6(5)
24.	14 янв 2002	Adidas International, Сидней, Австралия	Хард	Дональд Джонсон	Джошуа Игл Сэндон Столл	6-4, 6-4
25.	28 окт 2002	Открытый чемпионат Санкт-Петербурга, Россия	Хард (i)	Дэвид Адамс	Ираклий Лабадзе Марат Сафин	7-6(8), 6-3
26.	16 фев 2004	Indesit Milano Indoors, Италия	Ковёр	Павел Визнер	Даниэле Браччали Джорджо Галимберти	6-4, 6-4
27.	4 окт 2004	Открытый чемпионат Шанхая, КНР	Хард	Павел Визнер	Рик Лич Брайан Макфи	4-6, 7-6(4), 7-6(11)
28.	11 окт 2004	AIG Japan Open, Токио	Хард	Павел Визнер	Иржи Новак Петр Пала	5-1 отказ

Смешанный парный разряд (2)

№	Дата	Турнир	Покрытие	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1.	30 янв 2000	Открытый чемпионат Австралии, Мельбурн	Хард	Ренне Стаббз	Аранча Санчес-Викарио Тодд Вудбридж	7-5, 7-6(3)
2.	10 сен 2000	Открытый чемпионат США, Нью-Йорк	Хард	Аранча Санчес-Викарио	Анна Курникова Максим Мирный	6-4, 6-3

Статистика участия в центральных турнирах в мужском парном разряде

Турнир	1988	1989	1990	1991	1992	1993	1994	1995	1996	1997	1998	1999	2000	2001	2002	2003	2004	2005	Итого	В / П за карьеру
Открытый чемпионат Австралии	НУ	НУ	НУ	НУ	1/4	НУ	1К	П	НУ	НУ	НУ	2К	1/2	НУ	1/2	1/4	1К	1К	1 / 9	21-8
Открытый чемпионат Франции	НУ	НУ	НУ	НУ	2К	3К	1К	2К	1/2	НУ	НУ	2К	1К	1К	2К	3К	2К	1К	0 / 12	13-12
Уимблдонский турнир	НУ	НУ	НУ	НУ	2К	1К	НУ	3К	2К	НУ	НУ	Ф	1/4	П	1/2	3К	3К	1К	1 / 11	25-10
Открытый чемпионат США	1К	1К	НУ	3К	1К	1К	1/4	1К	2К	НУ	1К	1К	1/2	Ф	1/4	3К	3К	2К	0 / 16	22-16
Чемпионат ATP / Кубок Мастерс	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	КТ	КТ	-		НУ	НУ	НУ	0 / 2	2-4
Олимпийские игры	НУ	-			НУ	-			НУ	-			2К	-			НУ	-	0 / 1	0-1
ATP Masters Series
Индиан-Уэллс	-		НУ	НУ	1К	1/4	1К	1К	НУ	НУ	НУ	2К	П	1/4	1/2	2К	НУ	1К	1 / 10	13-9
Майами			НУ	НУ	2К	1/4	Ф	1/4	НУ	НУ	НУ	2К	1/2	2К	Ф	НУ	2К	1К	0 / 10	17-10
Монте-Карло			НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	1К	1/2	1/4	1/2	2К	1/4	1К	0 / 7	9-7
Открытый чемпионат Италии			НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	1К	НУ	НУ	НУ	2К	1/4	НУ	1/4	1/4	2К	1К	0 / 7	6-7
Открытый чемпионат Германии			НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	Ф	1К	1/4	2К	2К	1К	НУ	0 / 6	8-6
Монреаль / Торонто			НУ	НУ	НУ	1/4	Ф	НУ	НУ	НУ	НУ	1/4	2К	Ф	1/4	НУ	1/4	НУ	0 / 7	14-7
Цинциннати			НУ	НУ	НУ	1/4	1/2	1/4	НУ	НУ	НУ	1/4	1К	2К	1/4	1К	1/2	НУ	0 / 9	13-9
Стокгольм / Эссен / Штутгарт / Мадрид			НУ	НУ	НУ	1К	1/2	1К	НУ	НУ	НУ	2К	2К	2К	1/4	1/2	1К	НУ	0 / 9	6-9
Париж			НУ	НУ	2К	НУ	1/4	1К	НУ	НУ	НУ	Ф	1/2	1/4	2К	1К	1К	НУ	0 / 9	8-9

Ссылки

• [www.atpworldtour.com/en/players/wikidata//overview Профиль на сайте ATP]  (англ.)

• [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)

Отрывок, характеризующий Палмер, Джаред

Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.