Домон, Жан Симон

Жан Домон
фр. Jean Domon
Дата рождения	2 марта 1774(1774-03-02)
Место рождения	Морепа, провинция Пикардия (ныне департамент Сомма), королевство Франция
Дата смерти	5 июля 1830(1830-07-05) (56 лет)
Место смерти	Париж, департамент Сена, королевство Франция
Принадлежность	Франция Франция
Род войск	Кавалерия
Годы службы	1791 – 1830
Звание	Генерал-лейтенант
Часть	Великая армия
Командовал	8-м гусарским полком (1809-12)
Сражения/войны	Жемапп (1792) Ульмская кампания (1805) Эльхинген (1805) Ульм (1805) Йена (1806) Магдебург (1806) Гоф (1807) Прейсиш-Эйлау (1807) Фридланд (1807) Ваграм (1809) Цнайм (1809) Островно (1812) Бородино (1812) Дрезден (1813) Лейпциг (1813) Ватерлоо (1815)
Награды и премии

Жан Симеон Домон (фр. Jean Siméon Domon; 1774—1830) — французский военный деятель, генерал-лейтенант (1814 год), барон (1810 год), участник революционных и наполеоновских войн.

Биография

6 сентября 1791 года начал военную службу в 4-м батальоне волонтёров Соммы. В тот же день избран сослуживцами младшим лейтенантом. Сражался в рядах Северной и Рейнско-Мозельской армий, был при Кортрейке, при осаде Лилля и при Жемаппе. 1 мая 1794 года стал адъютантом генерала Компера, участвовал в Голландской кампании. В рядах Самбро-Маасской армию отличился в сражении при Нойвиде 21 октября 1796 года, где смог захватить неприятельский редут и потерял коня, убитого под ним. С 1799 года сражался в рядах Дунайской армии, 24 марта 1799 года был ранен осколком в левую ногу и потерял коня в сражении при Липтингене, но не оставил строя. За эти успешные действия был 31 мая 1799 года произведён генералом Массена в командиры эскадрона 5-го гусарского полка. В 1800 году переведён в Рейнскую армию.

15 декабря 1803 года зачислен в 3-й гусарский полк, который дислоцировался в военном лагере Монтрей. С возобновлением войн на континенте, действовал в рядах знаменитой бригады Кольбера 6-го корпуса Великой Армии. Принимал участие в кампаниях 1805, 1806 и 1807 годов, отличился при Эльхингене, где захватил пять пушек и был ранен пулей в шею. Сражался при Ульме, Йене, Магдебурге.

7 января 1807 года произведён в майоры 7-го гусарского полка, сражался в составе бригады Латур-Мобура при Эйлау и Фридланде. В июле 1807 года возглавил 11-й временный кавалерийский полк.

7 апреля 1809 года второй полковник 7-го гусарского полка, в рядах бригады Пажоля участвовал в Австрийской кампании, отличился в сражениях при Ваграме и Цнайме, 10 августа 1809 года — полковник, командир 8-го гусарского полка, с 1810 по 1811 год служил в Наблюдательном корпусе Голландии.

Принимал участие в Русской кампании 1812 года в рядах 4-й бригады генерала Пире, отличился в сражении при Островно, 7 августа 1812 года произведён в бригадные генералы и назначен адъютантом короля Мюрата, командовал 1-й лёгкой кавалерийской бригадой 1-го армейского корпуса маршала Даву в сражениях при Красном и Бородино, 20 октября 1812 года — капитан гвардии Неаполитанского королевства.

В марте 1813 году возглавил кавалерию Неаполитанского королевства и принял участие в Саксонской кампании, сражался при Дрездене и Лейпциге, получил ранение в ногу в бою при Лёвенберге и в октябре 1813 года вместе с королём Мюратом возвратился в Неаполь. После присоединения Мюрата к союзникам вышел 21 января 1814 года в отставку и 21 марта 1814 года возвратился во Францию, где был зачислен в состав Старой гвардии.

При первой реставрации Бурбонов награждён 19 августа 1814 года чином генерал-лейтенанта, но оставался без служебного назначения, во время «Ста дней» присоединился к Императору и возглавил 3-ю кавалерийскую дивизию 6-го корпуса генерала Мутона, участвовал в Бельгийской кампании, сражался при Флёрюсе, Вавре и Намюре, был ранен в сражении при Ватерлоо, а после поражения увёл свою дивизию в Париж, а затем за Луару. После второй реставрации оставался с 1 августа 1815 года без служебного назначения и проживал в Перонне.

В 1820 году — генеральный инспектор кавалерии, конюший короля Людовика XVIII, с 12 февраля 1823 года командовал драгунской дивизией 2-го корпуса Пиренейской армии, принимал участие в Испанской кампании. Умер 5 июля 1830 года в Париже в возрасте 56 лет.

Воинские звания

• Младший лейтенант (6 сентября 1791 года);
• Лейтенант (12 мая 1793 года);
• Капитан (4 июня 1793 года);
• Командир эскадрона (31 мая 1799 года, утверждён 27 декабря 1799 года);
• Майор (7 января 1807 года);
• Второй полковник (7 апреля 1809 года);
• Полковник (10 августа 1809 года);
• Бригадный генерал (7 августа 1812 года);
• Генерал-лейтенант (19 августа 1814 года).

Титулы

• Барон Домон и Империи (фр. baron Domon et de l'Empire; декрет от 15 августа 1810 года, патент подтверждён 22 октября 1810 года);
• Виконт Домон (фр. vicomte Domon; 1820 год).

Награды

Легионер ордена Почётного легиона (14 июня 1804 года)

Офицер ордена Почётного легиона (3 июля 1807 года)

Кавалер военного ордена Святого Людовика (29 июля 1814 года)

Коммандан ордена Почётного легиона (15 октября 1819 года)

Большой крест испанского ордена Святого Фердинанда (20 октября 1823 года)

Коммандор военного ордена Святого Людовика (2 ноября 1823 года)

Великий офицер ордена Почётного легиона (29 октября 1828 года)

Источники

• Charles Mullié. Biographie des célébrités militaires des armées de terre et de mer de 1789 à 1850, 1852

Ссылки

• [www.culture.gouv.fr/public/mistral/leonore_fr?ACTION=RETROUVER&FIELD_1=NOM&VALUE_1=DOMON&NUMBER=4&GRP=0&REQ=%28%28DOMON%29%20%3aNOM%20%29&USRNAME=nobody&USRPWD=4%24%2534P&SPEC=9&SYN=1&IMLY=&MAX1=1&MAX2=1&MAX3=100&DOM=All Информация о генерале на сайте base Léonore]

Отрывок, характеризующий Домон, Жан Симон

Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера: