Сезар (кинопремия, 1976)
Поделись знанием:
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
| 1-я церемония вручения наград премии «Сезар» | ||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
</div>
| ||||||||||||||||||
1-я церемония вручения наград премии «Сезар» за заслуги в области кинематографа за 1975 год состоялась 3 апреля 1976 года во Дворце конгрессов[en], (Париж, Франция).
Список лауреатов и номинантов
Основные категории
| Категории | Лауреаты и номинанты |
|---|---|
| <center>Лучший фильм | • «Старое ружьё» / Le Vieux Fusil (режиссёр: Робер Энрико) |
| • «Кузен, кузина» / Cousin, cousine (режиссёр: Жан-Шарль Такелла[fr]) | |
| • «Пусть начнется праздник…» / Que la fête commence (режиссёр: Бертран Тавернье) | |
| • «Семь смертей по рецепту» / Sept morts sur ordonnance (режиссёр: Жак Руффио | |
| <center>Лучшая режиссура | • Бертран Тавернье за фильм «Пусть начнётся праздник» |
| • Франсуа Трюффо — «История Адели Г.[en]» | |
| • Робер Энрико — «Старое ружьё» | |
| • Жан-Поль Раппно — «Дикарь» | |
| <center>Лучшая мужская роль | • Филипп Нуаре — «Старое ружьё» (за роль Жульена Дандьё) |
| • Жерар Депардьё — «Семь смертей по рецепту» (за роль доктора Жана-Пьера Берга) | |
| • Виктор Лану — «Кузен, кузина» (за роль Людовика) | |
| • Патрик Девер — «Галеты из Понт-Авена[fr]» (за роль Анри Серина) | |
| <center>Лучшая женская роль | • Роми Шнайдер — «Главное — любить» (за роль Надин Шевалье) |
| • Изабель Аджани — «История Адели Г.» (за роль Адели Гуго) | |
| • катрин Денёв — «Дикарь» (за роль Нелли Ратабу) | |
| • Дельфин Сейриг — Песня Индии[en] (за роль Анны-Мари Стретье) | |
| <center>Лучшая мужская роль второго плана | • Жан Рошфор — «Пусть начнется праздник…» (за роль Гийома Дюбуа) |
| • Виктор Лану — «Прощай, полицейский» (за роль Пьера Лардатта) | |
| • Патрик Девер — «Прощай, полицейский» (за роль Лефевра) | |
| • Жан Буиз[en] — «Старое ружьё» (за роль Франсуа) | |
| <center>Лучшая женская роль второго плана | • Мари-Франс Пизье — «Кузен, кузина» (за роль Карины) и «Воспоминание о Франции[fr]» (за роль Регины) |
| • Изабель Юппер — «Алоиз[en]» (за роль Алоиз в юности) | |
| • Андреа Ферреоль[en] — «Галеты из Понт-Авена» (за роль мадам Ликуа) | |
| • Кристина Паскаль — «Пусть начнется праздник…» (за роль Эмили) | |
| <center>Лучшая музыка к фильму | • Франсуа де Рубэ[en] — «Старое ружьё» |
| • Карлос Д`Алеззио[en] — «Песня Индии» | |
| • Филипп II Орлеанский и Антуан Дюамель — «Пусть начнется праздник…» | |
| • Поль де Сенневиль[en] и Оливье Туссан[en] — «У савана нет карманов[en]» | |
| <center>Лучший звук | • Нара Коллери и Люк Перини — «Чёрная луна» |
| • Гаррик Маури и Гаральд Маури — «Чело-век» | |
| • Мишель Вионне — «Песня Индии» | |
| • Бернар Абой — «Старое ружьё» |
Специальная награда
| <center>Почётный «Сезар» | • Ингрид Бергман |
| • Дайана Росс |
Напишите отзыв о статье "Сезар (кинопремия, 1976)"
Ссылки
- [www.academie-cinema.org/ceremonie/palmares.html?annee=1976 Лауреаты и номинанты 1-й церемонии награждения премии «Сезар» на официальном сайте] (фр.)
- [www.imdb.com/event/ev0000157/1976 Лауреаты и номинанты премии «Сезар» в 1976 году на сайте IMDb] (англ.)
- [www.imdb.com/title/tt0663131// Ведущие и участники 1-й церемонии награждения премии «Сезар» на сайте IMDb]
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Сезар (кинопремия, 1976)
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
