Селларс, Питер

Питер Селларс
Peter Sellars
Питер Селларс в 2011 году
Имя при рождении:	Питер Селларс
Дата рождения:	27 сентября 1957(1957-09-27) (66 лет)
Место рождения:	Питтсбург, Пенсильвания, США
Профессия:	режиссёр, театральный режиссёр, театральный педагог, режиссёр оперного театра, либреттист
Гражданство:	США США
Годы активности:	с 1975 года по настоящее время
Награды:

Питер Селларс (англ. Peter Sellars, род. 27 сентября 1957 года, Питтсбург, штат Пенсильвания, США) — американский театральный и оперный режиссёр, прославившийся неоднозначными интерпретациями классики.

Биография

Питер Селларс родился 27 сентября 1957 года в Питтсбурге (штат Пенсильвания, США) в состоятельной и интеллигентной семье (родители — продюсер на радио и преподаватель английского языка). Классической музыкой заинтересовался в раннем детстве. В возрасте пяти лет получил от отца в подарок дирижёрскую палочку и особый пульт, с которого «дирижировал» записями симфоний Людвига Бетховена в исполнении Артуро Тосканини. Другим увлечением мальчика была зоология, он подрабатывал в питтсбургском зоопарке и в Музее естественной истории, где его особо привлекали змеи. Был учеником в кукольном Lovelace Marionette Theatre, но в силу малого возраста (10 лет) был допущен до актёрской работы с куклами только на четвёртый год учёбы и долгое время его обязанности ограничивались подъёмом и опусканием занавеса.

В возрасте 18 лет, проживая в Париже, вступил в Международный Союз деятелей театра кукол — Union International de la Marionettes. Побывал на конгрессе этой организации в Москве, где на него сильное воздействие оказал театр Сергея Образцова и он познакомился с национальными традициями кукольного театра народов СССР.

Учился в элитной Академии Филлипса в Массачусетсе. Окончил Гарвардский университет в 1981 году. В юности испытывал большое влияние российского авангарда 20-х годов XX века: Владимира Маяковского, Велимира Хлебникова, Казимира Малевича, Всеволода Мейерхольда, Сергея Эйзенштейна (но дипломная исследовательская работа Селларса была посвящена последнему году творчества Константина Станиславского). Своим учителем в Гарварде режиссёр считает известного слависта Юрия Штридтера. В его выпускной постановке пьеса Уильяма Шекспира «Антоний и Клеопатра» разыгрывалась в плавательном бассейне. Ещё будучи студентом, поставил версию «Кольца нибелунга» Рихарда Вагнера для кукольного театра.

• Phillips Academy, Andover, MA - Samuel Phillips Hall.JPG

  Академия Филлипса

• Harvard University Massachusetts Hall.jpg

  Гарвардский университет

После окончания колледжа Селларс путешествовал по Индии, Китаю и Японии с целью знакомства с азиатским театром.

В 26 лет стал режиссёром Американского Национального Театра в Вашингтоне.

Первым серьёзным опытом обращения к музыкальному театру опытом режиссёр считает свои полусценические постановки кантат И. С. Баха в церкви Святого Эммануила в Бостоне. Эта церковь предоставляла убежище бездомным, каждую субботу тут проходили встречи Общества анонимных алкоголиков. Церковь разрешила молодому режиссёру, не имеющему средств на аренду помещения, устроить здесь репетиционную базу и показывать постановки публике. Сам Селларс считает, что общение с этой аудиторией, которая становилась первым зрителем его постановок, изменило его взгляды на оперный театр.

Селларс осуществил постановки оперных спектаклей на сценах Метрополитен-опера, Королевского театра в Мадриде, Глайндборнского фестиваля, Мариинского театра, Пермского театра оперы и балета («Королева индейцев» Генри Пёрселла, эта незаконченная опера композитора стала совместной постановкой Пермского театра, Королевского театра в Мадриде и Английской национальной оперы), Лирической оперы Чикаго, Финской Национальной оперой, Парижской национальной оперы, Оперы Сан-Франциско. Ставил оперные спектакли для Зальцбургского фестиваля, для Международного фестиваля в Манчестере, для фестиваля «Звёзды белых ночей» в Санкт-Петербурге («Тристан и Изольда» Рихарда Вагнера в Концертном зале Мариинского театра), для музыкального фестиваля в Охай (Калифорния), Эдинбургского театрального фестиваля.

Работает с крупнейшими дирижёрами: Валерием Гергиевым, Эсой-Пекка Салоненом, Теодором Курентзисом, Уильямом Кристи, Густаво Дудамелем…

Интересными были признаны полусценические интерпретации режиссёром ораторий эпохи барокко, особый успех выпал на постановку оратории Г. Ф. Генделя «Феодора» (2000 год, дирижёр Уильям Кристи, Glyndebourne Festival Opera) и оратории И. С. Баха «Страсти по Матфею» с Берлинским филармоническим оркестром (2010 год, дирижёр Саймон Рэттл).

Питер Селларс был руководителем крупнейших фестивалей: Фестиваль искусств в Лос-Анджелесе (в 1990 и 1993 годах), фестиваль искусств в Аделаиде (Австралия, в 2000 году) и театральный фестиваль в Венеции (Италия, в 2003 году), New Crowned Hope (Вена, Австрия, 2006 год) в честь 250-ти летия В. А. Моцарта.

Режиссёр активно сотрудничает с современными композиторами. Он осуществил в разное время постановки опер Кайи Саариахо, Освальдо Голихова, Оливье Мессиана, Дьёрдя Лигети, Джорджа Крама, почти всех опер Джона Адамса.

Селларс продолжает работать над театральными постановками. В 1994 году он с успехом поставил «Венецианского купца» Шекспира в театре Бобиньи в Париже, а затем в 2009 году «Отелло», где все роли играли чернокожие артисты, только заглавного героя играл чиканос. Режиссёр намеренно пытался вызвать у зрителей ассоциации с судьбой Барака Обамы. Интересной была признаны его постановка пьесы Тони Моррисон «Дездемона» в 2011 году. Идею пьесы писательнице предложил сам Селлерс. В ней история Отелло рассказывается с точки зрения Дездемоны. Действие постановки происходит во время африканского ритуала поминовения усопших и сопровождается хором малийских девушек.

Питер Селларс является профессором кафедры Мирового искусства и культуры Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Является почётным членом Американской Академии искусств и наук.

• American Academy of Arts and Sciences, Cambridge, Massachusetts.JPG

  Американская академия искусств и наук, Кембридж, Массачусетс

• Royce Hall post rain.jpg

  Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, самое старое здание, ставшее его символом

Сотрудничество с Джоном Адамсом

Работа Селларса с композитором началась в 1985 году. Первым опытом их сотрудничества стала постановка в Хьюстоне в октябре 1987 года оперы «Никсон в Китае» («Nixon in China») на либретто Алисы Гудман о встрече Ричарда Никсона с Мао Цзэдуном, состоявшейся в феврале 1972 года. Она была копродукцией Houston Grand Opera, Бруклинской академии музыки, Нидерландской оперы и Вашингтонской оперы. Идея оперы принадлежит Селларсу, который предложил её ещё в 1985 году. Тогда Адамс встретил предложение неодобрительно, но затем оценил по достоинству. Сначала в мае 1987 года была представлена концертная версия и организована публичная дискуссия в антракте, копия либретто была предусмотрительно послана и самому бывшему президенту Никсону (продюсеры опасались негативной реакции на политическую трактовку событий в опере). Только после одобрительной реакции зрителей и официальных властей была показана уже готовая к тому времени сценическая версия. Позднее опера была представлена в Нью-Йорке и Вашингтоне, а также в оперных театрах Европы. В 1990 году Селларс сделал новую редакцию оперы, чтобы учесть изменение отношений США и Китая после событий на Тяньаньмэнь.

Следующим плодом сотрудничества Адамса и Гудман стала опера «Смерть Клингхоффера» («The Death of Klinghoffer») на сюжет о захвате круизного судна «Achille Lauro» палестинскими террористами 1985 году. Идея оперы снова была предложена Селларсом, он же выступил и в качестве режиссёра-постановщика. Спектакль стал копродукцией Королевского театра де ла Монне, Оперы Сан-Франциско, Лионской оперы, Лос-Анджелесского фестиваля, Глайнбурнского фестиваля, Бруклинской академии музыки. Премьера постановки Селларса состоялась в Королевском театре де ла Монне (Брюссель) в марте 1991 года. Хотя авторы заявляли о своей нейтральной политической позиции, в адрес Адамса, Селларса и Гудман раздавались обвинения в антисемитизме.

В 1995 году Селларс осуществил постановку оперы Адамса «I Was Looking at the Ceiling and Then I Saw the Sky». Действие оперы разворачивается после землетрясения в Лос-Анджелесе 1994 года. Герои оперы - представители различных общественных слоёв и этносов США.

Селларс в декабре 2000 года поставил премьеру следующей оперы Адамса «Младенец Христос» («El niño») в Театре Шатле в Париже. Питер Селларс выступил на этот раз в качестве соавтора либретто, автора идеи создания оперы и режиссёра-постановщика, ему же Адамс и посвятил саму оперу. Действие оперы в постановке происходит на фоне киноэкрана, на котором Рождество Христово соотносится с историей молодой пары латиноамериканцев и рождением их ребенка, а волхвами оказываются бродяги. Опера исполняется на испанском и английском языках с вкраплением латинских текстов. В либретто Селларса были использованы произведения Хильдегарды Бингенской, Хуаны Инес де ла Крус, Габриэлы Мистраль, Розарио Кастелланос, Висенте Уидобро, Рубена Дарио.

Опера «Атомный доктор» («Доктор Атом»), поставленная в октябре 2005 года в Опере Сан-Франциско, повествует о событиях создания атомной бомбы. Она посвящена личности Роберта Оппенгеймера и рассказывает о его роли в осуществлении Манхеттенского проекта. Снова Селларс выступил в качестве либреттиста и режиссёра-постановщика, хотя начинала работу над либретто Алис Гудман, затем вышедшая из проекта в связи с несогласием с трактовкой событий. Большая часть текста оперы была взята из рассекреченных правительственных документов США и переписки между учеными, государственными деятелями и генералами, которые были вовлечены в проект. Использованы также были стихи Шарля Бодлера, Джона Донна, цитаты из Бхагавадгиты и традиционные песни индейцев-пуэбло.

В ноябре 2006 года состоялась премьера (в венском MuseumsQuartier Hall) оперы Адамса «A Flowering Tree» на сюжет южно-индийской легенды, напоминающей «Волшебную флейту» Моцарта. Селларс выступил в качестве либреттиста и режиссёра-постановщика.

Последнее по времени сотрудничество – «Евангелие от другой Марии» («The Gospel According to the Other Mary»). Премьера была подготовлена Лос-Анджелесским филармоническим оркестром под управлением Густаво Дудамеля. Премьера была дана 8 марта 2013 года в Лос-Анджелесе, а 20 марта показана на Люцернском музыкальном фестивале. Селларсу принадлежит либретто и постановка оперы. Кроме канонических текстов он использовал мемуары Дороти Дэй, сочинения Примо Леви, Рубена Дарио, Розарио Кастелланоса и других поэтов.

Работа в кино

Режиссёр испытывает интерес к художественному кино. В 1987 году он снялся в фильме Жана-Люка Годара «Король Лир» (в этом фильме выступил и как сценарист, но в титрах не указан). В том же году он сыграл эпизодическую роль Гостя в фильме Джона Эвилдсена «С Новым годом». Селларс неоднократно появлялся в эпизодических ролях в телесериалах: «Уравнитель» (The Equalizer, в роли Woody, 1 эпизод, 1988 год), «Полиция Майами: Отдел нравов» (в роли Dr. Ohara, 1 эпизод, 1985 год), где режиссёры эксплуатировали его необычный имидж.

В 1991 году Питер Селларс снял фильм «Кабинет доктора Рамиреса» (копродукция Франции, Германии, США и Великобритании) с участием Михаила Барышникова, сыгравшим роль сомнамбулы Сезара. В создании фильма приняли участие и другие культовые фигуры: музыка к фильму принадлежит Джону Адамсу (которая дополняется мелодиями Тибета), главную женскую роль сыграла Джоан Кьюсак, главную мужскую – Питер Галлахер, художником-постановщиком фильма выступил Георгий Цыпин, оператором Дэвид Уоткин, одним из продюсеров стал Дэвид Линч. Сам фильм является вольной интерпретацией классического сюжета фильма Роберта Вине «Кабинет доктора Калигари» (Германия, 1920 год). Действие фильма перенесено в современность, оно происходит на Манхеттене во время финансового кризиса. Отдавая дань немому оригиналу, персонажи фильма не произносят ни одного слова, передавая друг другу по ходу действия только пророческие записки сомнамбулы, которые и выполняют роль немногочисленных титров к фильму. Фильм был представлен на кинофестивале «Сандэнс», на Стокгольмском международном кинофестивале и участвовал в конкурсной программе этого фестиваля в номинации Лучший режиссёр. Сам Селлерс так описывает фильм:

«Фильм состоит из ряда параллельных эпизодов, которые будут по разному интерпретированы каждым зрителем. Они связаны миром чистого цвета, звука, света, эмоций и человеческого присутствия».

Фильм вызвал интерес кинокритиков, но широкая аудитория его проигнорировала.

Селларс принимал участие в съёмках эпизода телесериала «Independent Lens» (2008 год), где выступил с рассказом о постановке оперы Джона Адамса «Атомный доктор».

Творчеству Питера Селларса посвящён документальный фильм «Питер Селларс: портрет» (Россия, Канада, 1998 год, режиссёр Марина Голдовская). Селларс был одним из художественных руководителей международного кинофестиваля в Теллуриде.

Особенности творчества

Для Селларса характерен экспериментальный, часто шокирующий зрителя, подход к оперным и театральным постановкам. Он свободно переносит действие пьесы или оперы в настоящее время или даже в будущее, осовременивает её содержание. За это он неоднократно подвергался критике, в том числе и со стороны самих композиторов, оперы которых он ставил. Так Дьёрдь Лигети резко негативно оценил постановку своей оперы «Le Grand Macabre» в Зальцбурге в 1997 году. Вместе с тем у прессы возникло подозрение, что критикой постановки композитор (в ходе репетиций находившийся в зале и не выражавший недовольства) пытался привлечь повышенное внимание к ней. Восторженные отзывы о постановках своих опер «Любовь издалёка» и «Альма Матер» режиссёром дала Кайя Саариахо.

Вот что утверждает сам Питер Селларс о своём творчестве:

«Я хочу сохранить интимность, нежность, поэзию, особенно в век интернета, когда люди в наше время прикасаются только к пластиковым клавишам на компьютере. В музыке интимность кажется мне особенно важной, когда человек, например, касается пальцем струны лютни. Это напряжение так чувственно, так красиво, пробуждаются ощущения, и ты чувствуешь эту невероятную интимность прикосновения. Поэтому для меня очень важно то, как персонажи касаются друг друга на сцене, как возникает истинный человеческий контакт. Не только момент прикосновения, но и эмоции, которые разделяют люди».

Работа с российскими театрами

• «Тристан и Изольда» Рихарда Вагнера. В 2003 году дирижёр Эса-Пекка Салонен выступил с проектом необычной постановки оперы. К проекту в качестве режиссёра подключился Питер Селларс. Видеоинсталяция была заказана Биллу Виоле. Она была создана Студией Билла Виолы в сотрудничестве с Парижской Национальной оперой, Филармонической ассоциацией Лос-Анджелеса, Линкольн-центром, Галереей Джеймса Кохана и Haunch of Vension (London). Премьера состоялась в 2004 года в Walt Disney Concert Hall (Лос-Анджелес), а затем в апреле 2005 года в Париже в Opera de Bastille. Зрелищность действия была сведена к минимуму, темп движений артистов замедлен, само действие проходило на фоне образов огня и воды, использованных в гигантской инсталляции. С осени 2005 года спектаклями стал дирижировать вместо Салонена Валерий Гергиев, который привлёк солистов, оркестр и хор Мариинского театра. В этой версии спектакль был показан в Роттердаме. В 2008 году два спектакля постановки прошли с большим успехом в Концертном зале Мариинского театра. Главные партии исполняли Гари Леман, Сьюзен Фостер и Рене Папе. Для исполнения в Санкт-Петербурге была сделана упрощенная полусценическая версия постановки Селларса. Питер Селларс специально для буклета к спектаклю в Санкт-Петербурге подготовил собственное изложение сюжета оперы, отличающееся от традиционного.
• «Иоланта» Петра Чайковского и «Персефона» Игоря Стравинского. Копродукция 2012 года Королевского театра в Мадриде с Большим театром. Дирижёр — Теодор Курентзис, Художник-постановщик — Георгий Цыпин. Предполагалось, что сначала постановка пройдёт в Мадриде, а затем будет показана на московской сцене в 2014 году. «Иоланта» была поставлена предельно аскетично, персонажи одеты в одежду чёрного цвета современного покроя. «Персефона» трактовалась как мистерия, к её исполнению была привлечена труппа танцоров из Камбоджи. Обе оперы шли в одних и тех же декорациях.
• «Королева индейцев» Генри Пёрселла в Пермском театре оперы и балета имени П. И. Чайковского. Дирижёром и художественным руководителем постановки выступил Теодорос Курентзис, художником-постановщиком - Гронк. Питеру Селларсу принадлежит новая концепция оперы: вокальные номера с оригинальным текстом Джона Драйдена дополняются декламацией отрывков из романа современной писательницы из Никарагуа Розарио Агиляр «Затерянные хроники terra firma». В незаконченная композитором оперу включены другие самостоятельные светские и духовные произведения Пёрселла. Спектакль удостоен двух Золотых масок. В 2013 году в номинации «Событие года» он стал лауреатом российской театральной премии Casta Diva.

Награды

• 1983 год. Стипендия Мак-Артура за творческую деятельность и высокий творческий потенциал.
• 1998 год. Премия Эразма за сочетание европейских и американских традиций в оперных и театральных постановках.
• 2005 год. The Dorothy and Lillian Gish Prize за «выдающийся вклад в понимание жизни и красоты мира».
• 2014 год. Polar Music Prize (иногда называется Музыкальной нобелевской премией, денежное содержание премии — 1 000 000 шведских крон).
• 2015 год. Золотая маска за лучший оперный спектакль и лично Питеру Селларсу за лучшую режиссуру оперного спектакля («Королева индейцев» Генри Пёрселла).

• Blasieholmstorg 2009.jpg

  Шведская Королевская Академия музыки, вручающая Polar Music Prize

• Золотая маска омского театра кукол АРЛЕКИН.jpg

  Золотая маска

Интересные факты

• Режиссёр утверждает, что каждый день просматривает американские газеты Guardian, The New York Times, Democracy Now, французскую газету Le Monde diplomatique, чтобы иметь не только информацию о событиях в мире, но и широкий спектр мнений о них.
• Питер Селлерс любит посещать секонд-хэнды, приобретая там для себя и своих друзей необычные и странные предметы гардероба, в первую очередь сорочки.
• Режиссёр любит шокировать окружающих своим необычным внешним видом:

«Питер Селларс известен своей экстравагантностью. Я обратил внимание на необычно одетого человека еще за несколько дней до спектакля-концерта. Он был в чём-то невообразимом и весь закутан огромной шалью до пола, которую носят очень старые бабушки, когда им холодно. Всё его одеяние (несвежая и пёстрая рубашка и жилет) было покрыто огромными и невероятно длинными бусами, а на голове красовалось нечто похожее на вертолётную площадку — это и был Селларс».

• Хобби режиссёра — путешествия. Особое впечатление на него произвела Индия:

«Когда мне был двадцать один год, я поехал в Индию и в шесть часов утра на берегах Ганга в городе Варанаси (Священном городе) моя жизнь изменилась. В шесть часов утра. Это город, где сжигают трупы, где крематорий и дым. Мертвые тела плывут по реке и в то же самое время люди приносят сюда своих младенцев мыться. Младенцы рядом с телами мертвых, и небо темно от дыма крематория, и стервятники кружат над рекою, выискивая плоть. И ты — там, в начале и конце мира одновременно».

Литература

• Freeman, John. The Greatest Shows on Earth: World Theatre from Peter Brook to the Sydney Olympics. Oxford. 2014.
• Meyer-Thoss, Gottfried. Extrakte. Peter Sellars - Amerikanisches Welttheater. Berlin. Parthas Verlag. 2004.
• [www.guardian.co.uk/stage/2006/jun/03/theatre.mozart Lucasta Miller. Rock me Amadeus. Interview with Peter Sellars. The Guardian. 3 June 2006.]

Ссылки

• Peter Sellars (англ.) на сайте Internet Movie Database

США   Театр   Классическая музыка   Опера

Отрывок, характеризующий Селларс, Питер

– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.