Фэн Юйсян

Фэн Юйсян
Дата рождения	1882(1882)
Дата смерти	1948(1948)
Годы службы	1913-1948
Звание	Маршал Китайской Армии
Сражения/войны	Первая Чжили-Фэнтяньская война Вторая чжили-фэнтяньская война Северный поход Гражданская война в Китае Война центральных равнин Кампания во Внутренней Монголии Японо-китайская война (1937—1945)

Фэн Юйсян (кит. трад. 馮玉祥, упр. 冯玉祥, пиньинь: Féng Yùxiáng, старый вариант написания Фын Юй-сян; 26 сентября 1882, провинция Чжили — 4 сентября 1948, Чёрное море) — китайский военный и политический деятель; маршал Китайской республики с 1927 года; эссеист и поэт. Отмечается художественная ценность воспоминаний Фэн Юйсяна «Моя жизнь» (в трёх томах), написанных в лёгкой для чтения манере и приближающихся к классическому стилю; он также известен как автор множества стихотворений на военную тему.

Биография

Детство и юность

В официальном жизнеописании Фэн Юйсяна он называется этническим китайцем, родившимся в провинции Чжили (ныне Хэбэй) 26 сентября 1882 года. О семье Фэн Юйсяна также сохранились весьма скудные сведения: его отец, бедный рабочий-каменщик, вероятно, вступил в императорскую армию и дослужился до низших офицерских чинов, что и предопределило будущую карьеру Фэн Юйсяна, вступившего на военную службу в 16-летнем возрасте. Однако китайских документов, подтверждающих статус Фэн Юйсяна до Синьхайской революции, не сохранилось.

Фэн Юйсян, принадлежащий к епископальной методистской церкви с 1914 года, до конца жизни сохранял христианское вероисповедание, относительно нетипичное для китайской глубинки начала XX века, за что и получил прозвище «генерал-христианин». Несмотря на противодействие своего окружения, он крестил не только своего сына, но даже часть своих солдат. Жена Фэна была секретарём Пекинского союза молодых христиан.

Политическая карьера на Севере Китая

В 1910 году окончил Баодинскую военную школу, принимал активное участие в Синьхайской революции 1911—1913 годов. Он разделял революционный романтизм многих военнослужащих китайской армии, поддержавших свержение маньчжурской династии Цин, а его опыт в военной сфере мог быть полезен в гражданской войне, фактически развязанной Юань Шикаем и военными правителями Северного Китая. Прожив некоторое время в Пекине, Фэн Юйсян занимал высшие командные должности вначале у президента Юань Шикая, а после его смерти в армиях различных дайцзунов — китайских милитаристов, правивших целыми провинциями на севере Китая.

Со временем Фэн Юйсян сумел освободиться от верховенства других северных милитаристов и обрести достаточную самостоятельность. Однако стиль руководства Фэн Юйсяна кардинально отличался от остальных военных правителей, совмещая строгую военную дисциплину с патерналистской политикой в духе христианского социализма (приверженцем которого и считал себя Фэн Юйсян). Британский протестантский проповедник Маршалл Брумхолл посвятил ему изданную в 1923 году книгу, в заглавии которой назвал Фэн Юйсяна «добрым солдатом Иисуса Христа».

Участие в государственном перевороте

Революционные события способствовали Фэн Юйсяну в приходе к власти в провинции Шэньси, военным правителем которой он оставался в 1917—1926 годах. В октябре 1924 года Фэн Юйсян, в ходе Первой чжили-фэнтяньской войны примыкавший к чжилийской милитаристской клике, открыто выступил против её лидера У Пэйфу. Заняв Пекин, Фэн возглавил государственный переворот, вторично изгнал марионеточного императора Пу И (Сюань Туна) из «Запретного дворца» и образовал новое пекинское правительство, лояльное к революционным силам Юго-восточного Китая.

Для закрепления своего успеха он воспользовался разногласиями между враждующими группировками, призвав на помощь в борьбе с чжилийской кликой фэнтяньскую. Фактически контролируя местное правительство, китайский военачальник нашёл внешнеполитического союзника, который будет снабжать его военными кадрами, оружием и деньгами — СССР. Встретившись с советскими посланниками Михаилом Бородиным и Львом Караханом и убедив их в преданности идеям свободы и равенства, он пригласил в Пекин советских военных советников (в частности, Виталия Примакова, работавшего под псевдонимом Лин), контакты с которыми Фэн наладил ещё во время Первой чжилийско-фынтянской войны (его боевые качества в своих мемуарах высоко оценивал Василий Блюхер). Советские специалисты предоставили Фэн Юйсяну свою помощь в реорганизации северных войск, на базе которых была сформирована революционная 1-я «Народная армия» (Гоминьцзюнь). Только за один год на вооружение его армии Советский Союз выделил свыше шести миллионов рублей.

Фэн не препятствовал организации массового движения на подвластной ему территории. Там насчитывалось до 40 тыс. членов профсоюзов, рабочие могли устраивать торжественные заседания, на которых присутствовали сотни людей. Работники Гоминьдана, и в частности, входившие в него на тот момент коммунисты, активно участвовали в политической работе в армии.

Несмотря на то, что формально он продолжал подчиняться руководителю фынтянской клики Чжан Цзолиню, Фэн Юйсян проводил активные тайные переговоры с действовавшим на юге революционным правительством Сунь Ятсена, результатом которых было подчинение китайского военачальника, располагавшего к тому моменту 150 000 штыков, распоряжениям революционного правительства. По мнению многих историков, именно переход Фэн Юйсяна на сторону Сунь Ятсена предопределил последующее поражение разрозненных группировок дайцзунов.

В 1925 году Фэну временно удалось оттеснить фэнтянцев на северо-восток, однако уже в следующем году под натиском войск Чжан Цзолиня и под давлением иностранных держав, требовавших вывода войск из треугольника Дагу-Тяньцзинь-Пекин, он был вынужден отступить из Пекина на северо-запад за Великую стену.

С Чан Кайши и против него

В 1926 году Фэн Юйсян вступил в Гоминьдан, став одним из влиятельных лидеров левого крыла партии. В августе-сентябре 1926 года впервые посетил СССР. Во время Северного похода Национально-революционной армии (НРА) 1926—1927 годов, поддержал наступление на юге, обратив свои войска против милитаристов в центральной провинции Хэнани, и к 1929 году очистил от милитаристов практически весь север и центр Китая.

Изначально поддержал антикоммунистический переворот Чан Кайши 12 апреля 1927 года и распорядился прекратить в своих войсках агитацию против Чан Кайши. 30 мая 1927 года установил с новым правительством официальный контакт; в апреле 1928 года «Народная армия» совместно с войсками НРА возобновили военные операции против северных милитаристов.

В качестве маршала китайской армии (с 1927 года), военного министра и вице-председатель Исполнительного Юаня (с октября 1928 года) приобрёл определённое влияние на политику Чан Кайши. Впрочем, вскоре он разочаровался в политическом курсе нанкинского правительства Чан Кайши (как и в Ван Цзинвэе) и впоследствии подвергал его активной критике как направленный на сворачивание революционных преобразований и усиление конфронтации с коммунистами.

Перейдя в лагерь оппозиции, Фэн Юйсян объединился с Янь Сишанем, Ли Цзунжэнем и Бай Чунси, чтобы бросить вызов верховенству руководителю Гоминьдана, и началась Война центральных равнин. В октябре-ноябре 1929 года крупнейшая из сил союзников — Северо-западная армия Фэн Юйсяна — выступила против Чан Кайши, однако была оттеснена в окраинные провинции Чахар и Суйюань, а чанкайшисты подстрекали местных мусульман и монголов против Фэн Юйсяна. В октябре 1930 года войска центрального правительства нанесли ему окончательное поражение, и подчинённые ему войска влились в армию Чжан Сюэляна. Это означало также конец эры «старых милитаристов».

Война с Японией и союз с коммунистами

Лишённый реальной военной власти в результате выступления против правительства в Нанкине, Фэн Юйсян решительно выступил против незаконной аннексии Маньчжурии Японией, ратуя против бездействия китайских властей и подписания кабального договора с японцами.

После образования японского марионеточного государства Маньчжоу-Го стал 26 мая 1933 года главнокомандующим Чахарской народной антияпонской армией, которую сам оценивал в 100 тысяч человек; Фан Чжэнъу стал заместителем главнокомандующего, а Цзи Хунчан — командующим передовыми частями. В ходе кампании во Внутренней Монголии Фэн Юйсян успешно наступал на японские позиции и создал в Калгане «Комитет по возвращению Четырёх провинций Северо-Востока», прямо угрожая Маньчжоу-Го. Однако из-за блокады со стороны Чан Кайши (считавшего, что в Объединённой антияпонской армии заправляют коммунисты, и полагавшего её угрозой своей власти) Фэн Юйсяну пришлось распустить свою армию и сдать командование в августе 1933 года.

В октябре 1935 года по приглашению Чан Кайши пригласил его в Нанкин, чтобы служить в качестве вице-президента Национального военного совета. Фэн Юйсян занимал штатную должность до 1938 года и оставался членом Совета до 1945 года, а также вновь был видным функционером Гоминьдана.

На протяжении войны с Японией 1937—1945 годов, будучи командующим 6-го военного округа, выступал за сплочение китайского народа, «единый фронт» Гоминьдана и Коммунистической партии Китая, а также их вооружённых формирований. Имея в своём распоряжении гоминьдановские армии, Фэн Юйсян совместно с коммунистическими партизанами на протяжении войны активно противостоял японским захватчикам, что отмечалось в ряде статей Мао Цзэдуна.

Выехал после войны в США, где изучал опыт «Нового курса» Ф. Д. Рузвельта, в частности деятельность TVA (Администрации Долины Теннесси), и посещал христианские миссионерские группы, а также посетил дом покойного генерала Джозефа Стилуелла, с которым вместе работал в Китае и разделял критическое отношение к авторитаризму Чан Кайши. Находясь в США, Фэн Юйсян окончательно порвал с правительством генералиссимуса Чан Кайши и выступил против политики администрации американского президента Гарри Трумэна, побуждавшей Гоминьдан к возобновлению гражданской войны против коммунистов.

Примкнул к Революционному комитету Гоминьдана — левому отколу от Гоминьдана, сблизившемуся с КПК. В январе 1948 года был заочно избран председателем его Политического совета.

Смерть

Направляясь в Советский Союз на конференцию с участием китайских коммунистов, 4 сентября 1948 года погиб с одной из дочерей в результате пожара («несчастный случай при возгорании киноплёнки») на палубе пассажирского судна «Победа» на Чёрном море, неподалеку от Ялты. Гроб Фэн Юйсяна был отправлен на самолёте в Москву, где тело кремировали согласно желанию супруги. Останки маршала были торжественно перезахоронены с воинскими почестями в Китае, у священной горы Тайшань в провинции Шаньдун новым коммунистическим правительством в 1953 году.

Семья

Вдова Фэна возглавляла Министерство здравоохранения КНР, сын остался в СССР, окончил Московское высшее техническое училище. Работал летчиком гражданской авиации, в частности пилотировал сверхзвуковой пассажирский самолёт Ту-144.

См. также

• Эра милитаристов в Китае

Литература

• Sheridan, James E. Chinese Warlord: The Career of Feng Yu-hsiang. — Stanford University, 1966.

Ссылки

• [rbdut.com.ua/publ/guculshhinoznavstvo/bichkivec_ministr_oboroni_i_marshal_kitaju/4-1-0-81 Версия о закарпатском происхождении Фэн Юйсяна]
• [www.itogi.ru/archive/2004/40/76486.html Тень «Победы». Версии смерти Фэн Юйсяна]

Отрывок, характеризующий Фэн Юйсян

– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.
[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.