44-й Венецианский кинофестиваль
Поделись знанием:
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
44-й Венецианский кинофестиваль | |||
Общие сведения | |||
---|---|---|---|
Дата проведения |
с 29 августа по 9 сентября, 1987 года | ||
Место проведения | |||
Жюри фестиваля | |||
Председатель жюри | |||
|
44-й Венецианский международный кинофестиваль проходил в Венеции, Италия, с 29 августа по 9 сентября, 1987 года.
Жюри
- Ирен Папас (председатель жюри, Греция)[1]
- Сабин Азема (Франция),
- Джон Бэйли (США),
- Аня Брайен (Норвегия),
- Беатрис Гуидо (Аргентина),
- Карло Лиццани (Италия),
- Карой Макк (Венгрия),
- Сергей Соловьёв (СССР),
- Витторио Стораро (Италия),
- Ана Каролина (Бразилия),
- Майкл Йорк (Великобритания),
- Регина Циглер (ГДР).
Фильмы в конкурсе
- Суррогатная мать, режиссёр Им Квон Тхэк
- До свидания, дети, режиссёр Луи Маль
- Морис, режиссёр Джеймс Айвори
- Парень из Калабрии, режиссёр Луиджи Коменчини
- Очки в золотой оправе, режиссёр Джулиано Монтальдо
- Да здравствует синьора!, режиссёр Эрманно Ольми
- Желаемой, режиссёр Паолу Роша
- Божественные слова, режиссёр Хосе Луис Гарсиа Санчес
- Гиг-гип-ура!, режиссёр Челль Греде
- Призрачная долина, режиссёр Ален Таннер
- Если бы солнце не всходило, режиссёр Клод Горетта
- Родной отель, режиссёр Умер Кавур
- Сезон чудовищ, режиссёр Миклош Янчо
- Плюмбум, или Опасная игра, режиссёр Вадим Абдрашитов
- Игорный дом, режиссёр Дэвид Мэмет
- Сделано в Раю, режиссёр Алан Рудольф
- The Tale of Ruby Rose, режиссёр Роджер Скоулс
- Le sourd dans la ville, режиссёр Мирей Данзеро
- Comédie!, режиссёр Жак Дуайон
- Quartiere, режиссёр Сильвано Агости
- Al rajol al mohajab, режиссёр Марун Багдади
- Marusa no onna, режиссёр Дзюдзо Итами
- Oridathu, режиссёр Говиндан Аравиндан
Награды
- Золотой лев: До свидания, дети, режиссёр Луи Маль
- Серебряный лев:
- Морис, режиссёр Джеймс Айвори
- Да здравствует синьора!, режиссёр Эрманно Ольми
- Особый приз жюри: Гиг-гип-ура!, режиссёр Челль Греде
- Кубок Вольпи за лучшую мужскую роль: Джеймс Уилби и Хью Грант — Морис, режиссёр Джеймс Айвори
- Кубок Вольпи за лучшую женскую роль: Канг Су Ен — Суррогатная мать
- Золотой лев за вклад в мировой кинематограф: Луиджи Коменчини и Джозеф Лео Манкевич
- Золотые Озеллы:
- Золотые Озеллы за лучший оригинальный сценарий - Игорный дом, сценарист Дэвид Мэмет
- Золотые Озеллы за лучшую работу оператора - Гиг-гип-ура!, режиссёр Стан Хольмберг
- Золотые Озеллы за лучшие декорации и костюмы - Морис, Ричард Роббинс)
- Золотые Озеллы за лучшую музыку - Очки в золотой оправе, Нана Чекки и Лучано Риччери
- Почётное упоминание:
- Сезон чудовищ (Миклош Янчо)
- Золотая медаль президента Сената:
- Плюмбум, или Опасная игра, Вадим Абдрашитов
- Золотой лев за вклад в мировой кинематограф:
- Golden Ciak
- Лучший фильм - Игорный дом, (Дэвид Мэмет)
- Лучший актёр - Мужчина в вуали, (Бернар Жиродо)
- Лучшая актриса - Сделано в Раю, (Келли МакГиллис)
- Special Golden Ciak
- Высшая правительственная награда в Италии
- Приз международной ассоциации кинокритиков (ФИПРЕССИ):
- Взломщик, Эмер Кавур
- Да здравствует синьора!, Эрманно Ольми
- Взломщик, Валерий Огородников
- Приз Международной Католической организации в области кино (OCIC):
- До свидания, дети, Луи Маль
- Приз Международной Католической организации в области кино - почетное упоминание - Глухой в городе, (Мирей Данзеро)
- Награда UNICEF:
- До свидания, дети, Луи Маль
- Награда UNESCO:
- Кубок Пазинетти
- Лучший фильм - Игорный дом, Дэвид Мэмет
- Лучший актёр - Парень из Калабрии, Джан Мария Волонте
- Лучшая актриса - The Tale of Ruby Rose, Melita Jurisic)[2]
- Награда Пьетро Биянчи:
- Elvira Notari Prize
- The Tale of Ruby Rose, (Роджер Скоулс)[2]
- Sergio Trasatti Award
- До свидания, дети, Луи Маль
- Cinecritica Award
- Корм для дракона, Ян Шутте
- Игорный дом, Дэвид Мэмет
- Award of the Society for Psychology
- Да здравствует синьора!, Эрманно Ольми
Библиография
- Edoardo Pittalis — Roberto Pugliese, Bella di Notte — Август 1996 года
- L’Europeo, Cinema in Laguna, Сентябрь 2008 года
Примечание
- ↑ [www.carnivalofvenice.com/?page_id=525&lang=en Juries for the 1980′s]. Проверено 8 октября 2013.
- ↑ 1 2 [www.sbs.com.au/article/108003/Passionate%20Apprentices%20-%20Biographies Roger Scholes – writer, director, cinematographer]. Проверено 5 октября 2013.
Напишите отзыв о статье "44-й Венецианский кинофестиваль"
Ссылки
- [www.imdb.com/Sections/Awards/Venice_Film_Festival/1987 44-й Венецианский кинофестиваль]
- [www.labiennale.org/it/cinema/storia/anni80.html?back=true Официальный сайт кинофестиваля в Венеции]
|
Отрывок, характеризующий 44-й Венецианский кинофестиваль
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него: