История Тюрингии

Для термина «Тюрингия» см. также другие значения.

Тюрингия — историческая область в центральной части современной Германии. Получила своё название от германского народа тюрингов, основавших на этих землях государство, простиравшееся во второй половине V века от рек Унштрута и Дуная до Нижней Эльбы.

Королевство Тюрингия

Королевство было окружено опасными врагами: саксами, франками и алеманнами. Предания о королях Тюрингии и их усобицах изобилуют легендами.

В начале VI века Тюрингией правили три короля: Герменефред, муж Амалаберги, племянницы короля остготов Теодориха Великого, Бертахар и Бадерих. Герменефред убил Бертахара и обратился к королю Австразии Теодориху I с предложением разделить с ним земли Бадериха; но когда Бадерих был убит, Герменефред не выдал франкскому союзнику обещанной части. Пока жив был могущественный Теодорих остготский, покровитель мелких германских племён и родственник Герменефреда, австразийский король должен был затаить месть, но в 531 году он в союзе с братом своим Хлотарем I стал приводить в исполнение, вероятно, давно уже задуманный план завоевания Тюрингии.

Эта война была сначала неудачна для франков, короли которых перессорились; Хлотарь I отказался от продолжения войны и ушёл. Теодорих I призвал на помощь против Тюрингии её северо-западных соседей — саксов. Союзники разбили тюрингов и взяли замок Шейдунген. Герменефред бежал, но вскоре вернулся, поверив обманчивым обещаниям короля Теодориха. Когда Герменефред приехал в Австразию для заключения договора, франкский король осыпал его подарками, но, прогуливаясь с ним однажды по крепостному валу Тольбиака (Цюльпих), сбросил его вниз. Дети Бертахара ещё раньше были уведены в плен Хлотарем I, женившимся на его дочери Радегунде. Так прекратил своё существование королевский дом Тюрингии.

Короли Тюрингии

• Бизин (ок. 460— ок. 507)
• Фисуд (?—?)
• Герменефред (ок. 507—531)
• Бертахар (ок. 507—525)
• Бадерих (ок. 507—529)

Герцогство Тюрингия

Северо-восточная часть Тюрингии между Нижним Унштрутом и Эльбой была уступлена саксам, а юго-западная присоединена к Австразии. Так излагает эти события саксонское предание, связывающее продолжительный процесс саксонской и франкской колонизации Тюрингии с одним фактом.

Восстания в Галлии отвлекли Теодориха I от полного покорения Тюрингии, но последующие короли Австразии продолжали эту войну. В конце царствовании Хлотаря I франки доходили до берегов Эльбы и Леха, то есть до крайних пределов германского мира. В 562 и 566 годах Сигиберт I воюет в Тюрингии с аварами.

На смену аваров в первой половине VII стол. являются славяне; они делают опустошительные вторжения в Тюрингии, переходят через Эльбу и достигают Франконской Заалы (нем.) и устьев Майна, оттесняя франков на запад. Своеобразие славян в Тюрингии сохраняется до XIII века, после чего они начинают медленно ассимилироваться немецким населением.

В это время Тюрингии принадлежит область между Гарцем, Тюрингенским лесом, Веррой и Заалой. Южная часть постепенно заселяется франками и теряет своё старинное имя, которое заменяется именем завоевателей (Ost-Franken, Francia Orientalis, Франкония). Для борьбы с славянами австразийские короли ставят в Тюрингии герцогов. Назначенный Дагобертом I в 630 году тюрингенский герцог Радульф победоносно сражается с славянами, но поднимает восстание против юного короля Сигиберта III. Поход Сигиберта окончился поражением франков под стенами горного замка Радульфа на Унштруте (640); франки должны были отступить, после чего Радульф, заключив союз с вендами и другими соседними народами, провозгласил себя королём и добился временной автономии Тюрингии.

Тюрингенская марка

При Каролингах эта самостоятельность сменилась полным подчинением. Пипин Короткий (741-768) отменил герцогское достоинство, а управление отдельных гау (Альтгау, Вестгау, Остгау, Гельмгау и др.) поручил графам.

Карл Великий отрезал Тюрингию от славян (ок. 804), основав на Зале (тюрингенской) особую Тюрингенскую марку; правители её при Людовике Немецком (843-876) титуловались маркгерцогами (duces Sorabici limitis). Однако национальное герцогство в Тюрингии не развилось; по смерти маркграфа Бурхарда (908) герцог Оттон I Саксонский подчинил себе эту страну, а его сын, впоследствии король Германии Генрих I, удержался в ней, несмотря на соперничество Конрада I Франконского.

После смерти маркграфа Геро I Железного (965), владения которого простирались от Богемии до нижнего Одера и от Нейсе до Зале, король Оттон I Великий разделил Тюрингенскую марку, составлявшую часть этой огромной площади (от верхней Зале до Эльбы), между тремя маркграфами, поручив им держать в повиновении Верхнюю Лужицу. Немного спустя здесь были основаны три епископства, содействовавшие упрочению христианства и власти саксонской династии. Они были подчинены магдебургской митрополии, в то время как собственно Тюрингия в церковном отношении со времён Бонифация подчинялась Майнцу.

Ландграфство Тюрингия

В конце X и первой половине XI веков Тюрингия была подчинена мейсенским маркграфам. В XI веке в Тюрингии усиливается дом графа Людвига Бородатого. Этот родственник Гизелы Швабской, жены короля Конрада II Франконского, получил от последнего небольшое владение вблизи от Тюрингенского Леса; благодаря покупкам у соседей и богатому приданому жены Людвиг Бородатый превзошёл могуществом всех остальных графов Тюрингии (Шварцбургского, Веймарского и др.) и стал родоначальником старинного дома тюрингских ландграфов.

Граф Людвиг Скакун (1056—1123) вел упорную борьбу с майнцским архиепископом из-за десятины. Нуждавшийся в помощи архиепископа король Генрих IV, на съезде в Эрфурте (1073) потребовал, чтобы тюрингенцы уплатили архиепископу десятину, грозя в противном случае действовать силой; это возмутило тюрингенских вассалов и заставило их стать на сторону саксонских врагов Генриха.

В это беспокойное время в Тюрингии, как и в других странах Германии, выросли многочисленные бурги. Граф Людвиг II построил около Эйзенаха знаменитый замок Вартбург, сделавшийся (с 1076) резиденцией его династии. Его преемнику Людвигу III, также расширившему свои родовые поместья браком и покупками, король Лотарь II пожаловал в 1130 году титул ландграфа, с которым были соединены герцогские права над окрестными владениями.

Ландграф Людвиг II Железный (1140—1172), женатый на Ютте, сестре императора Фридриха I Барбароссы, прославился суровой расправой с притеснявшими население вассалами и верной службой императору, которого он сопровождал в Италию, где и умер.

Его сын ландграф Людвиг III Добрый (1172—1190) после падения Генриха Льва получил Саксонию (1180). Он принял участие (1189) в крестовом походе Фридриха Барбароссы и умер на острове Кипр.

Ему наследовал брат его Герман I (ум. 1216), постоянно колебавшийся между претендентами на имперский трон Филиппом Швабским и Оттоном IV, а затем между Оттоном IV и Фридрихом II. Эта политика навлекла на Тюрингию страшные бедствия. При Германе I Вартбург стал приютом миннезингеров и ареной рыцарских турниров и легендарных состязаний певцов и поэтов.

Его преемник Людвиг IV Святой и особенно его жена святая Елизавета принадлежат к любимейшим героям германской средневековой легенды. Сопутствуя Фридриху II в предпринятом им крестовом походе, Людвиг IV умер (1227) в Отранто.

Его малолетний сын находился сначала под опекой своего дяди Генриха Распе, а потом правил самостоятельно под именем Германа II (1227—1242).

Ему наследовал бывший регент Генрих Распе (1242—1247), соперник императора Фридриха II. Со смертью Генриха Распе угасла династия тюрингенских ландграфов, после чего наступила продолжительная война за тюрингенское наследство между родственниками ландграфского дома по женской линии.

Единокровная сестра последнего ландграфа Ютта добилась (1242) от Фридриха II обещания, что вакантный лен будет отдан её сыну, маркграфу Генриху III Мейсенскому; но когда же по смерти Генриха Распе мейсенский маркграф готовился овладеть Тюрингией, а также пфальцграфством Саксонским и всеми принадлежащими к ним ленами, выступили другие соперники. София, жена герцога Генриха II Брабантского, в качестве дочери Людвига IV Святого изъявляла притязания на Тюрингию как на аллодиальное наследие в пользу своего сына. Претендентами явились также герцог Брауншвейга и граф Анхальта. По мирному соглашению (1249) дело разрешилось в пользу Генриха III Мейсенского, но потом война возобновилась, и только в 1263 году состоялось новое соглашение, по которому София получила Гессен, владетели которого стали носить звание ландграфов, а маркграф Генрих Мейсенский удержал за собой Тюрингию. Таким образом совершился переход этой области в руки Веттинской династии и соединение её с Мейсеном.

Генрих III Мейсенский уступил (1263) Тюрингию и пфальцграфство Саксонское своему старшему сыну Альбрехту I Негодному (1288—1314), а младшему, Дитриху — маркграфство Ландсберг.

Нигде в Германии смутная эпоха междуцарствия не отразилась так печально, как в Тюрингии, вследствие усобиц в семье Веттинов. Ландграф Альбрехт I Негодный находился в беспрерывной войне сначала со своим отцом Генрихом I Светлейшим, потом с братом Дитрихом фон Ландсбергом, наконец, с собственными сыновьями Фридрихом Укушенным и Дитрихом III (или Дицманом), так как давал преимущество незаконному сыну Альбрехту (Апицу). В 1281 году Альбрехт Негодный разбил Фридриха Укушенного и посадил его в темницу.

Вскоре наследие Дитриха Ландсбергского, оставившего малолетнего сына Фридриха Заику (Тутта), послужило новым поводом к раздорам между Веттинами. Борьба ещё усилилась после смерти старого маркграфа Генриха Светлейшего (1288). Ландграф Альбрехт Негодный, чтобы овладеть его наследием, соединился с племянником своим Фридрихом Тутта, а оба его сына нашли поддержку со стороны епископов Мерзебургского и Наумбургского. Ландграф был захвачен своими сыновьями в плен и принуждён согласиться на невыгодный для себя договор (1289), но вопрос о мейсенском наследстве всё-таки остался неразрешённым. Для прекращения беззаконий король Рудольф I Габсбургский созвал сейм (1289) в Эрфурте. 29 разбойничавших рыцарей были казнены; множество бургов было разрушено; разрешен спор между Альбрехтом Тюрингенским и Фридрихом Мейссенским (Тутта).

Маркграф Фридрих Тутта умер бездетным, и за его мейсенское наследство возгорелась с новой силой война между ландграфом Альбрехтом Негодным и его сыновьями. Союзником ландграфа был маркграф Бранденбургский. Побеждённый сыновьями Альбрехт вступил в соглашение с Дитрихом (маркграфом Нижней Лужицы), по которому наследство должно было перейти к последнему, а брат его Фридрих должен был довольствоваться другими землями из наследия дяди (1293). Известия об этих событиях чрезвычайно скудны и не отличаются точностью. Предполагают, что ещё раньше Альбрехт I Негодный продал Тюрингию за 12 000 марок серебра королю Германии Адольфу Нассаускому. Кроме того, король мог и просто потребовать возвращения мейсенского наследства, как освободившегося лена, и был достаточно силён, чтобы добиться осуществления своего права. Быть может, Адольф стремился основать в центре Германии крупное наследственное владение, подобно Габсбургам. Вторгнувшись в Тюрингию (1294), король встретил сильное сопротивление, и только в следующем году подчинил себе страну. Мейсен он взял в собственное управление. Предполагают также, что король вступил в соглашение с Альбрехтом Негодным о наследовании в Тюрингии после смерти последнего в ущерб его собственным сыновьям.

Церковные князья, особенно архиепископ Майнцский, враждебно отнеслись к замыслам короля; вспыхнул мятеж. Запутанное положение в раздираемых смутой Тюрингии и Мейсене продолжалось и при короле Альбрехте I Австрийском. Братья Фридрих и Дицман по смерти Адольфа Нассауского снова овладели мейсенским наследством, но их права не были признаны королём Альбрехтом. Некоторые тюрингенские города (например Эйзенах) объявили себя за Альбрехта Габсбурга, а враждовавший с сыновьями ландграф Альбрехт сдал ему Вартбург. Народ поднялся в защиту Веттинов. Фридрих Укушенный занял Вартбург и, соединившись с Дицманом, разбил имперские войска (1307); королю пришлось удалиться. В том же году Дицман был убит, а Фридрих Укушенный овладел Тюрингией и Мейсеном и добился от императора Генриха VII признания своих ленных прав.

Во время войны с Бранденбургом Фридрих Укушенный попал в плен и принуждён был уступить ему нижнелужицкие земли. Кроме того, Фридриху приходилось вести борьбу с другими соседями, с епископами и с городами Эрфуртом и Мюльгаузеном. Все это сделало его правление чрезвычайно бурным. Фридрих умер в 1324 году.

Его сын Фридрих II Серьёзный (1324—1349) вступил в тяжёлую борьбу с непокорными вассалами (Тюрингская графская война). Король Людовик IV Баварский примирил (1343) противников, но война вскоре возобновилась и кончилась (1345) в пользу ландграфа.

Его сын Фридрих III Строгий (1349—1381), подобно отцу, сделал несколько приобретений. Усобицы в семье Веттинов сменились миром; ландграф, как опекун своих младших братьев Балтазара и Вильгельма I не нарушал своих обязанностей.

По смерти Фридриха Строгого (1381) между братьями и тремя его сыновьями, Фридрихом Воинственным, Вильгельмом II и Георгом, произошёл раздел (1382) в Хемнице, причём Балтазар получил Тюрингию (1382—1406).

Он оставил сына Фридриха IV Покладистого), который приобрёл значительную часть Мейсена.

С его смертью (1440, Тюрингия перешла в руки курфюрста Фридриха II Доброго Саксонского и его брата герцога Вильгельма III Храброго, сыновей Фридриха Воинственного. В течение пяти лет братья правили совместно, затем (1445), в Альтенбурге произошёл раздел, по которому Вильгельм III получил Тюрингию и франконские земли, а курфюрст Фридрих Добрый — Мейсен; Остерланд был разделён, Фрейберг и остальные земли остались в общем владении.

В том же (1445) году братья вступили в новое соглашение, но дело, тем не менее, кончилось войной, тянувшейся 5 лет (1446—1550). Вильгельм вступил в тесный союз Йиржи Подебрадом Чешским. Несчастная для страны война, изнурившая обе стороны, окончилась соглашением в Наумбурге (1451): Тюрингия осталась за Вильгельмом III Храбрым.

Герцог Вильгельмом III умер бездетным (1482), после чего ландграфство Тюрингенское перешло к его племянникам курфюрсту Эрнсту и герцогу Альбрехту III, сыновьям курфюрста Фридриха Доброго, а по совершённому ими разделу в Лейпциге (1485), Тюренгенское ландграфство досталось Эрнсту.

Дальнейшая история Тюрингии поглощается историей его владетельных потомков - Эрнестинской линии Саксонского дома (см. мелкие Тюрингские государства, большая часть которых ими и управлялась) .

Земля Тюрингия

В 1920 году путём объединения нескольких герцогств и княжеств возникает Свободное Государство Тюрингия - автономный регион Веймарской республики. В 1934 году парламент Тюрингии был распущен, его функции перешли государственному губернатору.

После разгрома Рейха во Второй мировой войне и последующей его ликвидации, государственный губернатор был отстранён от власти, а парламент был вновь воссоздан. 20 декабря 1946 года была принята конституция, согласно которой высшим органом государственной власти являлось областное собрание (Der Landtag), состоящее из 100 депутатов, избираемых сроком на 3 года, а высшим исполнительно-распорядительным органом — областное правительство (Die Landesregierung), состоящее из министра-председателя (Dem Ministerpräsidenten) и министров. Территория Тюрингии делилась на районы, районы на города и общины, органами государственной власти в районах являлись районные собрания (Kreistag), в городах — городские представительные собрания (Stadtverordnetenversammlung), в общинах — общинные представительства (Gemeindevertretung), местными исполнительно-распорядительными органами являлись районные советы (Kreisrat) в районе, председателями которых являлись ландраты (Landrat), в городах — городские советы (Stadtrat), председателями которых являлись обер-бургомистр (Oberbürgermeister), в общинах — общинные советы (Gemeinderat), председателями которых являлись бургомистры (Bürgermeister).

В 1949 году Тюрингия вошла в состав Германской Демократической Республики. В 1952 году земля Тюрингия была упразднена, а её территория была разделена на округа. В 1990 году Народная Палата Германской Демократической Республики упразднила округа и восстановила Свободное Государство Тюрингия, которое в том же году вошло в состав Федеративной Республики Германия где стало федеральной землёй Тюрингия (см.).

См. также

• Тюрингия
• Тюрингские государства

Литература

• Wegele u. Liliencron, «Thüringische Geschichtsquellen» (1854-92)
• Brecher, «Darstellung der Gebietsveränderungen in den Ländern Sachsens u. Thüringens» (1888)
• Wächter, «Thüringische und Obersächsische Geschichte» (1826-30)
• Knochenhauer, «Geschichte Thüringens in der Karolingischen und Sächsischen Zeit» (1863)
• «Geschichte Thüringens zur Zeit des ersten Landgrafenhauses» (1871)
• Gebhardt, «Thüringische Kirchengeschichte» (1880-81)
• Koch, «Geschichte Thüringens» (1886)
• Rothe, «Chronik von Thüringen» (1886)
• «Thüringisch-Sächsische Geschichtsbibliothek» (изд. Mitzschke, 1889)
• Bechstein, «Thüringisches Sagenbuch» (1858)
• Lehrfeldt, «Bau-u. Kunstdenkmäler Thüringens» (1883)
• «Zeitschrift des Vereins für Thüringische Geschichte» (1854)

Ссылки

• Тюрингия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий История Тюрингии

– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.