Магнесия-на-Меандре

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Не следует путать с «Магнесией у Сипила» и Магнесией в Фессалии.

Древний город
Магнесия-на-Меандре
др.-греч. Μαγνησία ἐπὶ Μαιάνδρῳ
лат. Magnesia ad Maeandrum
<tr><td colspan="2" style="text-align:center;">
Пропилеи.</td></tr>
Страна
Кария
Современная локация
Координаты

Магнесия на Меандре (др.-греч. Μαγνησία ἡ πρὸς Μαιάνδρῳ, Μαγνησία ἡ ἐπὶ Μαιάνδρῳ; лат.  Magnesia ad Mæandrum) — древний город в Ионии, расположенный на притоке Меандра в 19 км к юго-востоку от Эфеса, неподалеку от Приены и Тралл.

Руины Магнесии расположены недалеко от современного города Герменджик, вдоль автодороги Ортаклар —- Сёке.





История

Согласно Страбону, основателями города были выходцы из Магнесии в Фессалии, и Крита.[1].

Об участии в основании города критянина Левкиппа рассказывает эллинистическая надпись, найденная при раскопках[2]

В период 680 — 644 гг. до н. э. во время правление лидийского царя Гига, север Карии, где расположена Магнесия был включён в состав Лидийского царства.

В 644 году до. н. э. столица Лидийского царства, город Сарды, пала под ударом племён киммерийцев, при обороне погиб царь Гиг. Вскоре после этого, киммерийцы разорили Магнесию.

Персидский период

В 547 году до н. э. году персидский царь Кир II, разгромив армию царя Крёза, завоевал Лидию. Оставив в Сардах наместника по имени Табал, он поручил хранить захваченные сокровища лидийцу Пактию. После отъезда Кира в Персию, Пактий, наняв наёмников и договорившись с приморскими городами, поднял восстание против Табала. На усмирение мятежников выступил персидский полководец Мазар. После усмирения лидийцев, войска Мазара вторглись в долину Меандра и разорили Магнесию[3].

С 546 года до н. э. город находился под властью персидских наместников — сатрапов.

В 522 году до н. э. сатрап Орот в 522 году хитростью заманил в город и умертвил самосского тирана Поликрата[4].

Около 520 года до н. э. скульптор Батикл из Магнесии[5] по поручению спартанцев, создал мраморный трон для статуи Аполлона в Амиклах, древнем ахейском городе в Лаконии, в 12 стадиях к юго-востоку от Спарты. Трон был украшен рельефными изображениями сцен из сказаний о богах и героях. Павсаний приводит подробное описание трона[6], которое раскрывает перед нами характерные особенности искусства Ионии того времени (фрагмент):

Поддерживают этот трон спереди две Хариты, а сзади — две Горы; налево стоят Ехидна и Тифон, направо — тритоны...

Около 460 года до н. э. персидский царь Артаксеркс I назначил правителем Магнесии одного из «отцов-основателей» афинской демократии, полководца Фемистокла. На родине Фемистокл вначале был подвергнут остракизму и изгнан из Афин на 10 лет, а, затем, и вовсе обвинён в измене и заочно приговорён к смерти. Не дожидаясь исполнения приговора он бежал и, в итоге, был вынужден искать спасения в Азии. Артаксеркс принял одного из злейших врагов своего отца и не только сохранил ему жизнь, но и устроил его на службу.

Фемистоклу были даны три города на хлеб, на вино и на рыбу – Магнесия, Лампсак и Миунт; Неанф из Кизика и Фаний прибавляют еще два города – Перкоту и Палескепсис – на постель и на одежду[7].

Фемистокл был захоронен в Магнесии в специально сооружённой великолепной гробнице[8]. Он и его потомки чтились в Магнесии как местные герои еще во времена Плутарха (около 100 года).

В 392 году до н. э. для защиты греческих городов в Малую Азию прибыл спартанский полководец Тимброн[9]. Магнесия вместе с Эфесом и Приеной присоединились к спартанцам. Войско Тимброна было разгромлено персидским сатрапом Струфом. Сам Тимброн погиб в бою.

Эллинистический период

В мае 334 года до н. э. Александр Македонский переправился через Геллеспонт. Начался завоевательный поход греков против персов.

Жители Магнесии вместе с жителями соседних Тралл добровольно открывают свои города Александру Македонскому, одержавшему победу над персами в битве при Гранике, расположившемуся в соседнем Эфесе.

Он послал к ним Пармениона, дав ему 2500 пехотинцев-чужеземцев и примерно столько же македонцев и около 3200 всадников-«друзей»; <...> Он приказал всюду уничтожать олигархию, восстанавливать демократическое правление, разрешать всем жить по их законам и снять подати...[10]

После смерти Александра в 323 году до н. э., город пребывал под властью его полководцев — диадохов.

С 240 года до н. э. город вошёл в государство Селевкидов.

В 196 году до н. э., согласно найденной надписи, заключается мирный договор с соседним Милетом, в котором за Магнесией закрепляются новые земли, лежащие по верхнему течению реки Hybandus (современная Kargın Çayı, близ Özbaşı).

В 189 году до н. э. после поражения селевкидского царя Антиоха III в битве при Магнесии у Сипила (другая Магнесия,, расположенная на месте современной Манисы), город переходит под контроль Пергамского царства.

При пергамских Атталидах Магнесия была перенесена на более удобное для обороны место у подножия горы Торакс и во II веке до н. э. застроена в монументальном стиле по регулярному плану по проекту архитектора Гермогена из Алабанды.

В этот период Магнесия достигает наибольшего могущества, чему способствует удачное стратегическое расположение между городами Эфесом, Траллами, Приеной.

Римский период

В 133 году до н. э., согласно завещанию царя Аттала III всё Пергамское царство переходит Риму и становится частью новой римской провинции Азия.

В 87 году до н. э. Магнесия поддерживает Рим в войне с Митридатом VI за что награждается императором Суллой статусом независимого города.

На монете, выпущенной в период правления Гордиана III называется седьмым городом в Азии.

В 262 году город был разграблен и сожжён готами вместе с соседними Эфесом и Приеной.

Византийский период

В 620-е годы для защиты города от угрозы нападения Хосрова II во время войны с персами около храма Артемиды была возведена оборонительная стена. Часть этой стены пересекает в настоящее время дорогу Ортаклар —- Сёке

Турецкий период

После 1308 года земли города вошли в состав бейлика Айдыногуллары, но в результате частых наводнений реки и заболачивания это место постепенно было заброшено.

Известные личности

  • Батикл — скульптор.
  • Фемистокл, афинский военачальник, персидский наместник в Магнесии.
  • Гегесий, Дионисий — выдающиеся риторы.
Гегесий из Магнесии произнес остроту, от которой веет таким холодом, что он мог бы заморозить пламя пожара, уничтожившего храм. «Нет ничего удивительного, – сказал он, – в том, что храм Артемиды сгорел: ведь богиня была в это время занята, помогая Александру появиться на свет»[11].
Плутарх

Археологические исследования

Первые раскопки города проводились французским археологом Шарлем-Феликсом Тескье в течение 18421843 годах.

В период 18911893 годах исследования проводил немецкий археолог Карл Хуманн. За 21 месяц раскопок он вскрыл руины театра, агоры, храмов Зевса и Артемиды. Фасад храма Зевса был вывезен в Германию, где ныне выставляется в Пергамском музее. Фрагменты фриза храма Артемиды выставлен в Лувре во Франции. Турция не раз требовала возвращения магнесийских древностей в музеи Стамбула и Анкары.

Спустя сто лет, в 1984 году, раскопки были возобновлены профессором Университета Анкары Орханом Бингелем (тур. Orhan Bingöl) под руководством Министерства культуры Турции.

Достопримечательности

Храм Артемиды Левкофрины

Храм посвящён Артемиде Левкофрине (др.-греч. Λευκόφρυς — «Белобровой») особо почитаемой в этом регионе, культ которой, по всей видимости являлся продолжением культа более древней фригийской богини-матери. Храм являлся центральным объектом святилища Артемиды. В комплекс святилища также входили алтарь, расположенный перед храмом и священный источник. Дорога к святилищу проходила через монументальные пропилеи.

Возведён во II веке до н. э. архитектором Гермогеном из Алабанды, работавшим над проектированием города по регулярному плану после переноса на новое место к подножию горы Торакс при Атталидах.

Храм ионического ордера был четвёртым по величине эллинистическим храмом в Малой Азии. Располагался на высоком основании из 7 ступеней и имел размер 41×67 метров. На фризе, длиной 175 метров изображалась амазономахия — битва греческих героев с амазонками. Элементы фриза хранятся в Париже (Лувр), а также музеях Берлина и Стамбула.

...святилище Артемиды Левкофриены, ... уступает эфесскому по величине храма и по числу посвятительных даров, но далеко превосходит его в смысле гармонии и искусного устройства священной ограды. По величине его священная ограда больше всех оград азиатских храмов, кроме эфесского и дидимского[12].

В этом храме Гермоген впервые воплотил новую архитектурную формулу — псевдодиптер: постройка, обнесённая двойной колоннадой, при этом внутренний ряд колонн был до половины скрыт в стене здания. Позднее псевдодиптер был широко заимствован и использован римлянами.

Трактат Гермогена о строительстве этого храма не сохранился[13]. Но его основные положения, изложенные в сочинении Витрувия «Десять книг об архитектуре», оказали влияние на архитектуру Возрождения и сыграли определенную роль в выработке классических форм архитектурного ордера.

Храм Зевса Сосиполиса

Храм посвящён Зевсу Сосиполису (греч. Σωσιπόλιδος) — «защитнику города». Постройка храма относится к концу III века до н. э. — началу II века до н. э. Предположительно, архитектором также являлся Гермоген из Алабанды.

Фасад храма вывезен в Германию и в настоящее время выставлен в Пергамском музее.

Византийская базилика

Трёхнефное сооружение, предположительно соединённое с агорой. Использовалось как крытый рынок. Капители колонн содержали изображения сцен со Сциллой из Одиссеи Гомера.

В византийское время, использовалась в качестве базилики.

Прочее

Интересные факты

В античности окрестности Магнесии на Меандре были богаты магнетитом — минералом, который имеет магнитные свойства. Таким образом, вероятно от названия древнего города [www.merriam-webster.com/dictionary/magnet происходят] общеизвестные термины «магнетизм», «магний» и «магнит». Но это предположение оспаривается, поскольку эти термины происходят от греческих слов «магнитис литос» [μαγνητης λιθος], то есть камень Магнесии [Μαγνησια], но было бы неправильно связывать эти слова непосредственно с этим городом, поскольку все малоазийские Магнесии — а их было семь — происходят из области Магнесия в Фессалии, Центральная Греция [смотри ном Магнесия]. Камень Магнесии имеет отношение именно к фессалийской Магнесии.

Гражданином Магнесии был царь Бактрии Евтидем I, скульптурный портрет которого, найденный на городище Магнесии и считавшийся вначале портретом неизвестного, удалось идентифицировать по монетным изображениям.

Напишите отзыв о статье "Магнесия-на-Меандре"

Примечания

  1. Страбон. География. Книга XIV. I, 11
  2. Kern O. Die Inschriften von Magnesia am Mäander. Berlin, 1900
  3. Геродот. История. Книга I. Клио. 161.
  4. Геродот. История. Книга III. Талия. 122.
  5. Бафикл // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  6. Павсаний . Описание Эллады III 18
  7. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Фемистокл и Камилл, 29.
  8. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Фемистокл и Камилл, 32
  9. Тимброн // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  10. Арриан. «Поход Александра» («Anabasis Alexandru»). Книга I. 18.
  11. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Александр. 3.
  12. Страбон. География. Книга XIV. I, 40
  13. Витрувий. Десять книг об архитектуре. Книга III. Глава III, 9.

Отрывок, характеризующий Магнесия-на-Меандре

Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»