Маниса
Город
|
Мани́са (тур. Manisa) — город и район в западной части Анатолии, центр турецкой провинции Маниса. Население — 278 967 (перепись 2009 года). От греческих слов «магнитис литос» [μαγνητης λιθος] то есть камень Магнесии [Μαγνησια]— происходят такие слова, как «магнезия», «магнит» и «магнетизм», но было бы неправильно связывать эти слова непосредственно с этим городом, поскольку все малоазийские Магнесии — а их было семь — происходят из области Магнесия в Фессалия, Центральная Греция (Магнисия). Камень Магнесии имеет отношение именно к фессалийской Магнесии.
История
Историческое имя города — Магнесия-у-Сипила (не путать с близлежащей Магнесией-на-Меандре). Античный город, существовавший уже в V в. до н. э., был стёрт с лица земли неоднократными землетрясениями. В древней истории он упоминается Ливием в связи с битвой 190 г. до н. э., в ходе которой римляне во главе с Луцием Сципионом нанесли страшное поражение сирийской армии Антиоха III.
Средние века
В 1204—1261 годах Магнесия фактически была одной из столиц Никейской империи (наряду с Никеей и Нимфеем): здесь теперь располагались казна и монетный двор, на которых чеканились знаменитые византийские иперпиры. Впрочем, содержание золота в них продолжало постепенно уменьшаться. Здесь же неподалёку располагалась и знаменитая яичная ферма императора: на доходы от продажи яиц голодающим туркам-сельджукам никейский император даже подарил императрице знаменитую корону, получившую название "яичной" (оатон). После возвращения столицы в Константинополь Магнесия быстро приходит в запустение. К городу стекаются со своими стадами кочевые туркмены и турецкие войны-гази. Земледелие, и в особенности виноделие, которое было важной основой греческой экономики, быстро приходят в упадок.
В 1304 году, после провала военной кампании Михаила IХ, значительная часть греческого населения города в панике бежит вслед за отступающей византийской армией в сторону Адрамиттия, а затем переправляется в более защищенный Лампсак[1]. В 1313 году Сару-хан Бей отвоевал Манису и Нимфей у византийцев[2] и сделал её столицей своего государства Саруханогуллары. Сарухан даже чеканил в городе свой джильято. В 1390 году Маниса стала частью Османского государства, однако впоследствии потомки Сару-хана выступили против Османов на стороне Тамерлана, который восстановил их государство. Окончательно Маниса вошла в состав Османской империи в 1410 году.
В 1912 году в городе проживали греки — 38 926 чел., турки — 37 900 чел., армяне — 2 000 чел., евреи — 1 000 чел.[3]
Знаменитые уроженцы
- Тантал — мифический правитель, сын Зевса.
- Симонид Магнесийский — эллинистический поэт (предположительно III век до н. э.).
- Шехзаде Мустафа — сын Сулеймана I.
- Мурад III — османский султан.
- Ахмед I — османский султан.
- Мустафа I — османский султан.
- Григорий Кидонийский — последний митрополит Кидониэйский, принявший мученическую смерть в августе 1922 года и канонизированный Элладской православной церковью.
- Диамантис Диамантопулос — известный греческий художник.
- Джанер Эркин — футболист.
Напишите отзыв о статье "Маниса"
Ссылки
- [www.bayar.edu.tr Университет Келал Баяйр]
- [www.sephardicstudies.org/manisa.html Еврейское сообщество в Манисе]
Примечания
- ↑ books.google.com/books?id=eU9jBAAAQBAJ&pg=PA273&lpg=PA273&dq=the+population+of+magnesia+fled&source=bl&ots=BbTWzieQdv&sig=Ajay8Y8e6u7ZSW0V0bOn1hfJo7U&hl=en&sa=X&ved=0ahUKEwjs5qLjuOrOAhVLRSYKHVE7A8cQ6AEIHDAA#v=onepage&q=the%20population%20of%20magnesia%20fled&f=false
- ↑ [ru.scribd.com/doc/30421469/Byzantium-1220-to-1330 Byzantium 1220 to 1330]
- ↑ George Sotiriadis, An Ethnological Map Illustrating Hellenism in the Balkan Peninsula and Asia Minor, 1918
|
Это заготовка статьи о Турции. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| Административное деление ила Маниса
|
| ||||||||||||
Отрывок, характеризующий Маниса
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»
На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
