Амасья
Город
|
Ама́сья (тур. Amasya, греч. Ἀμάσεια, арм. Ամասիա) — город и район в северной Турции, центр провинции (ила) Амасья. Население города — 82 тыс. жителей (2008). Высота над уровнем моря — 411 м.
Амасья расположена в долине реки Ешильырмак; этим обусловлен её мягкий климат. В окрестностях Амасьи широкое распространение получило выращивание яблок.
Содержание
История
Античные времена
С 281 года до н. э. по 183 год до н. э. греческая Амасия — столица Понтийского царства. В 63 году до н. э. город и царство были завоёваны Римом.
Римско-византийский период
Амасия была захвачена римлянином Лукуллом в 70 г. до н. э.; постепенно Понтийское царство вместе с Вифинией было преобразовано в новую римскую провинцию — Вифиния и Понт. К этому времени Амасия стала процветающим городом, домом мыслителей, поэтов и писателей. Один из них, Страбон, оставил полное описание Амасии в I веке до н. э.
После разделения Римской империи императором Диоклетианом город стал частью Восточной римской (Византийской) империи. В это время в городе большинство населения составляли греки.
Сельджукский период
После поражения византийской армии при Манцикерте в 1071 году находившаяся в пределах Византии 7 веков Малая Азия начинает постепенно терять свой христианский и греческий характер. Начинается процесс исламизации и туркизации Малой Азии. Турки продвигались вглубь полуострова очень быстро и в 1075 году турецкий эмир Данышмендид захватил Амасию и сделал её столицей своего государства, которое существовало в Малой Азии более 100 лет[1].
Султан Иконийского султаната Кылыч-Арслан I, захватил город и присоединил его к своим владениям. Город стал центром Исламской культуры. Школы, мечети и другая архитектура этого периода сохранились до сих пор.
Периодически Амасья переходила из рук турок в руки византийцев в XII веке во время войн Византии и Иконийского султаната. Окончательно город стал турецким лишь в начале XIII века.
Османский период
В конце XIV века город покорил османский султан Баязид I. Амасья становится важным городом, здесь проводится обучение детей султана.
Население Амасьи во времена османского правления очень отличалось от большинства других городов в Османской империи: для того, чтобы как следует обучить будущего султана требовалось подробно ознакомить его с большинством народов империи. Каждый народ империи был представлен в Амасье в специфических деревнях — понтийской (греческой) деревне, армянской деревне, боснийской, татарской, турецкой деревне, арабской, курдской деревне и т. п.
В 1511 году в юго-восточной Анатолии началось крупное восстание кызылбашей-шиитов, вскоре охватившее почти всю Малую Азию. Предводителем восстания стал Шахкулу Текели. После ряда побед, повстанцы были побеждены султанскими войсками, а сам Шахкулу был убит в бою и похоронен в Амасье.
29 мая 1555 года здесь после 40-летней войны между Османской империей и сефевидской Персией был подписан мирный договор о разделе сфер влияния в Закавказье: Западная Грузия (Имеретия, Мингрелия, Гурия и западная часть княжества Самцхе-Саатабаго) и 3ападная Армения отошли туркам, а Восточная Грузия (Картли, Кахети и восточная часть Самцхе-Саатабаго) и Восточная Армения — Персии.
В 1854 году, в Амасии и его окружных деревнях, проживало 105.000 человек, из которых 53.400 (51%) армян и 16.000 (15%) греков.
В 1894-97 годах, в Амасии имели место погромы армян, в результате чего, тысячи человек были убиты.
В 1912 году здесь проживало 48 000 мусульман, 12 640 армян (с деревнями 24.000) и 3 038 греков[2].
В мае 1915 года, сотни учителей, врачей и представителей духовенства армянского и греческого происхождения, были арестованы турецкими властями и казнены.
С 20 июня 3 караванами амасийские армяне депортируются в направлении Багдада.
Первые избиения угнанных армян произошли по пути в Тохат — в местности Саргышла и в Малатии. В Саргышла четники отнимали у родителей детей и продавали их мусульманам. Через три месяца, понеся большие человеческие потери, караваны амасийских армян дошли до Суруча, где началась эпидемия. До декабря из 20 тыс. депортированных выжило только 1800 человек, часть которых весной 1916 была угнана в Дейр эз-Зор.
Благодаря взятию Алеппо (в мае 1918) англо-французскими войсками, 1500 амасийских армян спаслось. К августа 1919 за счет возвращенцев число армян в Амасии достигло 650. Был создан Национальный административный совет, который до 1923 содействовал возвращению амасийцев в свои родные края. Однако, антиармянская политика кемалистского правительства заставила многих из них перебраться в Европу и арабские страны. В годы первой мировой войны многие амасийцы влились в ряды Армянского добровольческого движения и Армянского легиона.
Турецкий период
Известные уроженцы
- Страбон (64/63 гг. до н. э. — 24 г. н. э.) — древнегреческий географ и историк, автор «Географии» в 17 книгах.
- Феодор Тирон (IV в.) — христианский святой.
- Амирдовлат Амасиаци (XV в.) — армянский учёный, естествоиспытатель и врач.
- Селим I (1465 — 1520) — девятый султан Османской империи.
- Амасьялы Беязыд-паша (XV — XVI вв.) — великий визирь Османской империи.
- Кара-Мустафа (1635 — 1683) — великий визирь Османской империи.
См. также
Напишите отзыв о статье "Амасья"
Примечания
Ссылки
- [www.amasya.bel.tr/ Официальный сайт города]
- [www.turkeyforecast.com/weather/amasya/ Информация о погоде в Амасье]
- [www.allaboutturkey.com/amasya.htm Allaboutturkey.com — Амасья]
- [www.sonbaski.com/yenisite/sayi11amasya.htm Фотографии Амасьи]
|
Это заготовка статьи по географии Турции. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||||
| ||||||||||||
Отрывок, характеризующий Амасья
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
