Палечек, Осип Осипович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Осип Осипович Палечек
Основная информация
Имя при рождении

чеш. Josef Paleček

Место рождения

Естржаби-Лота, Королевство Богемия, Австрийская империя

Место смерти

Петроград, Российская империя

Профессии

оперный певец, педагог, театральный режиссёр, театральный педагог

Певческий голос

бас-кантанте

Коллективы

Временный театр[cs]
Мариинский театр

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Палечек.

О́сип О́сипович (Иосиф Иосифович) Па́лечек (чеш. Josef Paleček; 6 [18] сентября 1842, Естржаби-Лота, Королевство Богемия[1] — 11 [24] февраля 1915, Петроград) — чешский, русский оперный певец (бас-кантанте), театральный режиссёр и педагог.





Биография

Родился в чешской семье учителя[2]. Окончив органную школу в Праге[2][3][4], работал учителем в одной из пражских женских школ[2]. Позднее учился пению у профессора Ф. Тиводи[2][4], пел в церковном хоре, в оперном хоре Временного театра[cs] (Прага), выступал также в драматических спектаклях[2]. С 1864 года, успешно дебютировав в роли Зороастра в «Волшебной флейте» Моцарта, стал ведущим солистом Временного театра, где до 1869 года выступил в 55 партиях[2][3][4].

В 1869 году пел в Итальянской опере в Москве, выступал в концертах вместе с певицей Г. Роубаловой и скрипачом Ф. Лаубом[2][4].

В 1870 году, дебютировав по приглашению М. А. Балакирева в партии Мефистофеля («Фауст» Ш. Гуно), стал солистом Мариинского театра[2][3][4]. С 1882 года, оставив сцену, работал там же репетитором вокалистов, руководителем хора[3][4], а также учителем сцены (в числе его учеников по сценическому мастерству — И. А. Алчевский, Н. А. Асатурова, М. Л. Генджян, Г. И. Кристман, Э. И. Кристман, А. М. Лабинский, А. И. Маклецкая, Г. А. Морской, С. И. Преображенский, М. М. Резунов, И. С. Томарс, Н. В. Унковский, В. С. Харитонова, В. С. Шаронов[2]). В феврале 1899 года выступил в «Проданной невесте» в Петербургском музыкально-драматическом кружке любителей[2]. В 1900—1915 годах — режиссёр театра[2][4].

С 1884 года преподавал в музыкальной школе К. Даннемана и Н. Кривошеина[2], с 1888 (по приглашению А. Г. Рубинштейна) — в Петербургской консерватории, где заведовал оперным классом (с 1912 года — профессор)[2][3][4], поставил несколько оперных спектаклей[⇨]. В 1909 году организовал оперный театр для окончивших консерваторию молодых певцов[2]. С 1913 года преподавал также в Общедоступных музыкальных классах Педагогического музея (Соляной городок); ввёл в учебную программу отрывки из «Бориса Годунова» М. П. Мусоргского, «Псковитянки» Н. А. Римского-Корсакова[2].

Автор оперных либретто (в том числе совместно с Е. П. Пономарёвым — «Франческа да Римини» Э. Ф. Направника)[2].

Семья

Сын — Николай (1878—1937), товарищ министра народного просвещения в правительстве А. В. Колчака (1919—1920), один из основателей Пермского университета.

Творчество

Обладал сильным, звучным голосом «бархатного» тембра; его драматическое дарование особенно проявлялось в характерных партиях[2][4].

Пел под управлением М. А. Балакирева, Э. Ф. Направника, А. Г. Рубинштейна, Б. Сметаны; его партнёрами в спектаклях были М. Д. Каменская, Ф. П. Комиссаржевский, Б. Б. Корсов, П. А. Лодий, И. А. Мельников, А. Г. Меньшикова, Д. А. Орлов, О. А. Петров, Ю. Ф. Платонова, Ф. И. Стравинский[2].

В 1870-е годы в летние месяцы гастролировал в Одессе и Праге[2][4].

Исполнил сольные партии в «Реквиеме» В. А. Моцарта (1869), «Торжественной мессе» Л. Бетховена (1871), ораториях «Рай и Пери» Р. Шумана (1873), «Легенда о святой Елизавете» (1872) и «Венгерской коронационной мессе» Ф. Листа (1874), финале 9-й симфонии Л. Бетховена (1874)[2]. По приглашению А. П. Бородина участвовал в концертах Медико-хирургической академии[2].

Избранные партии

Временный театр[cs] (Прага)
Мариинский театр

Режиссёр-постановщик

Одним из первых начал разрабатывать и фиксировать постановочные планы и мизансцены, работал с хором и индивидуально — с солистами[2][4]. Его режиссёрские экспозиции спектаклей «Пиковая дама» и «Царская невеста» по рекомендации композиторов были отправлены в Прагу для постановок этих опер[2].

Осуществил:
первые постановки опер П. И. Чайковского («Иоланта», 1892), Н. А. Римского-Корсакова («Млада», 1892; «Ночь перед Рождеством», 1895; «Сервилия», 1902), С. И. Танеева («Орестея», 1895), Н. Ф. Соловьёва («Корделия», 2-я редакция, 1898), К.Галкаускаса[lt]* («Цыганы», 1908), Ц. А. Кюи («Капитанская дочка», 1911)[2];
первые постановки в России: «Проданная невеста» (1870) и «Далибор» (1899) Б. Сметаны, «Эврианта» К. М. Вебера (1885), «Фальстаф» Дж. Верди (1894), «Геновева» Р. Шумана (1896), «Сказки Гофмана» Ж. Оффенбаха (5.2.1899[5]), «Богема» Д. Пуччини (1900), «Валькирия» (1900), «Гибель богов» (1903) и «Золото Рейна» (1905) Р. Вагнера[2][4].

Ему принадлежат первые постановки на сцене Мариинского театра опер «Паяцы» Р. Леонкавалло (23.11.1893[6]), «Сельская честь» П. Масканьи (1893), «Джамиле» Ж. Бизе (1893), «Вертер» Ж. Массне (1896), «Свадьба Фигаро» В. А. Моцарта (1901), «Зигфрид» Р. Вагнера (1902), «Лакме» Л. Делиба (1903), «Фиделио» Л. Бетховена (1905)[2]. Кроме того, на той же сцене поставил оперы «Хованщина» М. П. Мусоргского, «Князь Игорь» А. П. Бородина, «Снегурочка», «Садко» и «Царская невеста» Н. А. Римского-Корсакова, «Пиковая дама» П. И. Чайковского, «Юдифь» А. Н. Серова, «Кавказский пленник» Ц. А. Кюи, «Демон» А. Г. Рубинштейна, «Лоэнгрин» и «Тангейзер» Р. Вагнера, «Король Манфред» К.Райнеке.

Поставил оперы:

Награды

Отзывы

Удерживаясь от простонародного реализма, г. Палечек чрезвычайно счастливо и талантливо разработал общечеловеческую, идеальную сторону своей задачи: энтузиазм, самопожертвование, героизм — это все было в его Сусанине… После г. Петрова и, если хотите, на большом расстоянии от него — г. Палечек лучший Сусанин, какого имела русская сцена.

— Г. А. Ларош[2]

При работе с солистами Палечек считался с индивидуальностью каждого певца и, показывая игровые куски роли, не насиловал сценических способностей исполнителя.

— Д. И. Похитонов, дирижёр[2]

Напишите отзыв о статье "Палечек, Осип Осипович"

Примечания

  1. ↑ Ныне — в районе Колин, Среднечешский край, Чехия.
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 Пружанский А. М., 2008.
  3. ↑ 1 2 3 4 5 Соловьёв, 1890—1907.
  4. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Энциклопедия Санкт-Петербурга.
  5. ↑ [www.mariinsky.ru/playbill/playbill/2015/2/3/1_1900/ Сказки Гофмана]. Государственный академический Мариинский театр. Проверено 1 июля 2015.
  6. ↑ [www.mariinsky.ru/playbill/playbill/2009/4/6/1_1900/ Паяцы]. Государственный академический Мариинский театр. Проверено 1 июля 2015.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Палечек, Осип Осипович

Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Палечек,_Осип_Осипович&oldid=79169702»