Фицалан, Ричард, 11-й граф Арундел

Ричард Фицалан англ. Richard FitzAlan<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Граф Арундел, герцог Глостер, граф Ноттингем, граф Уорик и граф Дерби перед королём Ричардом II. Иллюстрация из «Хроник Англии» (1864)</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
граф Арундел
24 января 1376 — 21 сентября 1397
Предшественник:	Ричард Фицалан, 10-й граф Арундел
Преемник:	титул конфискован; восстановлен в 1399: Томас Фицалан, 12-й граф Арундел
граф Суррей
24 января 1376 — 21 сентября 1397
Предшественник:	Ричард Фицалан, 9-й граф Суррей
Преемник:	титул конфискован; восстановлен в 1399: Томас Фицалан, 11-й граф Суррей
главный дворецкий Англии
24 января 1376 — 21 сентября 1397
Предшественник:	Ричард Фицалан, 9-й граф Суррей
Преемник:	Грегори Баллард
Рождение:	1346(1346)
Смерть:	21 сентября 1397(1397-09-21) Тауэрский холм, Лондон, Англия
Место погребения:	Августинская церковь, Брэд-стрит, Лондон, Англия
Отец:	Ричард Фицалан, 10-й граф Арундел
Мать:	Элеонора Ланкастерская
Супруга:	1-я: Элизабет де Богун 2-я: Филиппа Мортимер
Дети:	От 1-го брака сыновья: сын, Томас дочери: Элеанора, Элизабет, Джоан, Элис, Маргарет От 2-го брака сын: Джон
Награды:

Ричард Фицалан (англ. Richard FitzAlan; 1346 — 21 сентября 1397) — 11-й граф Арундел и 9-й граф Суррей с 1376 года, рыцарь ордена Подвязки с 1386 года, сын Ричарда Фицалана, 10-го графа Арундела, и его второй жены Элеоноры Ланкастер. По линии матери он был потомком короля Англии Генриха III. Ричард был адмиралом Англии и главнокомандующим английским флотом в период Столетней войны.

Граф Арундел был одним из богатейших людей в Англии и играл заметную роль в английской политике. Во время малолетства короля Англии Ричарда II он был членом регентского совета, а затем одним из пяти лордов-апеллянтов, которые узурпировали власть в Англии в 1388 году. В 1397 году с другими двумя лордами-апеллянтами граф Арундел был обвинён в государственной измене и казнён, а его владения и титулы были конфискованы.

Биография

Молодые годы

Ричард родился в 1346 году. После смерти отца в 1376 году он унаследовал его богатые владения и титулы графа Арундела и Суррея. При этом ему пришлось столкнуться с противодействием единокровного брата Эдмунда, старшего сына 10-го графа от аннулированного первого брака с Изабеллой Диспенсер, предъявившего права на отцовское наследство. Эдмунд совершил набег на владения Ричарда в Эссексе, но успеха не добился.

Унаследовав отцовские владения, Ричард стал одним из богатейших землевладельцев в Англии. Однако, в отличие от отца, он отказался давать денежные займы английской короне, что, возможно, стало одним из источников разногласий с королём Англии.

После смерти короля Эдуарда III в 1377 году граф Арундел вошёл в состав регентского совета, управлявшего Англией во время малолетства Ричарда II. Во время коронации Ричарда граф Арундел исполнял обязанности главного дворецкого и был одним из графов, которые несли молодого короля на плечах.

В том же 1377 году граф Арундел был назначен адмиралом Запада и Юга. Он принимал участие в нескольких морских экспедициях во Францию, с которой продолжала воевать Англия, однако эти экспедиции в первое время были не очень удачными, хотя французские хронисты сообщают, что благодаря ему был спасён Саутгемптон от нападения французского флота. В 1378 году Ричард со своим флотом атаковал Арфлёр, однако встретил там упорное сопротивление, в результате чего был вынужден отступить. В том же году флот, который возглавляли граф Арундел и граф Солсбери, был разбит испанским флотом, хотя впоследствии им удалось заставить сдаться Шербур. Позже Ричард вместе с Джоном Гонтом, герцогом Ланкастером, неудачно атаковал Сен-Мало в Бретани. Также граф Арундел не смог противостоять разграблению французами побережья Сассекса.

В 1381 году погиб Эдмунд Мортимер, 3-й граф Марч, оставив малолетнего сына Роджера. Первоначально поместья наследника, исключая те, которые оказались в руках исполнителей завещания покойного графа Марча, оказались разделены между несколькими незначительными сеньорами. Однако это вызвало недовольство крупной знати. Они заявили, что их интересы, как и интересы самого Роджера, не были учтены. В итоге король согласился удовлетворить их претензии, и 16 декабря 1383 года владения графа Марча в Англии и Уэльсе оказались под управлением графов Арундела, Нортумберленда, Уорика и барона Невилла. Большие владения Мортимеров, которые были сосредоточены в Уэльсе и Валлийской марке, в будущем дали управлявшим ими графам Арунделу и Уорику достаточно могущества для борьбы против короля Ричарда II.

В 1381 году граф Арундел был назначен одним из гувернёров Ричарда II. Однако молодой король сильно невзлюбил его, что позже отразилось на их отношениях.

В 1386 году граф Арундел стал адмиралом Англии, а также стал одним из рыцарей ордена Подвязки.

24 марта 1387 года граф Арундел был главнокомандующим флота, который разбил объединённый франко-кастильско-фламандский флот в битве при Маргейте, захватив богатую добычу. Затем он разорил порт Бреста, разрушив два форта. После этого он триумфально вернулся в Англию, разорив по дороге побережье около Слейса.

Мятеж лордов-апеллянтов

В 1387 году граф Арундел вместе с дядей короля Томасом Вудстоком, герцогом Глостером, и Томасом де Бошан, 12-м графом Уориком, недовольными сумасбродством Ричарда II, восстал против короля и укрылись в Уолтем-Кроссе (Хартфордшир), куда к ним стали стекаться сторонники. Когда 14 ноября к ним прибыли 8 членов «Большого постоянного совета», лорды предъявили апелляцию (лат. accusatio) на действия фаворитов короля — канцлера Майкла де ла Поля, графа Саффолка; графа Оксфорда; Александра Невилла, архиепископа Йоркского; верховного судьи Роберта Тресилиана и бывшего мэра Лондона сэра Николаса Брембра, в ответ посланники пригласили лордов в Вестминстер на встречу к королю. Из-за этого они получили в истории прозвание лорды-апеллянты.

17 ноября лорды-апеллянты встретились с королём в Вестминстерском дворце. Однако они не распускали свою армию и действовали с позиции силы, потребовав от короля ареста фаворитов и суда над ними на следующем заседании парламента. Король согласился, назначив слушание на 3 февраля 1388 года. Однако он не спешил удовлетворять требования апеллянтов, не желая устраивать суд над своими приближёнными, которые сбежали.

Вскоре лорды-апеллянты узнали о том, что король их обманул. Судебные приказы, которые были выпущены от его имени парламенту, призывали всех забыть о раздорах. В итоге апеллянты вновь начали активные действия. Именно в этот период к апеллянтам присоединились ещё двое лордов. Одним из них был Генри Болингброк, граф Дерби, сын и наследник Джона Гонта, дяди короля. Второй лорд — Томас де Моубрей, 1-й граф Нортгемптон и граф Маршал, бывший фаворит Ричарда II, а теперь зять графа Арундела.

19 декабря армия апеллянтов подстерегла возвращавшегося из Нортгемптона графа Оксфорда около Рэдкот Бриджа. Сопровождавшие Оксфорда люди были захвачены, а сам он смог бежать и затем перебраться во Францию, где и прожил оставшиеся годы своей жизни.

После этой битвы примирения апеллянтов с королём уже быть не могло. После Рождества в конце декабря армия мятежников подошла к Лондону. Испуганный король укрылся в Тауэре и начал через посредничество архиепископа Кентерберийского вести переговоры с апеллянтами. Однако те на уступки идти не хотели и заявили о возможном низложении короля. Желая любым способом сохранить корону, Ричард сдался. Он издал новые судебные приказы для парламента, а также предписал шерифам задержать пятерых беглецов, доставив их для суда.

3 февраля 1388 года в Уайтхолле Вестминстерского дворца собрался парламент, который вошёл в историю под названием «Безжалостный». В результате его работы четверо фаворитов короля были приговорены к казни. Двое, Оксфорд и Саффолк, успели бежать, но Брембр и Тресилиан были под нажимом апеллянтов казнены. Архиепископу Йоркскому как духовному лицу сохранили жизнь, но все его владения и имущество были конфискованы. Также было казнено несколько менее знатных соратников короля. Королева Анна умоляла сохранить жизнь Саймону Берли, однако безрезультатно. Всего было казнено 8 человек. Кроме того, ряд приближённых короля был изгнан из Англии.

Последующие годы

После того как парламент был распущен, король в течение года старался вести себя тихо. Всё управление Англией находилось в руках лордов-апеллянтов.

Граф Арундел в мае 1388 года отправился в морской поход во Францию, получив должности капитана Бреста и королевского лейтенанта в Бретани. Не имея возможности для крупных операций, он захватил ряд островов недалеко от Гаскони, затем разграбил Ла-Рошель.

Однако 3 мая 1389 года Ричард, которому к тому моменту исполнилось 22 года, сообщил совету, что он уже взрослый, не повторит ошибки, совершённые в молодости, поэтому он готов править страной самостоятельно. Апеллянты, решив, что урок король усвоил, позволили королю обрести некоторую независимость, поскольку у них не было желания править за него всю жизнь, хотя Ричарду всё равно полагалось управлять страной через совет.

В 1389 году граф Арундел решил совершить путешествие в Святую Землю. В мае он, как и другие лорды-апеллянты, был выведен из состава королевского совета, на посту адмирала Англии его сменил граф Хантингтон, единоутробный брат короля. Однако он отказался от своих планов, а в декабре 1389 года примирился с королём и вновь вошёл в королевский совет.

До 1392 года в Англии было всё спокойно, а лорды-апеллянты утратили былое единство. Граф Уорик удалился в свои имения. Томас Моубрей и Генри Болингброк после примирения с королём стали его сторонниками. Только герцог Глостер и граф Арундел продолжали придерживаться прежней политики, хотя и у них были разногласия между собой. И со временем от Арундела, который вёл себя всё более несговорчиво и вздорно, начали отворачиваться его бывшие соратники. Король же постепенно обретал уверенность.

В 1392 году у графа Арундела начался конфликт с Джоном Гонтом, который был правой рукой короля. В этом году Арундела оштрафовали на 400 марок за брак с богатой Филиппой Мортимер, вдовой Джона Гастингса, 3-го графа Пембрука. Новая графиня Арундел, согласно Фруассару, очень грубо вела себя с Екатериной Суинфорд, любовницей (а затем женой) Джона Гонта. В 1393 году против Джона Гонта началось восстание в Чешире, которое вскоре перекинулось на Йоркшир. Хотя неподалёку находился граф Арундел, он не предпринял каких-то попыток подавить восстание. Возможно, причиной этого было недовольство Арундела политикой Гонта, направленной на заключение мира с Францией. Бездеятельность Арундела дала повод Джону Гонту, на которого также обрушился гнев бунтовщиков, обвинить его в подстрекательстве. Король был недоволен, в результате Арунделу пришлось приносить извинения.

7 июня 1394 года неожиданно умерла королева Анна, жена Ричарда II. Король, который был сильно привязан к жене, был безутешен и устроил ей пышные похороны в Вестминстерском аббатстве, а часть дворца Шин, в которой умерла Анна, велел снести. Граф Арундел на панихиду опоздал, а по приходу попросил изволения уйти раньше, и король расценил подобное поведение как личное оскорбление. Он сильно ударил Арундела своей тростью и приказал его арестовать, после чего тот провёл несколько месяцев в Тауэре. Освободил он Арундела только после того, как тот поклялся вести себя прилично и заплатил залог в 40 тысяч фунтов.

Осуждение и казнь

В 1397 году отношения герцога Глостера и графа Арундела с королём окончательно испортились. В феврале они отказались явиться на королевский совет. Возможно, причиной этого были возражения Арундела против англо-французского перемирия, заключённого в 1396 году. В начале июня Глостер на королевском банкете в Вестминстере публично высказал возмущение из-за уступки по условиям 28-летнего перемирия Бреста и Шербура Франции. Вскоре пошли слухи, что Глостер, Арундел и Уорик замышляют против короля. Неизвестно, насколько слухи правдивы, но Ричард решил перестраховаться и расправиться с лордами-апеллянтами.

10 июля король пригласил Глостера, Арундела и Уорика на королевский банкет. Глостер и Арундел приглашение отклонили, а Уорик пришёл. После окончания пира по приказу короля Уорика схватили и заключили в Тауэр. Через пару недель Ричард приказал схватить и Арундела, причём он опять прибегнул к обману, пообещав архиепископу Кентерберийскому Томасу Фицалану, брату Арундела, что с тем ничего не случится. Арундел был отправлен в заключение в замок Карисбрук на острове Уайт. Позже был арестован и герцог Глостер.

17 сентября 1397 года в Вестминстере собрался парламент. Он стал своеобразным зеркальным отображением «Безжалостного парламента», но теперь обвиняемыми были бывшие обвинители Глостер, Арундел и Уорик. Порядок судебного разбирательства был тем же, что и 9 лет назад. В качестве апеллянтов выступили 8 лордов.

Первым был вызван граф Арундел. Несмотря на то, что он отверг все обвинения и заявил, что получил от короля два прощения, ему был вынесен смертный приговор — казнь через повешение, который король заменил на более достойную казнь — плаху. Приговор был приведён в исполнение сразу же на Тауэрском холме, причём при казни присутствовал его зять и бывший соратник Томас Моубрей. При этом Фруассар сообщает, что Моубрей завязал глаза Арунделу и лично привёл приказ в исполнение. Глостер не дожил до суда и был убит (вероятно, по приказу короля), а Уорик отделался изгнанием и конфискацией владений.

Владения и титулы Арундела были конфискованы и розданы приближённым Ричарда II — большей частью Томасу Моубрею, зятю покойного графа. Только после того как Генри Болингброк сверг Ричарда II и был коронован под именем Генрих IV, владения и титулы были возвращены наследнику Ричарда Фицалана — Томасу.

Брак и дети

1-я жена: с 28 сентября 1359 года (контракт) Элизабет де Богун (ум. 3 апреля 1385), дочь Уильяма де Богуна, 1-го графа Нортгемптона, и Элизабет де Бадлесмер. Дети:

• Элеанора Фицалан (ум. 1375); муж: с ок. 28 октября 1371 года Роберт де Уффорд (ум. ок. 1 августа 1375);
• Элизабет Фицалан (до 1375 — 8 июля 1425); 1-й муж: ранее декабря 1378 года сэр Уильям де Монтегю (ум. 6 августа 1382); 2-й муж: с июля 1384 года: Томас де Моубрей (22 марта 1366 — 22 сентября 1399), 6-й барон Моубрей и 7-й барон Сегрейв с 1382 года, 1-й граф Ноттингем с 1383 года, 3-й граф Норфолк с 1398 года, 1-й герцог Норфолк в 1398—1399 годах, граф Маршал в 1386—1398 годах; 3-й муж: ранее 19 августа 1401 года сэр Роберт Гоушел из Ховерингхема; 4-й муж: ранее 3 июля 1414 года сэр Джерар Аффлит;
• Джоан Фицалан (1375 — 14 ноября 1435); муж: Уильям Бошан (1330/1340 — 8 мая 1411), 1-й барон Абергавенни с 1392 года;
• Элис Фицалан (до 1382 — до 1415); муж: ранее марта 1392 года Джон Черлетон (25 апреля 1362 — 19 октября 1401), 4-й барон Черлетон с 1374 года; её любовником был Генри Бофорт (1374 — 11 апреля 1447), кардинал Уинчестерский;
• Сын;
• Томас Фицалан (13 октября 1381 — 13 октября 1415), 12-й граф Арундел и 11-й граф Суррей с 1400 года;
• Маргарет Фицалан (1382 — ?); муж: сэр Роланд Лентал из Хэмптон Курта.

2-я жена: с 15 августа 1390 Филиппа Мортимер (21 ноября 1375 — 24 сентября 1401), дочь Эдмунда Мортимера, 3-го графа Марч, и Филиппы Плантагенет, вдова Джона Гастингса, 3-го графа Пембрука. Дети:

• Джон Фицалан (ок. 1394 — после 1397).

Литература

• Given-Wilson C. [dx.doi.org/10.1093/ref:odnb/9535 Fitzalan, Richard (III), fourth earl of Arundel and ninth earl of Surrey (1346–1397)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford: Oxford University Press, 2004—2014.
• Tout Thomas Frederick. Fitzalan, Richard (1346-1397) // Dictionary of National Biography. — 1889. — Vol. 19 Finch - Forman. — P. 98—100.
• Норвич Д. История Англии и шекспировские короли. — М.: Астрель, 2012. — 414, [2] с. — ISBN 978-5-271-43630-7.
• Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL1.htm#RichardArundeldied1397 Earls of Arundel 1289—1580 (Fitzalan): Richard FitzAlan] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 25 апреля 2014.
• [www.thepeerage.com/p10198.htm#i101974 Richard FitzAlan, 11th Earl of Arundel] (англ.). thePeerage.com. Проверено 31 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DxZvUNOe Архивировано из первоисточника 26 января 2013].

Предки Ричарда Фицалана, 11-го графа Арундела

Джон Фицалан (14 сентября 1245 — 18 марта 1272) 7-й граф Арундел               Ричард Фицалан (3 февраля 1267 — 9 марта 1302) 8-й граф Арундел                       Изабелла де Мортимер (ум. после 1300)                 Эдмунд Фицалан (1 мая 1285 — 17 ноября 1326) 9-й граф Арундел                             Томмазо I (ум. 3 декабря 1296) маркиз Салуццо               Алейзия ди Салуццо (ум. 25 сентября 1292)                         Алоизия ди Чева (ум. 1291/1293)                 Ричард Фицалан (ок. 1313 — 24 января 1376) 10-й граф Арундел                                   Джон де Варенн (1231—1304) 6-й граф Суррей               Уильям де Варенн (1256 — 15 декабря 1286)                         Алиса де Лузиньян (ок. 1224 —после 9 февраля 1256)                 Элис де Варенн (ок. 1287 — до 23 мая 1338)                               Роберт де Вер (ок. 1240/1241 — до 7 сентября 1296) 5-й граф Оксфорд               Джоан де Вер (ум. 23 ноября 1293)                         Элис де Сэнфрод (ум. 7 сентября 1317)                 Ричард Фицалан 11-й граф Арундел                                         Генрих III (1 октября 1207 — 16 ноября 1272) король Англии               Эдмунд Горбатый (16 января 1245 — 5 июня 1296) 1-й граф Ланкастер и 1-й граф Лестер                       Элеонора Прованская (ок. 1223 — 24/25 июня 1291)                 Генри Кривая Шея (ок. 1281 — 22 сентября 1345) 3-й граф Ланкастер и 3-й граф Лестер                             Роберт I Французский (сентябрь 1216 — 9 февраля 1250) граф Артуа               Бланка д’Артуа (1248 — 2 мая 1302)                         Матильда Брабантская (1224 — 29 сентября 1288)                 Элеонора Ланкастер (ок. 1318 — 11 января 1372)                                     Патрик IV де Чауорт (ум. 1258)                 сэр Патрик V де Чауорт (ок. 1254 — ок. 1283)                         Хавиза де Лондон (ум. до 23 сентября 1273)               Матильда (Мод) де Чауорт (2 февраля 1282 — до 3 декабря 1322)                               Уильям де Бошан (ок. 1237/1241 — 5 или 9 июня 1298) 9-й граф Уорик               Изабелла де Бошан (ум. до 30 мая 1306)                         Матильда Фитц-Джон (ум. 16/18 апреля 1301)

Отрывок, характеризующий Фицалан, Ричард, 11-й граф Арундел

Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила: