Моубрей, Томас, 1-й герцог Норфолк

Томас де Моубрей англ. Thomas de Mowbray<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Граф Арундел, герцог Глостер, граф Ноттингем, граф Уорик и граф Дерби перед королём Ричардом II. Иллюстрация из «Хроник Англии» (1864 год)</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Томаса де Моубрея, 1-го герцога Норфолка</td></tr>
6-й барон Моубрей
1382 — 22 сентября 1399
Предшественник:	Джон де Моубрей
Преемник:	Томас Моубрей
7-й барон Сегрейв
1382 — 22 сентября 1399
Предшественник:	Джон де Моубрей
Преемник:	Томас Моубрей
1-й граф Ноттингем
10 февраля 1383 — 22 сентября 1399
Предшественник:	Титул создан
Преемник:	Томас Моубрей
3-й граф Норфолк
29 сентября 1397 — 16 сентября 1399
Предшественник:	Маргарет Плантагенет
Преемник:	Томас Моубрей
1-й герцог Норфолк
29 сентября 1397 — 22 сентября 1399
Предшественник:	Титул создан
Преемник:	Титул конфискован; в 1425 году восстановлен для Джона Моубрея
Граф Маршал
30 июня 1385 — 1398
Предшественник:	Джон Фицалан
Преемник:	Томас Холланд
Рождение:	22 марта 1366(1366-03-22)
Смерть:	22 сентября 1399(1399-09-22) (33 года) Венеция
Место погребения:	Аббатство Святого Иакова, Венеция
Род:	Моубрей
Отец:	Джон де Моубрей
Мать:	Элизабет де Сегрейв
Супруга:	1-я: Элизабет Ле Стрейндж 2-я: Элизабет Фицалан
Дети:	от 2-го брака сыновья: Томас, Джон дочери: Маргарет, Изабель, Элизабет

Томас де Моубрей (англ. Thomas de Mowbray; 22 марта 1366 — 22 сентября 1399) — 6-й барон Моубрей и 7-й барон Сегрейв с 1382, 1-й граф Ноттингем с 1383, 3-й граф Норфолк с 1398, 1-й герцог Норфолк с 1398, Граф-маршал в 1386—1398, капитан Кале в 1391—1398, кавалер Ордена Подвязки с 1383 года, английский военачальник, сын Джона де Моубрея, 4-го барона Моубрея, и Элизабет де Сегрейв. Он был одним из пяти лордов-апеллянтов, которые узурпировали власть в Англии в 1388 году. Но позже примирился с королём и в 1397 году участвовал в расправе над тремя лордами-апеллянтами. В 1398 году, после ссоры с Генри Болингброком, Томас был обвинён в измене и пожизненно выслан из Англии. После того как Генри Болингброк стал в 1399 году королём Англии (под именем Генрих IV), герцогский титул был у Томаса конфискован. Вскоре после этого он умер в Италии от чумы.

Биография

Детство

Томас родился в 1366 году. Он происходил из знатного англо-нормандского рода Моубреев и был вторым сыном Джона де Моубрея, 4-го барона Моубрея, и Элизабет де Сегрейв. Его бабушка со стороны матери, Маргарет Норфолкская, была внучкой короля Англии Эдуарда I. Своё имя, которое ранее в роду не встречалось, Томас получил в честь святого Томаса Кентерберийского.

Томас рано лишился родителей, а в 1380 году умер его 15-летний старший брат Джон де Моубрей, 1-й граф Ноттингем, после чего Томас унаследовал родовые владения, а также титул барона Моубрей, с которым был слит титул барона Браоз. Также через мать им был унаследован титул барона Сегрейв, который при потомках Томаса перестал использоваться. Кроме того, он стал основным наследником бабушки, графини Норфолк, владевшей обширными землями дома Биго — прежде всего в Норфолке, Суффолке, Лестершире и Уорикшире.

Фаворит короля

Будучи немного старше своего родственника, малолетнего короля Ричарда II, Томас стал его главным фаворитом. Он был достаточно красив, но не обладал какими-то определёнными способностями. По мнению хронистов, приближённые, которыми себя окружил король, дурно влияли на него. Хронист Томас Уолсингем сообщает, что они были «рыцарями скорее Венеры, а не Беллоны», благодаря чему он перенял женские повадки и не занимался мужскими занятиями вроде охоты. Фаворитов больше всего заботило собственное благосостояние, причём их отличали алчность и легкомыслие.

Своих приближённых Ричард II щедро осыпал милостями. Томас получил должность камергера, а 10 февраля 1383 года для него был восстановлен титул графа Ноттингема, который носил его покойный брат. Впервые с титулом графа Ноттингема в парламент Томас был вызван 26 октября 1383 года. В том же году, после смерти сэра Джона Барли, Томас стал вместо него кавалером Ордена Подвязки.

В 1385 году Томас принимал участие в шотландском походе Ричарда II. Перед его началом, 30 июня, Томас получил титул лорда-маршала Англии, которым в своё время владел его прадед, Томас Бразертон, 1-й граф Норфолк.

Однако постепенно Томас наскучил королю, да и то, что Моубрей женился на дочери Ричарда Фицалана, 11-го графа Арундела, которого Ричард не выносил, сыграло свою роль. Томас перестал быть фаворитом, его место занял дальний родственник короля Роберт де Вер, 9-й граф Оксфорд.

Лорд-апеллянт

В 1387 году Томас принимал участие в морских сражениях против Франции и Кастилии. В том же году он примкнул к лордам-апеллянтам — нескольким знатным лордам, недовольным действиями фаворитов короля. В их состав первоначально входили: тесть Томаса — граф Арундел; дядя короля Томас Вудсток, герцог Глостер; Томас де Бошан, 12-й граф Уорик. Арундел, Глостер и Йорк укрылись в Уолтем-Кроссе (Хартфордшир), куда к ним стали стекаться сторонники. Когда 14 ноября к ним прибыли 8 членов «Большого постоянного совета», лорды предъявили апелляцию (лат. accusatio) на действия фаворитов короля — канцлера Майкла де ла Поля, графа Саффолка; графа Оксфорда; Александра Невилла, архиепископа Йоркского; верховного судьи Роберта Тресилиана и бывшего мэра Лондона сэра Николаса Брембра. В ответ посланники пригласили лордов в Вестминстер на встречу к королю.

17 ноября лорды-апеллянты встретились с королём в Вестминстер-Холле. Однако они не распускали свою армию и действовали с позиции силы, потребовав от короля ареста фаворитов и суда над ними на следующем заседании парламента. Король согласился, назначив слушание на 3 февраля 1388 года. Однако он не спешил удовлетворять требования апеллянтов, не желая устраивать суд над своими приближёнными, которые сбежали.

Вскоре лорды-апеллянты узнали о том, что король их обманул. Судебные приказы, которые были выпущены от его имени парламенту, призывали всех забыть о раздорах. В итоге апеллянты вновь начали активные действия. Именно в этот период к апеллянтам присоединился Томас, а также Генри Болингброк, граф Дерби, сын и наследник Джона Гонта, герцога Ланкастера, дяди короля.

19 декабря армия апеллянтов подстерегла возвращавшегося из Нортгемптона графа Оксфорда около Рэдкот Бриджа. Сопровождавшие Оксфорда люди были захвачены, а сам он смог бежать и затем перебраться во Францию, где и прожил оставшиеся годы своей жизни.

После этой битвы примирения апеллянтов с королём уже быть не могло. После Рождества в конце декабря армия мятежников подошла к Лондону. Испуганный король укрылся в Тауэре и начал через посредничество архиепископа Кентерберийского вести переговоры с апеллянтами. Однако те на уступки идти не хотели и заявили о возможном низложении короля. Желая любым способом сохранить корону, Ричард сдался. Он издал новые судебные приказы для парламента, а также предписал шерифам задержать пятерых беглецов, доставив их для суда.

3 февраля 1388 года в Уайтхолле Вестминстерского дворца собрался парламент, который вошёл в историю под названием «Безжалостный». В результате его работы четверо фаворитов короля были приговорены к казни. Двое, Оксфорд и Саффолк, успели бежать, но Брембр и Тресилиан были под нажимом апеллянтов казнены. Архиепископу Йоркскому как духовному лицу сохранили жизнь, но все его владения и имущество были конфискованы. Также было казнено несколько менее знатных соратников короля. Королева Анна умоляла сохранить жизнь Саймону Берли, однако безрезультатно. Всего было казнено 8 человек. Кроме того, ряд приближённых короля был изгнан из Англии.

После того как парламент был распущен, король в течение года старался вести себя тихо. Всё управление Англией находилось в руках лордов-апеллянтов. Но 3 мая 1389 года Ричард, которому к тому моменту исполнилось 22 года, сообщил совету, что он уже взрослый, не повторит ошибки, совершённые в молодости, поэтому он готов править страной самостоятельно. Апеллянты, решив, что урок король усвоил, позволили королю обрести некоторую независимость, поскольку у них не было желания править за него всю жизнь. Хотя Ричарду всё равно полагалось управлять страной через совет.

Последующие годы

Томас, как и другие лорды-апеллянты, не был включён в состав нового королевского совета. 11 мая он был назначен в состав комиссии, которая должна была договариваться о перемирии с Шотландией. Поскольку Томас имел большие владения в Северной Англии, то 1 июля он был назначен Хранителем Шотландских марок, капитаном Берика и констеблем замка Роксборо. В середине сентября Моубрей вместе с Болингброком снова вошёл в состав королевского совета.

Но постепенно Томас стал отдаляться от других лордов-апеллянтов, кроме Болингброка. Король же, в свою очередь, стремился приблизить к себе бывшего друга. 15 октября 1389 года Ричард II поддержал Томаса в его ссоре с канцлером по поводу назначения большого пенсиона Моубрею.

В 1391 году Томас взамен поста Хранителя Шотландских марок был назначен капитаном Кале. В ноябре 1392 года должность была подтверждена на 6 лет, кроме того, капитану Кале дополнительно были переданы функции королевского лейтенанта в Пикардии, Фландрии и Артуа.

В марте 1394 года Томас был назначен председателем суда Северного Уэльса, а два месяца спустя — председателем суда Честера и Флинта. В сентябре того же года Томас в составе королевской армии отправился в поход в Ирландию. По возвращении оттуда в 1395 году он участвовал в английском посольстве во Францию для переговоров с королём Карлом VI о длительном перемирии и о браке Ричарда II с Изабеллой Французской. Позже, в октябре 1396 года, Моубрей присутствовал на бракосочетании Ричарда II и Изабеллы в Кале.

В январе 1397 года на заседании парламента за Томасом Моубреем в знак признания его заслуг должность графа Маршала была закреплена как наследственная в его потомстве. Тогда же Томас получил манор Гроуэр. Ещё в 1352 году Томас де Бошан, 11-й граф Уорик, в споре за него с Моубреями получил признание своих прав, однако теперь прежнее решение было отменено, а Гроуэр был отобран у графа Уорика и передан графу Ноттингему. С конца февраля до конца июня Томас в Англии отсутствовал, но вернулся как раз вовремя, чтобы принять участие в расправе Ричарда II с тремя лордами-апеллянтами.

В 1397 году король рассорился с тремя лордами-апеллянтами — Арунделом, Глостером и Уориком. Двое других бывших лордов-апеллянтов, Моубрей и Болингброк, поддержали короля. В июле 1397 года Арундел, Глостер и Уорик были арестованы и заключены под стражу в разных замках. Герцог Глостер был поручен заботам Томаса, который был капитаном Кале. 17 сентября 1397 года в Вестминстере собрался парламент, который стал своеобразным зеркальным отображением «Безжалостного парламента», но теперь обвиняемыми были бывшие обвинители Глостер, Арундел и Уорик. Порядок судебного разбирательства был тем же, что и 9 лет назад. В качестве апеллянтов выступили 8 лордов. В итоге Арундел был казнён, а Томас лично присутствовал при казни тестя, причём Фруассар сообщает, что Моубрей завязал глаза Арунделу и лично привёл приказ в исполнение. Уорику король заменил казнь изгнанием. А Глостер, как выяснилось, был убит в Кале, губернатором которого был Томас. Никто не сомневался, что убийство произошло по приказу короля, но позже именно Томаса обвиняли в том, что он убил герцога.

Конфликт с Болингброком и изгнание

После расправы над лордами-апеллянтами король вознаградил своих сторонников. В числе вознаграждённых оказался и Томас, который 28 сентября получил часть владений Арунделов — манор Льюис и все владения в Сассексе и Суррее, кроме Рейгейта, а также семнадцать маноров графа Уорика в Мидлендсе. Кроме того, 29 сентября он получил титулы графа и герцога Норфолка. Одновременно титул герцогини Норфолка пожизненно получила его бабушка, Маргарет Норфолк. В парламент 29 января 1398 года Томас был вызван уже как герцог Норфолк.

Но уже 30 января Генри Болингброк, получивший титул герцога Херефорда, обвинил Томаса Моубрея в том, что тот готовит заговор против короля, опасаясь расправы за участие в мятеже лордов-апеллянтов. Неизвестно, насколько были обоснованы обвинения, однако не исключено, что Моубрей мог опасаться мстительности короля. Но король назначил специальную комиссию из 18 человек для расследования заговора. Комиссия собралась 29 апреля в Виндзорском замке, где перед ней предстали Моубрей и Болингброк. Томас отказался признать, что он замышлял что-то против короля — по его словам это было, но давно, и он получил на это королевское прощение. Но Болингброк настаивал на своём, обвинив Моубрея в том, что тот давал королю дурные советы и повинен во многих бедах королевства, в том числе и в убийстве герцога Глостера, и предложил подтвердить свою правоту судебным поединком.

Поединок был назначен на 17 сентября в Ковентри. На него съехались пэры, рыцари и дамы из разных уголков Англии. Отсутствовал только Джон Гонт, который после заседания парламента в Шрусбери удалился на покой — по сообщению Фруассара — из-за болезни, которая в итоге привела его к смерти. Публика встретила обоих герцогов приветственными криками, причём Болингброка приветствовала более громко. Но тут неожиданно вмешался Ричард. Он не любил своего двоюродного брата и опасался, что вероятная победа герцога Херефорда сделает его самым популярным человеком в стране. И он остановил поединок, бросив свой жезл. Было объявлено, что ни один из герцогов не получит Божественного благословения, и оба изгонялись из Англии: Болингброк на 10 лет, а Моубрей — пожизненно. Все полученные Томасом владения Арундела и Уорика были конфискованы, так же как и должности графа Маршала и капитана Кале.

19 октября Томас отплыл из Англии. Вероятно, он отправился в Италию — 18 февраля 1399 года он был в Венеции. Там он и умер 22 сентября того же года от чумы. Есть сообщение, что перед этим он посетил Святую Землю. Похоронили Томаса в венецианском аббатстве Святого Иакова. Оставшиеся владения и титулы, кроме титула герцога Норфолка, которого Томаса лишил Болингброк после захвата власти и коронации под именем Генриха IV, унаследовал старший сын Томас.

В культуре

Томас Моубрей является одним из основных персонажей исторической хроники Уильяма Шекспира «Ричард II». В ней в том числе освещаются события, связанные с обвинением Болингброком Моубрея в измене, а также история с поединком и последующим изгнанием Моубрея и Болингброка. При этом причины и сам характер столкновения между Моубреем и Болингброком полностью не раскрываются, в расчёте на то, что зрители знакомы с рядом исторических фактов.

В 2012 году вышел английский телевизионный фильм «Ричард II», являющийся экранизацией одноимённой пьесы Шекспира. Роль Томаса Моубрея в нём исполнил британский актёр Джеймс Пьюрфой.

Семья

Брак и дети

1-я жена: с марта 1383 года Элизабет Ле Стрейндж (ок. 1374 — 23 августа 1383), дочь Джона Ле Стрейнджа, 1-го барона Стрейнджа, и Изабель. Детей от этого брака не было.

2-я жена: с июля 1384 года (в замке Арундел, Сассекс, Англия) Элизабет Фицалан (ок. 1366 — 8 июля 1425), дочь Ричарда Фицалана, 11-го графа Арундела, и Элизабет Богун, вдова сэра Уильяма де Монтегю. Дети:

• Томас Моубрей (17 сентября 1385 — 8 июня 1405), 4-й граф Норфолк и 2-й граф Ноттингем, 7-й барон Моубрей и 8-й барон Сегрейв, граф Маршал с 1399 года;
• Маргарет Моубрей (ок. 1388 — после 1437); муж: с 1417 года сэр Роберт Говард (ок. 1384/1385 — 1436); их потомками были герцоги Норфолк из дома Говардов;
• Джон Моубрей (1392 — 19 октября 1432), 5-й граф Норфолк и 3-й граф Ноттингем, 8-й барон Моубрей и 9-й барон Сегрейв, граф Маршал с 1405, 2-й герцог Норфолк с 1425 года;
• Изабель Моубрей (ум. 27 сентября 1452); 1-й муж: ранее 13 июля 1416 года сэр Генри Феррерс (ум. до 1423); 2-й муж: с ок. 1423/1424 Джеймс де Беркли (ок. 1394 — ноябрь 1463), 1-й барон Беркли;
• Элизабет Моубрей (ум. после 1 декабря 1423); муж: ранее 24 ноября 1403 Майкл де Ла Поль (ок. 1394/1395 — 25 октября 1415), 3-й граф Саффолк.

После смерти мужа Элизабет Фицалан была замужем ещё дважды: 3-й муж: ранее 19 августа 1401 года сэр Роберт Гоушел из Ховерингхема; 4-й муж: ранее 3 июля 1414 года сэр Джерар Аффлит.

Предки

Предки Томаса де Моубрея

Роджер де Моубрей (ум. до 21 ноября 1297) 1-й барон Моубрей               Джон де Моубрей (4 сентября 1286 — 23 марта 1322) 2-й барон Моубрей                       Рохеза де Клер (1252 — после 1316)                 Джон де Моубрей (29 ноября 1310 — 4 октября 1361) 3-й барон Моубрей                             Уильям де Браоз (ум. до 1 мая 1326) 2-й барон Браоз               Эйлин де Браоз (ум. до 20 июля 1331)                         Агнес (?)                 Джон де Моубрей (25 июня 1340 — 1368) 4-й барон Моубрей                                   Эдмунд Горбатый (16 января 1245 — 5 июня 1296) 1-й граф Ланкастер и 1-й граф Лестер               Генри Кривая Шея (ок. 1281 — 22 сентября 1345) 3-й граф Ланкастер и 3-й граф Лестер                       Бланка д’Артуа (1248 — 2 мая 1302)                 Джоан Ланкастерская (ок. 1312 — 7 июля ок. 1349)                               сэр Патрик V де Чауорт (ок. 1254 — ок. 1283)                 Матильда (Мод) де Чауорт (2 февраля 1282 — до 3 декабря 1322)                         Изабелла де Бошан (ум. до 30 мая 1306)                 Томас де Моубрей 1-й герцог Норфолк                                         Джон де Сегрейв (ок. 1256 — до 4 октября 1325) 2-й барон Сегрейв               Стефан де Сегрейв (ум. после 12 декабря 1325)                         Кристина де Плесси (ум. после 8 мая 1331)                 Джон де Сегрейв (ок. 1315 — 1 апреля 1353) 4-й барон Сегрейв                             Ричард Фицалан (3 февраля 1267 — 9 марта 1302) 8-й граф Арундел               Элис Фицалан (ок. 1289 — 7 февраля 1340)                         Алейзия ди Салуццо (ум. 25 сентября 1292)                 Элизабет де Сегрейв, 5-я баронесса Сегрейв (25 октября 1338 — до 1368)                                     Эдуард I (17 июня 1239 — 8 июля 1307) король Англии               Томас Бразертон (1 июня 1300 — 4 августа/20 сентября 1338) 1-й граф Норфолк                       Маргарита Французская (1275 — 14 февраля 1318) французская принцесса               Маргарет (ок. 1320/1322 — 24 марта 1399) герцогиня Норфолк                             сэр Роджер Хейлс (1275 — 1313)                 Элис Хейлс (ум. после 8 мая 1326)

Литература

• Tait James. Mowbray, Thomas (1366?-1399) // Dictionary of National Biography. — 1894. — Vol. 39 Morehead - Myles. — P. 231—236.
• Норвич Д. История Англии и шекспировские короли. — М.: Астрель, 2012. — 414, [2] с. — ISBN 978-5-271-43630-7.
• Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL.htm#ThomasMowbrayNorfolkdied1399B Dukes of Norfolk (Mowbray): Thomas Mowbray] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 31 декабря 2012.
• [www.thepeerage.com/p196.htm#i1958 Thomas Mowbray, 1st Duke of Norfolk] (англ.). thePeerage.com. Проверено 31 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DwMtuies Архивировано из первоисточника 25 января 2013].

Отрывок, характеризующий Моубрей, Томас, 1-й герцог Норфолк

– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.