Фридрих Вильгельм I (курфюрст Бранденбурга)

Фридрих Вильгельм I Бранденбургский нем. Friedrich Wilhelm von Brandenburg<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
курфюрст Бранденбурга
1 декабря 1640 — 29 апреля 1688
Предшественник:	Георг Вильгельм
Преемник:	Фридрих III
герцог Пруссии
1 декабря 1640 — 29 апреля 1688
Предшественник:	Георг Вильгельм
Преемник:	Фридрих III
Рождение:	16 февраля 1620(1620-02-16) Кёльн
Смерть:	29 апреля 1688(1688-04-29) (68 лет) Потсдам
Место погребения:	Берлинский кафедральный собор
Род:	Гогенцоллерны
Отец:	Георг Вильгельм
Мать:	Елизавета Шарлотта Пфальцская
Супруга:	с 1648 по 1667 — Луиза Генриетта Оранская с 1668 — Доротея София Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургская
Дети:	Фридрих Людвиг Филипп Вильгельм Мария Амалия Альбрехт Фридрих Карл Филипп Елизавета София Кристиан Людвиг
Награды:

Фридрих Вильгельм I Бранденбургский (нем. Friedrich Wilhelm von Brandenburg; 16 февраля 1620, Кёльн-на-Шпрее — 29 апреля 1688, Потсдам) — курфюрст бранденбургский, прозванный Великим курфюрстом (нем. Großer Kurfürst), и герцог Пруссии из династии Гогенцоллернов. Сын курфюрста Георга Вильгельма и Елизаветы Шарлотты Пфальцской, основатель бранденбургско-прусского государства.

Юность

Когда Фридриху было 14 лет, отец отправил его в Голландию, к его родственнику — Фридриху Генриху Оранскому. В Лейденском университете (одном из центров кальвинизма) будущий курфюрст изучал право, историю и политику. Здесь он увлекся культурой Голландии, которую сумел в достаточной мере оценить. Под руководством Фридриха-Генриха он прошёл и прекрасную военную школу.

В 1638 году Фридрих Вильгельм был отозван в Бранденбург. Однако близких отношений с отцом у него не установилось. Многочисленные придворные партии, боровшиеся между собой по политическим и религиозным вопросам, отсутствие всякой твёрдой инициативы, политика наживы и личных выгод — черты, характеризовавшие положение Бранденбурга, когда курфюрстом стал Фридрих Вильгельм.

Начало правления

Фридрих Вильгельм взошёл на престол в 1640 году. Этому событию посвящена памятная монета Иоганна Хёна.

С первого же года своего царствования (1640 год) Фридрих осознал трудные и сложные условия, в которых находился Бранденбург. При Георге Вильгельме Бранденбург в силу Пражского мира был тесно связан с Священной Римской империей.

Новый курфюрст решился резко изменить политику: в 1641 году он встал на сторону шведов, заключив с ними перемирие, и занялся устройством своей армии. Всесильный в предшествовавшее царствование министр Адам Шварценберг, сторонник Священной Римской империи, как раз в это время умер, и курфюрст мог решительно взяться за руководство внешней политикой.

В первые же годы царствования Фридриха Вильгельма возник проект женитьбы его на Кристине, дочери Густава II Адольфа, но против этого проекта восстали как в Швеции, так и в Бранденбурге, и он был оставлен; курфюрст женился на Луизе Генриетте Оранской, дочери штатгальтера Фридриха Генриха.

Во время мирных переговоров по окончании Тридцатилетней войны, окончившихся Вестфальским миром, Фридрих Вильгельм тщетно пытался добиться присоединения к Бранденбургу всей Померании; он получил только восточную её часть — Заднюю Померанию (нем. Hinterpommern). В качестве компенсации за Бранденбургом были признаны епископства Магдебурга, Хальберштадта, Миндена и Каммина.

Внутренняя политика

После войны внимание Фридриха-Вильгельма обращено было на внутренние реформы. Величайшим бедствием Бранденбурга было отсутствие всякой сплочённости; интересы государства нередко приносились в жертву интересам сильных корпораций. Друг против друга стояли сословное государство и чиновное государство. Отдельные части Бранденбургского государства отказывались подчиняться центральной власти. Ни чувства долга, ни чувства общего интереса, ни выдержки, ни честности не находил вокруг себя Фридрих Вильгельм. Он «работал больше своего секретаря», сам входя во все детали внутреннего управления, один представляя собой идею государства и являясь высшей, последней инстанцией. Мало-помалу отдельные части государства начинают сознавать себя «membra unius capitis».

Большим влиянием на Фридриха Вильгельма пользовался в первой половине его царствования Вальдек, но процесс, которым был уничтожен характерный для средних веков провинциализм на землях Гогенцоллернов, был направляем самим курфюрстом. Ввиду того, что население Бранденбурга после Тридцатилетней войны значительно уменьшилось и целые округа обращены были в пустыни, Фридрих Вильгельм открыл широкий доступ в Бранденбург всем бездомным изгнанникам, бродячим солдатам и даже грабителям, которые хотели снова обратиться в честных людей. «Его железная воля и наследственные в роде Гогенцоллернов предания строгой дисциплины служили ему залогом в том, что весь этот разношёрстный сброд согнется у него под иго закона».

Затем он стал привлекать к себе изо всех стран колонистов, преимущественно кальвинистов. Прежде всего в Бранденбург явились голландцы, за ними французы. Первые создали в Бранденбурге обширную систему канализации (мелиорации), благодаря которой осушены были болота. Они ввели здесь и лучшее скотоводство, и огородничество. Потсдамским эдиктом от 29 октября 1685 года Фридрих Вильгельм обещал всем колонистам привилегии и льготы по торговле, свободу от податей на 10 лет и бесплатный прием в цехи. Составлен был особый фонд вспомоществования колонистам.

Французских эмигрантов в Пруссии было до 20 000 человек; в одном Берлине их набралось до 6000 (массовая эмиграция из Франции была связана с отменой Нантского эдикта). Открыты были фабрики: шёлковые и шерстяные, зеркальные и свечные. Нововведения вносились во все промыслы. Основывались крупные торговые дома. Громадно было значение эмигрантов и в деле просвещения (например, медицина); влияние голландцев сказалось на архитектуре, французов — в живописи. Внимание Фридриха Вильгельма было направлено и на создание бранденбургского флота, и на развитие колоний (в Гвинее, в 1683 году).

Фридрих Вильгельм занимался и вопросами просвещения. При нём основан был университет в Дуйсбурге, в Берлине была открыта публичная библиотека. Введены были акцизы на все предметы потребления. Доходы государства с 40 000 талеров поднялись до 1,5 миллионов; этому способствовала и бережливость Фридриха Вильгельма.

Значительные расходы шли на формирование сильной армии. В этом деле помощниками курфюрста были генерал-фельдмаршал фон Шпарр и фельдмаршал Георг фон Дерффлингер. Перед смертью курфюрста численность бранденбургской армии равнялась 37 000 человек. Среди гражданских министров особым влиянием пользовался Отто фон Шверин.

Внешняя политика

Юлихская война

После приобретений после Тридцатилетней войны первоначально Фридрих-Вильгельм попытался утвердиться в рейнских землях Клеве и Юлихе. Между Бранденбургом и Нейбургом возникла так называемая Юлихская война. Начиная её, Фридрих Вильгельм рассчитывал на помощь Вильгельма II Оранского и Мазарини, но первый умер в 1650 году, а второй потерял своё влияние, что усилило в Средней Европе католическую Габсбургскую партию. После значительного поражения, понесенного бранденбургскими войсками, курфюрст поспешил в 1651 году заключить со своим противником мир.

Борьба за суверенитет Пруссии

Внимание Фридриха-Вильгельма направляется с этих пор на Пруссию, которой курфюрсты владели в ленной зависимости от Польши. Желание уничтожить эту зависимость и достигнуть суверенитета Пруссии заставило курфюрста принять участие в шведско-польской войне 1655—1661 годов.

7 января 1656 года был заключён договор в Кёнигсберге, который обязывал курфюрста иметь наготове для шведов значительные военные силы. Новый договор в Мариенбурге (июнь 1656 года) ещё теснее связывал курфюрста с королём Карлом X. Победа над поляками в трехдневной битве под Варшавой, одержанная при помощи бранденбургских войск, подняла военный престиж курфюрста. 20 ноября Карл Χ заключил с курфюрстом третий договор в Лабиау, по которому Фридрих-Вильгельм получал полный суверенитет в Пруссии.

Достигнув своей цели, курфюрст стал подумывать о перемене фронта и о сближении с польско-императорской партией. Ему было очень важно получить именно от польского короля санкцию суверенитета в Пруссии. О перемене позиции курфюрста его бывшие союзники узнали только тогда, когда она была уже совершившимся фактом.

К лету 1657 года дипломатическое сближение курфюрста с Польшей значительно подвинулось вперед. В сентябре этого года заключен был договор в Велау, обеспечивший за курфюрстом верховную власть над Пруссией. 6 ноября Велауский трактат был ратифицирован в Бромберге. Оливский мир 1660 года подтвердил Велауское соглашение.

Теперь все старания курфюрста были направлены на то, чтобы фактически осуществить свою власть в Пруссии. Предстояла борьба с привилегированным населением городов и с дворянами. Сословия отказались присягать своему новому суверену и искали сближения с Польшей. Во главе городской оппозиции стал Иероним Роде из Кёнигсберга, а во главе дворянской — фон Калькштейн. Фридрих-Вильгельм действовал с неутомимой энергией и большой строгостью. Заключив главнейших вожаков восстания в тюрьму, он в 1663 годы усмирил недовольных классы. Калькштейн, убежав из тюрьмы в 1668 году, явился к польскому королю с просьбой о помощи против тирана; он уверял короля, что Пруссия ищет лишь случая вернуться под польский суверенитет. Курфюрст тщетно требовал выдачи преступника. Хитростью завлечённый в Мемель, Калькштейн был казнён в 1671 году.

Борьба за Померанию

За прусским вопросом на очередь стал померанский. Он определяет собою всю политику Фридриха-Вильгельма во второй половине его царствования. Ради решения этого вопроса он искал сближения с императором, Голландией, Данией, Россией.

В антифранцузской коалиции, организованной Голландией в 1672 году, Фридрих-Вильгельм принимал самое деятельное участие, негодуя на нерешительность и медлительность императора. Последнее обстоятельство заставило его в 1673 году заключить с Францией сепаратный мир в Фоссеме, по которому ему были уступлены крепости в Клеве, занятые французами.

После вторжения маршала Люксембурга в Голландию и Тюренна в область Рейна, регенсбургский рейхстаг решился энергичнее противостоять Людовику XIV. Кёльн, Майнц и Бранденбург заключили новое соглашение с императором для совместной борьбы с Францией. Сначала театр военных действий был в Эльзасе, но в январе 1675 года курфюрст отступил за Рейн.

В это время Людовик XIV убедил Карла XI вторгнуться со стороны Померании в бранденбургские владения, чтобы отвлечь курфюрста от Рейна. Фридрих-Вильгельм, получив весть о вторжении шведов в Марку, поспешил на север. Густав Врангель не щадил Марки: его солдаты опустошали всё на своём пути. 21 июня курфюрст был в Магдебурге; отсюда путь его лежал к Хафелю, правый берег которого был занят шведами от Гавельберга до Бранденбурга. Курфюрст решил прорвать эту линию при Ратенове, что ему и удалось благодаря хитрости и смелости Дёрффлингера (25 июня).

Военные силы шведов были разделены; правый фланг, под начальством Густава Врангеля, стоял у Хафельберга, левый, под начальством Германа Врангеля — в Бранденбурге. При вести о Ратеновской неудаче, Герман Врангель двинулся на соединение со своим братом, но это соединение военных сил шведов удалось предупредить. 28 июня курфюрст разбил шведов наголову в сражении при Фербеллине.

Император и империя объявили шведов врагами империи и вместе с Нидерландами, Испанией и Данией объявили Швеции войну. К коалиции примкнули Брауншвейг, Целле, Мюнстер. Уже к концу 1675 года все владения шведов в Германии были потеряны. Сопротивление оказывал ещё Штеттин, но к концу 1677 года пал и этот город. В союзе с Данией удалось отнять у шведов и остров Рюген; в сентябре 1678 года сдался Штральзунд.

Неудачной была и отчаянная попытка шведов сделать из Ливонии вторжение в Пруссию. Курфюрст, узнав об этом плане, быстро двинул свои войска на восток; при вести об этом шведы отступили.

Перспектива обширного территориального приобретения рисовалась Фридриху Вильгельму, когда один за другим союзники его стали заключать с Францией сепаратные мирные договоры. Дипломатия решила померанский вопрос не к выгоде Бранденбурга. Здесь особенно ярко дал себя почувствовать антагонизм Австрии и Пруссии, зависть империи к политическому и территориальному усилению Бранденбурга. Оставшись лицом к лицу с Людовиком XIV, который категорически требовал возвращения шведам всех сделанных в Померании завоеваний, курфюрст не решался продолжать войну и заключил мир с Францией в Сен-Жермене, 29 июня 1679 года, по которому он все завоёванное уступал побеждённому врагу. Главная доля вины в этом тяжёлом для Бранденбурга мире лежала на императоре. Курфюрст сам говорил, что к миру вынудил его не французский король, а вынудили империя, император и его союзники.

С 1679 года Бранденбург уже не участвовал в войнах с Францией; Фридрих Вильгельм соблюдал нейтралитет и все своё внимание сосредоточил на своих бранденбургских землях. С полной отменой Нантского эдикта дело несколько изменилось: Фридрих-Вильгельм снова сблизился с главным врагом Франции, Вильгельмом Оранским. В третьей войне против Людовика Фридрих-Вильгельм не успел принять участия: он умер в 1688 году.

Силезский вопрос

Последний вопрос во внешней политике Фридриха Вильгельма — силезский. В 1675 году вымерла герцогская линия Лигниц-Бриг и Волау. Пользуясь тем, что Фридрих-Вильгельм был занят в это время войною с шведами, император присоединил её земли к своим владениям. В 1686 году между императором и курфюрстом заключено было соглашение, по которому курфюрст отказался от своих притязаний на силезские герцогства, но зато должен был получить область Швибус в Богемии. Вопрос о Швибусе, однако, остался нерешённым ввиду смерти Фридриха-Вильгельма.

Семья

Фридрих Вильгельм был женат два раза: в первый раз на Луизе Генриетте Оранской, во второй, с 1668 года, на Доротее Гольштейн-Глюксбургской. У него были дети от обоих браков, и в его семье случались крупные конфликты. Наследником престола был Фридрих, сын Луизы Генриетты. Отношения между ним и Фридрихом Вильгельмом были очень натянутые, тем более, что курфюрст хотел раздать маркграфам, сыновьям Доротеи, бранденбургские земли. Завещание было составлено в этом духе. Ввиду враждебного отношения отца, курпринц искал сближения с императором, который один мог кассировать завещание, шедшее к тому же вразрез с династическим законом курфюрста Альбрехта Ахилла 1473 года.

• 1-я жена: с 1648 года Луиза Генриетта Оранская (1627—1667), дочь Фредерика-Генриха, штатгальтера Нидерландов
  • Вильгельм Генрих (21 мая 1648 — 24 октября 1649)
  • Карл Эмиль (16 февраля 1655 — 7 декабря 1674), кронпринц Бранденбурга
  • Фридрих I (17 июля 1657 — 5 февраля 1713), курфюрст Бранденбурга (Фридрих III, 1688—1701), король Пруссии с 1701
  • Амалия (19 ноября 1664 — 1 февраля 1665)
  • Генрих (19 ноября 1664 — 26 ноября 1664)
  • Людвиг (8 июля 1666 — 8 апреля 1687), принц Бранденбурга; жена: с 1681 Людовика Каролина Радзивилл (1667—1695)
• 2-я жена: с 1668 Доротея София Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургская (1636—1689), вдовствуюшая герцогиня Брауншвейг-Люнебург-Каленбергская, дочь Филиппа, герцога Гольштейн-Глюксбурга
  • Филипп Вильгельм (19 мая 1669 — 19 декабря 1711), маркграф Бранденбург-Шведтский с 1689
  • Мария Амалия (16 ноября 1670 — 17 ноября 1739); 1-й муж: с 1687 наследный принц Карл Мекленбург-Гюстровский (1664—1688); 2-й муж: с 25 июня 1689 Мориц Вильгельм (12 марта 1664 — 15 ноября 1718), герцог Саксен-Цейца
  • Альбрехт Фридрих (1672—1731), титулярный маркграф Бранденбург-Шведтский, генерал прусской армии, женат с 31 октября 1703 года на Марии Доротее Курляндской (1684—1743), дочери герцога Курляндского Фридриха Казимира (1650—1698)
  • Карл Филипп (5 января 1673 — 23 июля 1695), принц и маркграф Бранденбурга; жена: с 28 мая 1695 (тайно, брак не признан) Катерина ди Бальбиано (1670—1719).
  • Елизавета София (5 апреля 1674 — 22 ноября 1748); 1-й муж: с 1691 Фридрих Казимир Кеттлер (6 июля 1650 — 22 января 1698), герцог Курляндии (1682—1698); 2-й муж: с 30 марта 1703 Кристиан Эрнст (6 августа 1644 — 10 мая 1712), маркграф Бранденбург-Байрейта; 3-й муж: с 3 июня 1714 Эрнст Людвиг I (7 октября 1672 — 24 ноября 1724), герцог Саксен-Мейнингена
  • Доротея (6 июня 1675 — 11 сентября 1676)
  • Кристиан Людвиг (24 мая 1677 — 3 сентября 1734), маркграф Бранденбург-Шведтский, заказчик «Бранденбургских концертов» Баха.

Интересные факты

• Фридрих Вильгельм I был большим любителем экзотической разновидности шахмат - курьерских шахмат. В деревне Стробек (нем. Ströbeck), под Хальберштадтом, хранится шахматная доска, которую он подарил жителям в 1651 году. В комплекте к ней шли утерянные к нашему времени серебряные фигуры.

Литература

• Bernhard Erdmannsdörffer. Friedrich Wilhelm (Kurfürst von Brandenburg) // Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). — Bd. 7. — Lpz.: Duncker & Humblot, 1878. — S. 480—497. (нем.)
• Peter Bahl: Der Hof des Großen Kurfürsten. Studien zur höheren Amtsträgerschaft Brandenburg-Preußens. Köln 2001.
• Gerd Heinrich (Hrsg.): «Ein sonderbares Licht in Teutschland». Beiträge zur Geschichte des Großen Kurfürsten von Brandenburg (1640—1688). Berlin 1990.
• Ludwig Hüttl: Friedrich Wilhelm von Brandenburg, der Große Kurfürst 1620—1688. Eine politische Biographie. München 1984.
• Johann Gustav Droysen: Geschichte der preußischen Politik, Theil 3: Der Staat des großen Kurfürsten. 2. Auflage. Leipzig 1872.
• Ernst Opgenoorth: Friedrich Wilhelm, der Große Kurfürst von Brandenburg. Göttingen u.a. 1971—1978. (zweiteilige Habilitationsschrift)
• Фридрих-Вильгельм, курфюрст бранденбургский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Фридрих Вильгельм I
• www.preussen-chronik.de/person.jsp?key=Person_Friedrich+Wilhelm+von_Brandenburg  (нем.)
• www.preussen.de/de/geschichte/1640_kurfuerst_friedrich_wilhelm.html  (нем.)
• [www.layline.de/geschichte/FriedrichI_1.html Kritische Auseinandersetzung mit FW] (нем.)

Отрывок, характеризующий Фридрих Вильгельм I (курфюрст Бранденбурга)

Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.