Линейные корабли типа «Флорида»
Линейные корабли типа «Флорида» (англ. Florida) — тип линкоров флота США. Построено два корабля: «Флорида» и «Юта». Третья серия американских дредноутов. Почти полностью повторяли предыдущий тип «Делавэр», однако вместо паровых машин были оснащены паровыми турбинами.
Содержание
История разработки
Дредноутная гонка в Европе набирала обороты. В Великобритании после «Дредноута» заложили две серии по три корабля — типы «Беллерофон» и «Сент-Винсент». Германия заложила серию из четырёх дредноутов типа «Нассау» и приступала к закладке следующей серии из четырёх линкоров типа «Остфрисланд». Благодаря усиленному строительству броненосцев в начале ХХ века американский флот вышел на второе место после британского. Чтобы не упустить достигнутого, Конгресс США 13 мая 1908 года утвердил строительство двух следующих линейных кораблей, «Флорида» и «Юта», по проекту, подобному предыдущему типу «Делавэр»[2][3].
В проект нового дредноута было решено внести ряд усовершенствований. С одной стороны, опыт похода «Великого белого флота» в 1907—1909 годах показал, что мореходности следует уделять большее внимание. Следовало увеличивать высоту борта, особенно в носу. Требовалось что-то предпринимать с устройствами, нарушающими чистоту обводов в носовой части, — спонсонами и якорными устройствами, повышающими брызгообразование. Чтобы казематы вспомогательной артиллерии не заливало, их следовало располагать выше. Также пришли к выводу, что стандартная высота броневого пояса в 8 футов (2,44 м) недостаточна, так как на волнении обнажалась незащищённая подводная часть. Столь кардинальные изменения в проект нового линкора внести было невозможно, поэтому ограничились тем, что подняли каземат противоминной артиллерии чуть выше[4][5].
Традиционно большое влияние оказала конференция 1908 года в Ньюпорте, в которой принял участие даже президент Рузвельт. Если Бюро конструирования и ремонтов в своём проекте хотело увеличить калибр противоминной артиллерии до 152 мм, конференция рекомендовала воздержаться от этого. Выводы конференции говорили о том, что необходимо улучшить защиту противоминной артиллерии и дымоходов. Поэтому, чтобы не увеличивать верхний вес, от идеи установки 152-мм орудий отказались в пользу нового 127-мм 51-калиберного орудия. За счёт этого предлагалось увеличить толщину броневого пояса каземата и установить броневые перегородки между орудиями, чтобы попадание в одно орудие не выводило из строя всю батарею[6][7].
Критиковалось размещение башен и указывалось, что 305-мм орудие Mark 5 слабее аналогичных европейских. И если заменить орудия было нечем, то изменение компоновки возможно было произвести, отложив закладку новых линкоров на 60 дней. Предлагалось сдвинуть перегревающуюся от паропроводов башню № 3 в корму, приблизив машинные отделения к котельным, а возвышенной вместо неё сделать башню № 4. Но работы над новым проектом зашли уже настолько далеко, что эти изменения вносить было уже поздно[8][9].
Основные изменения, внесённые в проект, были вызваны установкой более экономичных турбин Парсонса. Они были длиннее турбин Кертиса, и поэтому пришлось отказаться от котельного отделения № 4, сделав остальные чуть шире. В результате перепланировки ширина корпуса возросла на 0,915 м, а трубы стали ближе друг к другу, что позволило вернуться к расположению кормовой мачты позади дымовых труб[2].
Кроме увеличения бронирования каземата, вместо никелевой стали была применена новая конструкционная сталь — STS[прим. 1]. Ещё одним нововведением стала установка бронированного вращающегося поста управления огнём[10][11].
Конструкция
Корпус
Стоимость новых линкоров была такой же, как у предшественников, — 6 млн долларов. Нормальное водоизмещение возросло до 21 825 т, полное составило 23 033 т. Общий вес корпуса вырос до 8995 т. Длина равнялась 159 м, ширина увеличилась до 26,915 м, а осадка до 8,6 м. По сравнению с «Делавэром» ширина корпуса возросла на 0,915 м, что благотворно сказалось на метацентрической высоте. И если на «Делавэре» она была предметом критики, то на «Флориде» даже установка более тяжёлого бронирования каземата не помешала её увеличить. Метацентрическая высота при нормальном водоизмещении составила 1,233 м, а при полном — 1,028 м[12].
Мореходность по сравнению с предшественниками не изменилась и соответствовала высоким требованиям американского флота. Корабли оснащались четырьмя винтами и одним полубалансирным рулём. За счёт дополнительной пары винтов поворачиваемость улучшилась — диаметр тактической циркуляции на скорости 18 узлов составил 390 метров, на полном ходу в 21 узел — 585 м[12].
Экипаж по штату мирного времени состоял из 60 офицеров и 941 матроса, в военное время за счёт резервистов он увеличивался до 1422 человек. Как и на «Делавэре», автономность и обитаемость были отличными[13].
Силовая установка
Более широкий корпус понадобился для установки более длинных турбин Парсонса. Пришлось отказаться от котельного отделения № 4. 12 котлов Babcock & Wilcox были установлены в трёх отделениях — по четыре в каждом. Это повлекло за собой изменение внешнего вида — получилось приблизить друг к другу дымовые трубы и установить кормовую мачту на более удобное место позади кормовой трубы. Правда, котельные отделения получились более тесными, чем на предшественниках[12].
Общий вес силовой установки составил 2110,9 т. Турбины приводили во вращение 4 винта. Проектная мощность силовой установки равнялась 28 000 л. с., что должно было обеспечить максимальную скорость в 21 узел. И хотя на испытаниях «Юта» выдала всего 27 445 л. с., это не помешало ей достигнуть 21,04 узла[12].
Основным топливом был уголь, с возможностью впрыска нефти. Полный запас составлял 2509 т угля и 541,8 т нефти. За счёт возросшего запаса топлива и более экономичных турбин максимальная дальность 12-узловым ходом при чистом днище составила 7220 миль (по проекту 6860 миль) и 3450 миль на 20 узлах. Правда, при обрастании днища дальность падала до 5776 миль на 10 узлах и 2760 миль при 20-ти. Проблему недостаточной дальности плавания удалось решить только благодаря модернизации, в процессе которой котлы перевели на нефть, а наваренные були были использованы для хранения дополнительного запаса топлива[12].
Электроэнергетическая установка не изменилась и состояла из четырёх турбогенераторов мощностью по 300 кВт[12].
Бронирование
Общий вес горизонтального бронирования составил 5067,7 т. Вес броневой палубы с подкреплениями составил 1047 т. Общая схема бронирования изменилась мало, только вместо никелевой стали была применена STS[12][14].
Главный броневой пояс высотой 2,44 м имел толщину у верхней кромки 279 мм, в подводной части сужался до 229 мм. Траверзы имели толщину 254 мм. Над ним шёл верхний пояс толщиной 254 мм внизу и 203 мм сверху. Заканчивался он траверзами 229-мм толщины. Изменением по сравнению с «Делавэром» стало утолщение брони каземата до 165 мм. Она смыкалась под углом с барбетами башен № 2 и № 3[12].
Двухслойная броневая палуба из стали STS шла по верхней кромке главного пояса. На большей площади она имела толщину 38 мм (25 + 13 мм). В районе котельных помещений у борта, над угольными ямами она имела толщину всего 7,62 мм. Над погребами главного калибра она утолщалась до 51 мм (38 + 13 мм). В нос от погребов она шла толщиной 63 мм (44 + 19), заканчиваясь толщиной 38 мм (25 + 13 мм). В корме рулевые механизмы прикрывались палубой со скосами толщиной 76 мм (63 + 13 мм)[12].
Толщина барбетов башен составляла 254 мм, а внизу у внутренних сторон барбетов она уменьшалась до 102 мм. Лобовая плита башен была 305-мм толщины, а боковые стенки — 203-мм. Крыша была более толстой — два слоя STS имели толщину 102 мм (26 + 76 мм). Стенки боевой рубки были толщиной 292 мм, а крыша изготавливалась из 102-мм STS[15].
Конструктивная противоторпедная защита осталась такой же, как на «Делавэре», — расширительная камера находилась между угольными ямами и внешним бортом, а две противоторпедные переборки отделяли угольные бункеры от котельных и машинных отделений. Её общая глубина достигала 6,4 м[13].
Вооружение
Основным вооружением линкоров были десять 305-мм орудий Mark 6 c длиной ствола 45 калибров, расположенных в пяти башнях в диаметральной плоскости, по линейно-возвышенной схеме. Ствол орудия скреплялся шестью цилиндрами. Затворы орудий обслуживались вручную. Заряжание картузное. Заряд в шёлковом картузе содержал 140,6 кг пороха. Он придавал 394,6 кг бронебойному снаряду скорость в 823 м/с. При максимальном угле возвышения в 15° это давало максимальную дальность в 18 290 м. Боезапас составлял 100 снарядов на орудие[16].
Орудия размещались в башнях Mark 8 с электрическими приводами. При этом ряд операций, на европейских линкорах механизированных, на них выполнялся вручную. Подача снарядов была двухстадийной. Заряды и снаряды подавались подъёмниками в перегрузочное отделение, а затем перегружались вручную на верхние подъёмники, по которым уже и поднимались в боевое отделение. Заряжание орудий могло производиться при любом угле наведения. Вращение башни обеспечивалось двумя электромоторами мощностью 25 л. с. Вертикальное наведение каждого из орудий производилось 15-сильным электродвигателем. Привод досылателя имел мощность 10 л. с. Все механизмы имели резервный ручной привод[16].
Противоминная артиллерия состояла из 16 новых 127-мм орудий Mark 7 с длиной ствола в 51 калибр. Четыре из них находились в кормовом каземате. Два орудия находились в каземате в носовой части, ещё два над ними. Остальные 8 находились в основном каземате[13][11].
Орудия Mark 7 имели ручное картузное заряжание. Оснащались тремя типами снарядов — бронебойным, полубронебойным и фугасным. Заряд пороха в 11,1 кг придавал 22,7 кг снаряду очень высокую начальную скорость — 960 м/с. Высокая скорость обеспечивала настильную траекторию и хорошую бронепробиваемость. Благодаря этим характеристикам и высокой скорострельности — в 8—9 выстрелов в минуту — входили в состав вооружения всех последующих американских дредноутов. Считалось, что его достаточно для нанесения повреждений миноносцам и даже лёгким крейсерам противника. Монтировались на установках Р13, обеспечивавших углы вертикального наведения в пределах от —10° до +15°. При максимальном угле возвышения максимальная дальность составляла 12 850 м. Боезапас кораблей составлял 240 снарядов на орудие[17].
Кроме этого, в 1919 году были установлены шесть 76-мм зенитных орудий Mark 2. Линкоры на момент постройки оснащались двумя 533-мм бортовыми подводными торпедными аппаратами с боезапасом в 8 торпед[13].
| Орудие | 12"/45 Mark 5[16] | 5"/51 Mark 7[17] |
|---|---|---|
| Год начала эксплуатации | 1906 | 1911 |
| Калибр, мм | 305 | 127 |
| Длина ствола, калибров | 45 | 51 |
| Скорострельность, выстрелов в минуту | 2—3 | 8—9 |
| Углы склонения | −5°/+15° | −10°/+15° |
| Тип заряжания | картузное | картузное |
| Вес снаряда, кг | 394,6 | 22,7 |
| Начальная скорость, м/с | 823 | 960 |
| Максимальная дальность стрельбы, м | 18 290 | 12 850 |
| Боезапас, снарядов на орудие | 100 | 240 |
Модернизации
По опыту Первой мировой войны в 1919 году было вдвое усилено бронирование крыш башен и боевой рубки. Были установлены новые приборы центрального управления артиллерийской стрельбой, на мачтах размещены указатели дистанции «range clocks», а на барбеты нанесена шкала, показывающая угол поворота башен, — «deflection scales»[13].
По результатам Вашингтонской конференции пара линкоров осталась в строю, но к середине 1920-х годов они заметно устарели. В 1924—1927 годах они прошли коренную модернизацию в процессе капитального ремонта[13].
В подводной части для улучшения противоторпедной защиты были наварены бортовые були. Они шли от самого дна до половины надводного борта. При этом пришлось демонтировать торпедные аппараты. Глубина конструктивной защиты достигла солидной величины в 9 м. С новыми булями соотношение длины к ширине достигло величины 5:1, а ширина в 32,3 метра была практически предельной для прохождения через Панамский канал. Управляемость ухудшилась — корабли плохо держали курс и вяло реагировали на руль, но была в пределах допустимого[13].
Внешняя обшивка булей изготавливалась из тонкой листовой стали, чтобы не создавать осколков, но из-за частых повреждений борта от учебных торпед и случайных навалов на борт танкеров при заправке их позже пришлось укрепить[13].
Були внутри разделялись вертикальной переборкой на две секции. Внешняя была пустой. А внутренняя делилась дополнительной горизонтальной переборкой на две части, нижняя из которых использовалась как топливная цистерна. Внутри корпуса также произошли изменения. Между внутренними переборками установили ещё одну вертикальную переборку. Внутренняя секция, примыкавшая к котельным отделениям, осталась пустой. А внешняя и бывшие угольные ямы использовались для хранения нефти. Стандартное водоизмещение возросло до 23 700 т, а полное — до 24 800 т[13][18].
Было ещё раз усилено горизонтальное бронирование. На «Флориде» на третьей палубе в нос и в корму от цитадели дополнительно настелили 44-мм слой из STS. На второй палубе над погребами и машинами поверх прежних двух слоёв из 13-мм никелевой стали были уложены два слоя STS по 44 мм. Над котлами толщина второй палубы увеличилась до 120 мм (32 + 44 + 44 мм). В результате она по сути стала главной броневой палубой, а расположенная ниже броневая превратилась в противоосколочную. В пределах цитадели вторая палуба плитами STS была увеличена до 85 мм. На крыши башен и броневой рубки были дополнительно уложены 44-мм плиты STS. В нос и корму вторая палуба из прежних двух слоёв мягкой стали по 13 мм была дополнительно усилена слоем STS, доведшим общую толщину до 115 мм. На «Юте» вместо мягкой стали в этом месте сразу использовалась STS, поэтому ограничились утолщением до 108 мм. Остальные изменения были аналогичны «Флориде» за исключением того, что батарейная палуба получила дополнительное усиление из 19-мм плит STS[19][20].
Было изменено расположение противоминной артиллерии. По три средних 127-мм орудия центрального каземата были перенесены в казематы на спонсонах выше средней палубы в районе среза полубака. Ещё два орудия были расположены открыто над казематом по бортам боевой рубки. Восемь орудий остались на своих прежних местах — четыре в кормовом каземате, два носовых и два кормовых в центральном каземате. Но при первом же выходе в море оказалось, что оставшиеся в центральном каземате орудия заливаются волнами, перекатывающимися через наваренные були, и поэтому их убрали, а порты заделали. В окончательном варианте количество 127-мм орудий уменьшилось до 12[21].
На крыше каземата было установлено побортно по два зенитных орудия и ещё два палубой выше — позади противоминных орудий за надстройкой. На крышах башен № 1, 2 и 4 были установлены 6-метровые (20-футовые) дальномеры. По сторонам носовой мачты были установлены в цилиндрических башенках центральные посты управления противоминной артиллерией[21].
12 угольных котлов были заменены на четыре нефтяных котла «White-Foster», оставшихся от недостроенных линкоров типа «Саут Дакота». Турбинная установка осталась той же, но за счёт более паропроизводительных котлов мощность силовой установки достигла 43 610 л. с. Это обеспечило максимальную скорость в 22,25 узла. За счёт увеличения запаса топлива дальность хода на 10-узловой скорости достигла 16 500 миль[21][18].
Дымоходы котлов были сведены в одну дымовую трубу. Мощность каждого турбогенератора была увеличена до 400 кВт[21].
На крыше башни № 3 была смонтирована пороховая катапульта для запуска трёх гидросамолётов-корректировщиков. Подъём самолётов на борт осуществлялся шлюпочными кранами[21].
Кормовая ажурная мачта была срезана, а на её место установлена короткая мачта-однодревка. На ней был установлен указатель дистанции (range clocks). Также она использовалась для растяжки радиоантенн. Было установлено новое радиооборудование, включая радиопеленгатор[21].
В дальнейшем на базе опыта по модернизации и эксплуатации «Флориды» и «Юты» разрабатывались и проекты капитального ремонта других линкоров США в 1930-е годы[21].
Служба
| Название | Верфь | Закладка | Спуск на воду | Вступление в строй | Судьба |
|---|---|---|---|---|---|
| USS Florida (BB-30) | New York Navy Yard | 9 марта 1909 года | 12 мая 1910 года | 15 сентября 1911 года | списан 16 февраля 1931 года |
| USS Utah (BB-31) | New York Shipbuilding Corporation | 15 марта 1909 года | 23 декабря 1909 года | 31 августа 1911 года | списан 5 сентября 1944 года |
ВВ-30 «Флорида»
Линкор «Флорида» был заложен 9 марта 1909 года на верфи «Нью Йорк Нэви ярд». Спущен на воду 12 мая 1910 года, введён в эксплуатацию 15 сентября 1911 года. Первым командиром стал кэптен К. С. Кнапп.
После программы испытаний и боевой подготовки «Флорида» стала флагманом 1-й дивизии линкоров. Как и остальные дредноуты, она до начала Первой мировой войны регулярно занималась учебными походами и стрельбами, периодически посещая порты восточного побережья США и Карибского моря[22][23].
В феврале 1914 года линкор принял участие в высадке американских оккупационных войск во время волнений в мексиканском Веракрусе. Начало боёв в Европе мало что изменило в размеренной жизни «Флориды», лишь в октябре 1914 года она была переведена во 2-ю дивизию линкоров. По опыту британского флота на «Флориду» были установлены два 76-мм зенитных орудия на верхних площадках шлюпочных кранов[24][23].
После вступления США в войну в апреле 1917 года вошла в состав 9-й дивизии линкоров и была отправлена в Великобританию. В декабре 1917 года эта дивизия вошла в состав Гранд Флита как 6-я эскадра линкоров. Американские дредноуты совершили несколько боевых походов, но огневого соприкосновения с германскими кораблями не имели. 20 ноября 1918 года «Флорида» в составе 6-й эскадры участвовала в эскортировании Флота открытого моря, шедшего на интернирование в Скапа-Флоу на Оркнейских островах[25][23].
После возвращения из Европы была проведена модернизация, в ходе которой были усилены крыши башен и рубки, усовершенствованы приборы управления артиллерийским огнём, на топах мачт установлены восьмиугольные противоторпедные посты. Были установлены дополнительные 2 зенитных орудия[26].
По результатам Вашингтонского соглашения остался в строю, избежав участи более старых линкоров. После зимних манёвров 1924 года, на которых угольные «Юта» и «Арканзас» не смогли держать 14-узловой ход, было принято решение провести модернизацию всех шести оставшихся угольных линкоров с переходом на нефтяное отопление котлов. Также были наварены бортовые були, заменены котлы, усилена горизонтальная защита, а кормовая ажурная башня заменена на однодревковую. Были установлены катапульта и три гидросамолёта-корректировщика[27].
Неприятным последствием модернизации стала более сильная бортовая качка, из-за чего пришлось установить дополнительные носовые и кормовые скуловые кили. После модернизации вернулся к рутине боевых походов, помогая морской пехоте осваивать тактику амфибийных операций. Осуществил вояж по странам Карибского бассейна с госсекретарём Р. Лансингом на борту[28][23].
По результатам Лондонского морского соглашения 1930 года «Флорида» была выведена из состава флота 16 февраля 1931 года. Продана на слом и разобрана на металл к 30 сентября 1932 года[29][23].
ВВ-31 «Юта»
Линкор ВВ-31 «Юта» заложен 15 марта 1909 года на верфи «Нью-Йорк Шипбилдинг компани» в Кэмдене. Спущен на воду 23 декабря 1909 года и принят в состав флота 31 декабря 1911 года. Первым командиром был кэптен Уильям С. Бенсон[29][30].
Как и все американские линкоры, после испытаний регулярно проводил учебные походы, стрельбы и участвовал в учениях. Принимал на борт кадет для обучения. В апреле 1914 года принимал участие в оккупации мексиканского Веракруса. После начала войны в Европе в жизни «Юты» ничего не изменилось. Были установлены два зенитных 76-мм орудия на площадках шлюпочных кранов[31][30].
После вступления США в войну продолжал службу у восточного побережья США, лишь 30 августа 1918 года отправившись в Европу под флагом командующего Атлантическим флотом вице-адмирала Генри Т. Майо. Вошёл в состав 6-й эскадры Гранд Флита. Вместе с «Невадой» и «Оклахомой» составлял «вторую линию обороны», базируясь на Бантри Бэй в Ирландии[32][30].
После окончания войны вернулся в США, где была проведена модернизация, аналогичная «Флориде». 17 июля 1920 года официально получил бортовой номер 31 в рамках общей программы присвоения номеров всем кораблям флота[32][30].
В 1921 году «Юта» совершила поход в Европу, посетив Лиссабон, Шербур и другие порты Западной Европы. После возвращения 21 октября 1922 года стала флагманом 6-й дивизии линкоров, которая вошла как «эрзац замена» в состав Резервного флота вместо недостроенных линейных крейсеров типа «Лексингтон»[32][30].
31 октября 1925 года линкор стал на большую модернизацию, проведённую по проекту переоборудования «Флориды». 28 октября 1927 года после завершения модернизации вернулся в состав флота. В декабре 1927 года принял на борт президента Гувера для визита в Бразилию[33][30].
По результатам Лондонского морского соглашения был выведен из состава флота 1 июля 1931 года и разоружён. Недавно модернизированный линкор находился в хорошем состоянии, поэтому было принято решение переделать его в радиоуправляемую мишень вместо «Норт Дакоты». Работы были проведены на верфи «Норфолк Нэви ярд», после чего бортовой номер был изменён на AG-16. Однако в отличие от «Норт Дакоты» кроме установки радиооборудования были проведены лишь небольшие изменения — по сути, только демонтированы орудия главного калибра. Это позволяло, при необходимости, быстро вернуть корабль в строй в случае обострения отношений с Японией[34][30].
После переоборудования перешёл на Тихий океан. В основном использовался как буксировщик щитов при артиллерийских стрельбах кораблей и как цель при учебном бомбометании самолётов палубной авиации. Принимал участие во многих учениях не только в качестве мишени, но и как войсковой транспорт[30].
Бывший линкор берегли и чаще использовали как тренировочный корабль. В 1936 году на нём были установлены зенитные автоматы, и корабль превратился в учебный центр по обучению курсантов. На нём были проведены первые испытания счетверённого 28-мм зенитного автомата — «чикагского пианино». Зенитное вооружение постоянно росло, пополняясь зенитными 127-мм артустановками, 76-мм орудиями и 28-мм автоматами. Для защиты от бомб-болванок при бомбометании орудия закрывались специальными металлическими щитами и настилом из деревянных брусьев. Корабль вместо бывшей светло-серой получил тёмно-серую окраску. Все эти изменения сыграли с кораблем злую шутку. Во время атаки японской авиации на Пёрл Харбор «Юта» находилась на бочке у острова Форд. Из-за настила сверху она была принята японскими пилотами за авианосец. Получив две торпеды и ряд попаданий бомбами, в течение 10 минут «Юта» затонула, унося с собой на дно тела 58 членов экипажа[35][30].
Из-за того, что бывший линкор получил сильные повреждения и не мешал судоходству, было принято решение не поднимать его. «Юта» находится на дне по сей день. Как корабль, погибший в бою, она получила боевую звезду. В музеях штата Юта — в городах Солт-Лейк-Сити и Клирфилд — экспонируются оба корабельных колокола[36][30].
Оценка проекта
Линейные корабли типа «Флорида» практически без изменений повторяли предыдущий тип «Делавэр», поэтому унаследовали все его преимущества и недостатки. Так же, как и предшественники, были на уровне своих заокеанских современников[37][38].
Американский линкор имел бортовой залп из 10 орудий, в то время как немецкий «Остфрисланд» и японский «Кавати» — только 8. У британского «Колоссуса» хоть и не во всех секторах, но на борт могли стрелять 10 орудий[39]. Вместе с тем немецкий и британский дредноуты вооружались 305-мм 50-калиберным орудием, обеспечивающим лучшую баллистику, чем американское 45-калиберное орудие. И хотя британское орудие было на редкость неудачным, такая тенденция не устраивала и самих американских моряков[40].
Унаследованным недостатком американского линкора было и то, что за счёт нагревания от паропроводов зарядов пороха в башне № 3 её снаряды имели большую начальную скорость и за счёт этого получался увеличенный разлёт снарядов. Система управления огнём на момент создания была одной из самых прогрессивных[41].
127-мм орудие было достаточно удачным и хорошо подходило для борьбы с миноносцами. И хотя их заливало в непогоду, от этого также страдали и многие европейские корабли[42].
Бронирование было на уровне британских линкоров, но хуже, чем у немецкого и японского. За счёт отсутствия бортовых башен конструктивная противоторпедная защита получилась внушительной 7-метровой глубины. Прочность корпусов и башен позволяла вести стрельбу полными залпами, чего европейцы старались не допускать, предпочитая стрельбу полузалпами из-за опасения сотрясения корпуса. Мореходные качества кораблей были на высоком уровне. Благодаря установке более экономичных турбин Парсонса удалось повысить дальность плавания. Автономность и обитаемость, по признаниям британцев, были лучше, чем на линкорах королевского флота[39].
Эти корабли хоть и являлись продолжением достаточно удачного типа «Делавэр», но уже наметилось отставание от европейских линкоров в артиллерии главного калибра, что американцы попытались исправить на следующем типе своих дредноутов[39].
«Юта»[43] |
«Колоссус»[44] |
«Остфрисланд»[45] |
«Кавати»[46]
| ||
|---|---|---|---|---|---|
| Год закладки | 1909 | 1909 | 1908 | 1910 | |
| Год ввода в строй | 1911 | 1911 | 1911 | 1912 | |
| Водоизмещение нормальное, т | 22 174 | 20 548 | 22 806 | 21 156 | |
| Полное, т | 23 400 | 23 418 | 24 700 | 23 266 | |
| Тип СУ | ПТ | ПТ | ПМ | ПТ | |
| Мощность, л. с. | 28 000 | 25 000 | 28 000 | 25 000 | |
| Максимальная скорость, узл. | 20,75 | 21 | 20,5 | 20 | |
| Дальность, миль (на скорости, узл.) | 6680 (10) | 6680 (10) | 5500 (10) | 2700 (18) | |
| Бронирование, мм | |||||
| Пояс | 279 | 279 | 300 | 305 | |
| Палуба | 35—63 | 45—100 | 55—80 | 30 | |
| Башни | 305 | 279 | 300 | 280 | |
| Барбеты | 254 | 279 | 300 | 280 | |
| Рубка | 292 | 279 | 300 | 254 | |
| Схема размещения вооружения |  |
 |
 |
| |
| Вооружение | 5×2×305/45 16×1×127[37] 2 ТА |
5×2×305/50 16×1×102 3 ТА |
6×2×305/50 14×1×150 14×1×88 6 ТА |
2×2×305/50 4×2×305/45 10×1×152 8×1×120 12×1×76 5 ТА | |
См. также
Напишите отзыв о статье "Линейные корабли типа «Флорида»"
Примечания
- ↑ STS — сокращенно от Special treatment steel, конструкционная гомогенная сталь. Дословно сталь специальной обработки.
Использованная литература и источники
- ↑ Silverstone P. H. The New Navy. 1883—1922. — New York, USA: Routledge, 2006. — P. 12. — ISBN 978-0-415-97871-2.
- ↑ 1 2 Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 17.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, p. 71.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 18—20.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, p. 78.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 17—18.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, pp. 71—72.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 22—23.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, pp. 81—82.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 18.
- ↑ 1 2 Friedman, US Battleships, 1985, p. 72.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 19.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 20.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, pp. 70—71.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 19—20.
- ↑ 1 2 3 DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNUS_12-45_mk5.htm United States of America 12"/45 (30.5 cm) Mark 5 and Mark 6] (англ.). www.navweaps.com. — Описание 305-мм орудий Mark 5 и Mark 6. Проверено 3 октября 2012. [www.webcitation.org/6Bw3T4PAP Архивировано из первоисточника 5 ноября 2012].
- ↑ 1 2 DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNUS_5-51_mk7.htm United States of America 5"/51 (12.7 cm) Marks 7, 8, 9, 14 and 15] (англ.). www.navweaps.com. — Описание 127-мм орудий Mark 7, 8, 9, 14 и 15. Проверено 8 октября 2012. [www.webcitation.org/6CIqtqzuM Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
- ↑ 1 2 Friedman, US Battleships, 1985, p. 193.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 20—21.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, pp. 192—193.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 21.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 59.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 60.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 60—61.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 61.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 62—63.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 63—64.
- ↑ 1 2 Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 64.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 64—65.
- ↑ 1 2 3 Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 66.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 67.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 68.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 69—72.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 69.
- ↑ 1 2 Conway's, 1906—1921. — P.114
- ↑ Балакин, Дредноуты, 2004, с. 11.
- ↑ 1 2 3 Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 96.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, p. 81.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 96—97.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 96-97.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, p. 433.
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.26
- ↑ Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — P. 48. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.229
Литература
- Балакин С. В., Кофман В. Л. Дредноуты. — М.: Техника-Молодёжи, 2004. — ISBN 5-93848-008-6.
- Мандель А. В., Скопцов В. В. Линейные корабли Соединенных Штатов Америки. Часть I. Линкоры типов «South Carolina», «Delaware», «Florida» и «Wyoming». — СПб.: издание альманаха «Корабли и сражения», 2002. — (Боевые корабли мира).
- Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — М.: Харвест, АСТ, 2002. — ISBN 985-13-1009-3.
- Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906—1921 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5.
- Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — Annapolis, Maryland, U.S.A.: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-087021-715-1.
- Silverstone P. H. The New Navy. 1883—1922. — New York, USA: Routledge, 2006. — ISBN 978-0-415-97871-2.
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Линейные корабли типа «Флорида»
– Поверю!Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
