Искусство Германии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Истоки искусства Германии берут своё начало в глубокой древности, когда германские племена пришли на земли Римской империи в эпоху крушения античного способа производства[1].





Раннее средневековье

В эпоху раннего средневековья на нынешних землях Германии сложились племенные объединения швабов (алеманов), франков, баваров, тюрингов, саксов, гессов и т. д. Территории, где они жили, и получили позже названия Швабия, Бавария, Тюрингия, Гессен и т. д. Эти названия сохранились и за феодальными княжествами, и в современных названиях федеральных земель Германии. Земли под военным давлением франков объединили в единое государство Каролингов, которое развалилось в 843 г. Ученые лишь с этого периода ведут отсчёт исключительно немецкого искусства в пределах Восточно-франкского королевства.

В каролингскую эпоху (687—911 гг.) сложились феодальные отношения, было введено христианство, местная культура испытала влияние византийской культуры. С 962 года Восточно-франкское королевство получило название Германская империя, позже известная как Священная Римская империя и Священная Римская империя германской нации.

Романская эпоха

Господствующие позиции в искусстве немецких земель этого времени заняла архитектура и ремесла, связанные с ней — создание витражей, мебели, немецкое ковроткачество, ювелирное дело. Искусство романской эпохи на немецких землях датируют X—XIII веком. Консервативные местные традиции удерживали романские формы дольше, чем в соседних государствах. Поэтому период готики пришёл с опозданием и имел немного чистых образцов, в отличие от Франции. Часть архитектурных сооружений романской эпохи, наоборот, подражала образцам зданий Византии (императорский дворец и часовня в городе Ахен)

Немецкая готика

Немецкая готика складывалась под влиянием готики Франции, но имела региональные особенности. Недостроенные романские постройки достраивают в новом стиле или добавляют к ним лишь готические детали и элементы, не изменяя конструктивную базу сооружений. Возникает целый ряд сооружений романско-готического, переходного стиля, не лишённых выразительности, монументальности и достаточно отличных от готических сооружений Франции, Испании, Британии. Среди значимых сооружений этого периода -

  • Михаэльскирхе, XI в., Хильдесхайм, Нижняя Саксония
  • Часовня Санкт-Бартоломеус, 1017 г., Падерборн, Северный Рейн-Вестфалия
  • Собор Санкт-Килиан, 1042—118 гг., Вюрцбург, Бавария
  • Собор Санкт-Петер-унд-Георг, 1186—1237 гг., Бамберг, Бавария

Рядовая застройка

Средневековая городская застройка формируется на местах древнеримских военных поселений (Трир, Кёльн, Аугсбург, Майнц), вокруг крепостей и на путях отбитых у славян земель (Росток, города в Пруссии, на землях Польши). Планировка городов — хаотичная, нерегулярная, с ярко выраженным центром — рыночная площадь, монастырь, крепость. Камень идёт только на уникальные сооружения (церкви, крепости). В северных местах и на побережье Балтики без залежей дикого камня возникает так называемая готика из кирпича (Любек, Штральзунд, Данциг, сооружения в городе Кёнигсберг).

Рядовая архитектура использует дешёвые материалы (дерево, солома). Возникает дешевая фахверковая застройка с деревянным каркасом и наполнением из смеси глины, соломы и т. д.

Фахверк получил чрезвычайное распространение и сохранил свои позиции по сей день. Это характерная черта застройки многих старинных немецких городов и поселков.

Декоративное искусство средневековья

Возрождение

Развитие искусства Возрождение в Германии проходило под влиянием идей Реформации. По времени это был довольно короткий период с середины XV века до 1520-х гг. Крестьянская война, жестокое подавление крестьянских беспорядков, религиозный раскол и отход нескольких земель от католицизма оборвали развитие возрождения. 1530 год пережили только некоторые мастера, среди которых Альтдорфер, Ганс Гольбейн Младший и Лукас Кранах Старший, который провел последние годы жизни в ссылке вместе со своим высоким покровителем.

В работах художников Дунайской школы появился новый жанр — пейзаж.

Искусство формировалось в жестокой религиозной борьбе, которая наполнила его драматизмом, личными трагедиями и эмоциональными стрессами. Яркого воплощения в немецком искусстве приобрели темы смерти, Страшного суда, конца мира. Почти все немецкие художники прошли через школу гравюры, что наложило на их живопись отпечаток жесткости, безрадостности и гротеска.

Самым ярким представителем искусства немецкого Возрождения был Альбрехт Дюрер (14711528) — выдающийся живописец, гравер, ученый. В его живописных полотнах проявляется настоящее величие эпохи Возрождения. В этот период созданы известные автопортреты Альбрехта Дюрера — «Автопортрет с пейзажем» (1498), «Автопортрет в образе Христа» (1500) и др.

Однако настоящий успех художнику принесли гравюры. В гравюрах Дюрера мифологические сюжеты переплетаются с мотивами средневековых фантазий и сатиры. Самая известная серия — гравюры на темы Апокалипсиса (1498). В последние годы жизни Альбрехт Дюрер создал несколько замечательных портретов. Среди них — «Портрет императора Максимилиана» (1519). Он также продолжал писать картины на религиозную тематику. Одним из последних полотен художника стал диптих «Четыре апостола» (1526), на котором изображены лики Иоанна, Петра, Павла и евангелиста Марка.

Маттиас Грюневальд

Ещё в XIX веке были найдены несколько религиозных композиций чрезвычайной художественной ценности в провинциальных немецких церквях. Талантливые произведения не принадлежали Дюреру, мастеру весьма уважаемому и изученному. По сравнению с обнаруженными произведениями даже картины одарённого Дюрера воспринимались менее смелыми и в композиции, и в колорите, и в накале неистовых чувств. В жизнеописаниях Йоахима Зандрарта, который не был современником художника, нашли неточные свидетельства о мастере Маттиасе Грюневальде. Труд исследователей на протяжении нескольких десятилетий мало что прояснил, но удалось найти несколько новых произведений художника чрезвычайной одаренности. Он был единственным значимым мастером среди немцев, который не занимался гравюрой.

Главные мастера немецкого ренессанса

Немецкая гравюра эпохи Возрождения

Ещё накануне эпохи возрождения немецкие ремесленники шли в авангарде книгопечатания и внедрения искусства гравюры. Этому способствовало широкое использование бумажных мельниц и наличие нового, дешевого материала для гравюр и книг — бумаги.

Господствующие позиции в искусстве возрождения немецких земель заняли живопись и гравюра, к тому же гравюра в творчестве некоторых немецких мастеров главенствовала. Немецкая архитектура XV—XVI вв. значительно уступала образцам Италии и имела провинциальный, вторичный характер. Она словно накапливала силы для будущей эпохи барокко, которая расцветёт в германских княжествах.

На значительную популярность немецкой гравюры повлияло несколько факторов -

  • обращение к ней ведущих мастеров
  • большие тиражи (создание сколь угодно количества отпечатков)
  • демократический характер гравюры в отличие от уникального, аристократического характера живописи
  • отражение актуальных тогдашних событий,
  • широкая тематика — от религиозных композиций до изображений крестьян, солдат, проституток
  • популяризация тогдашних мыслителей (портреты Лютера, Меланхтона и т. д.)
  • доступность и дешевизна.

Известные немецкие гравёры:

XVII век

XVII век принес немецким землям настоящее опустошение. Большинство военных действий Тридцатилетней войны происходили именно на территориях немецких княжеств, подвергшихся экономическому и духовному кризису. По подсчетам учёных, земли Германии потеряли 33 — 35 % населения. В католических княжествах Германии папа римский пошёл на беспрецедентные меры и разрешил на десять лет немецким мужчинам иметь две жены.

Немецкие земли обезлюдели, подверглись разрушениям, эпидемиям, убийствам ремесленников, исчезновению национальных художественных традиций. Самые известные художники этого периода эмигрируют и десятилетиями работают в Италии, Голландии и т. д. Адам Эльсхаймер, Иоганн Лисс — жили и работали в Италии до смерти. Иоахим Зандрарт годы работал в Италии и Голландии и вернулся на родину лишь в последние годы жизни. Живопись немецких мастеров потеряла национальную окраску и стала похожа на модели второстепенных барочных художников Венеции, Рима, голландских художественных центров. Среди художников, сознательно продолжавших традиции немецких мастеров начала XVI века, был Кристиан Рихтер (1587—1667), служивший придворным живописцем при дворе герцогов Саксен-Веймарских. На севере Германии годами работает скульптор из Антверпена — Томас Квеллинус, представитель интернационального европейского барокко. Надолго утраченные позиции в скульптуре в Пруссии частично реабилитировал Андреас Шлютер.

XVIII век

Среди художников начала XVIII века особое место занял скульптор Йозеф Стаммель (1695—1765), представитель позднего маньеризма.

Почетные позиции в искусстве Европы занимает немецкая музыка, славу которой сделают:

Позиции в искусстве вернула себе и немецкая архитектура и архитекторы -


Барокко

Будучи конгломератом различных по культурному развитию и вероисповеданию княжеств (земель), Германия имела ряд местных художественных центров — достаточно развитых (в Баварии) или откровенно отсталых (Мекленбург).

Стиль барокко в Германии был введён князьями и курфюрстами. Поэтому немецкое барокко было сосредоточено в княжеских резиденциях и шло путём заимствований из Австрии и Италии. Господствующие позиции заняла архитектура и частично — скульптура. Развернулось строительство княжеских резиденций в новых формах, часть которых использовала французский Версаль как образец. Среди лучших ансамблей барокко Германии -

  • Вильгельмсхёхе, Кассель, частично перестроен
  • Херренхаузен, вблизи Ганновера
  • Нимфенбург, близ Мюнхена
  • Фейтсхёхейм, вблизи Вюрцбурга
  • Гроссер Гартен (нем. Großer Garten), Дрезден

С помощью довольно дешевых строительных материалов пытались создать впечатление благополучия и роскоши. Однако также обращаются к редким и необычным материалам — раковинам из тропических морей, янтарю, лаковым панно из Китая. Именно в эту эпоху в Пруссии созданы главные панели прославленной Янтарной комнаты. В Саксонии начинается история западноевропейского фарфора, когда мастерам и ученым удалось создать аналог фарфора Китая (мейсен).

В южные княжества приглашены мастера из Италии, которые соревнуются в создании странных, капризных сооружений и декора, что были исключениями даже в самой Италии. Всё это подготовило почву для развития немецкого рококо, среди лучших образцов которого — павильоны Цвингера в Саксонии и ансамбль и дворец Сан-Суси в Пруссии.

К архитекторам немецкого и чешского барокко первой волны принадлежит Авраам Лейтнер (ок. 1639—1701). Он работал вместе с итальянцем Франческо Каратти над строительством Чернинского дворца в Праге. Известны образцы его проектных решений конца XVII века; он разработал ряд проектов небольших сооружений в окружении садов барокко или барочных обрамлений. Уступчатые или необычные по форме сооружения Лейтнера, органично связанные с парковым окружением, станут предшественниками парковых павильонов эпохи рококо.

Все признаки итальянского барокко (монументальность, величие, масштабность, мастерское использование природного окружения) сохранили сакральные сооружения тех земель Германии, которые не порвали связь с папским Римом и католическим вероисповеданием (монастырь Этталь, Бавария, монастырь Банц, Верхняя Франкония, базилика Вальдзассен, монастырь в Оттобойрене). В XVIII веке к ним добавились пышные резиденции служителей церкви и светских властителей — Цвингер в Дрездене, дворец архиепископа в городе Вюрцбург, дворец маркграфа Карла Вильгельма в Карлсруэ, ансамбль сооружений Вильгельмсхёхе, г. Кассель. Это уже настоящие ансамбли парадных, представительских и хозяйственных сооружений, созданных в едином стиле, ансамбли, которые напоминают отдельные, небольшие города.

Среди выдающихся художников своего времени — Иоганн Давид Штейнгрубер (17021787), который работал над строительством дворцов в Мангейме и Раштате, в княжестве Ансбах. Он вынужденно заканчивал уже начатые сооружения и собственный опыт архитектора изложил в теоретических трудах «Architeccture Civile» (напечатан примерно в 1748 году) и книге «Практический курс гражданской архитектуры» (1763 г.)

Конкуренция между архитекторами и поиски новой (идейной и формальной) выразительности сооружений привели художников к сближению планов архитектурных сооружений и латинских букв. Так, Антон Глоннер, который был современником Иоганна Давида Штейнгрубера, предложил проект новых коллегии и церкви для иезуитов в виде монограммы Христа — «IHS».

Талантливый, с развитой эрудицией Штейнгрубер пошел дальше и создал ряд проектов княжеских дворцов, поземные планы которых — несколько латинских букв, внутреннее пустое поле которых разработано как ряд залов, жилых помещений, коридоров, винтовых лестниц. Контур букв — внешние стены дворцовых сооружений, разработанные и украшенные как привычные тогдашние сооружения — с окнами, порталами, междуэтажными карнизами, парапетами, украшенными скульптурами, ризалитами. Проекты, опубликованные в 1773 году, не что иное как интересная бумажная архитектура.

Так, буква «Е» — это жилой комплекс на три этажа, где среднее выступление буквы «Е» разработано как часовня с куполом. Буквы обыграны настолько удачно, что некоторые могли быть полностью реализованы — например, литера «Н» или «Х», план последней несколько напоминал план охотничьего дворца Ступиниджи Филиппо Ювари. Виртуозно обыграна даже буква «S», которую искусный Штейнгрубер подал как неожиданный княжеский дворец с двумя куполами. Конечно, часть литер-сооружений вызвала удивление как экзотика и игра смыслов, как произведение, достойное кабинета курьезов, а не как реальный проект. Чертежи сооружений в виде букв Иоганна Давида Штейнгрубера (с детально разработанными фасадами) — предмет изучения современных студентов-архитекторов, искусствоведов и коллекционеров.

Фарфор Германии

Секрет китайского фарфора в Европе получили не заимствованием, а собственным открытием. Сделали это в Саксонии, в городе Дрезден, где был достаточный опыт в горном деле. Была организована специальная лаборатория, где талантливому авантюристу и фальшивомонетчику Беттгеру создали условия для соответствующей работы. Каждый из экспериментов Беттгера фиксировался в протоколах. В записях за январь 1709 года отмечен первый удачный эксперимент и рецепт смеси. В марте того же года появилась запись о получении качественного белого фарфора с тонкой глазурью и всеми необходимыми свойствами для росписей.

XIX век

В духовной жизни Германии на первые позиции выходит политика, а не искусство.

В начале XIX в. немецкие княжества стали ареной наполеоновских войн. Военное поражение Пруссии побудило правительство к проведению буржуазных реформ. Важное место в развитии земель заняли ученые и наука, а с 1840-х гг. начался промышленный переворот.

В XIX веке немецкие княжества «железом и кровью» были объединены в единое государство под руководством воинственной Пруссии. Германия становится капиталистическим государством с примесями феодализма и значительного социального расслоения. Сформирована Германская империя, начался колониальный захват земель в Европе и Африке. Агрессивная политика приведет к Франко-прусской войны 1870-71 гг., закончившейся победой Германии.

В области искусства начинаются попытки создания проектов, которые были бы символами национального воссоединения. Достраиваются готические соборы (Кёльнский собор). Германия становится страной огромных музеев, символизирующих величие германской нации, достижение ею культурного уровня Франции или Британии. Построены -

Необычным для этого времени было творчество художника Морица Даниэля Оппенгейма, который избирал для своих картин темы из повседневной жизни еврейской общины.

Германия идёт в русле известных художественных стилей Западной Европы -

Заложены традиции возвращения немецкому искусству утраченных демократических установок и тем (Кете Кольвиц, Эрнст Барлах).

Но в то же время, созданы условия для возникновения формалистических, агрессивно-модерновых стилей, разрушительных по направлению — немецкий экспрессионизм, дадаизм, абстракционизм, которые расцветут уже в XX веке.

Напишите отзыв о статье "Искусство Германии"

Примечания

  1. [www.bibliotekar.ru/Iskuss1/38.htm Искусство Германии]

Источники

  • Michael Thimann: Gedächtnis und Bild-Kunst. Die Ordnung des Künstlerwissens in Joachim von Sandrarts Teutscher Academie, Freiburg: Rombach, 2007.
  • Краткая художественная энциклопедия. Искусство стран и народов мира, Т 1, М, 1962
  • Муратова К. М. «Мастера французской готики», М, 1988
  • Ювалова Е. П. «Немецкая скульптура 1200—1270 гг.», М, 1983
  • Очерки по истории и технике гравюры, М, 1987, раздел « Немецкая гравюра XV—XVI веков»
  • Симановская Е. И. " Немецкое художественное серебро XV—XVII веков в Эрмитаже ", Л, 1964
  • Смирнова Е. И. «Западное серебро XIII—XIX веков. Оружейная палата», М. 1964
  • Маркова Г. А. «Немецкое художественное серебро XVI—XVIII веков» М. 1975

Отрывок, характеризующий Искусство Германии

Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.