Кантабрия

Кантабрия
исп. Cantabria

Герб Флаг
Страна	Испания
Статус	автономное сообщество
Включает	провинцию Кантабрия
Административный центр	Сантандер
Президент	Мигель Анхель Ревилья Роис
ВВП (2002)	€8 912 млрд
Официальные языки	испанский, кантабрийский
Население (2011)	592 560 (16-е место)
Плотность	111,36 чел./км² (8-е место)
Площадь	5321 км² (15-е место)
Часовой пояс	UTC+1
Код ISO 3166-2	ES-CB
[www.gobcantabria.es Официальный сайт]

Канта́брия (исп. Cantabria) — автономное сообщество и одноимённая провинция на севере Испании. Столица и крупнейший город — Сантандер. Граничит на востоке со Страной Басков (провинция Бискайя), на юге с Кастилией и Леоном (провинции Леон, Паленсия, Бургос), на западе с Астурией. Население — 592 560 чел. (2011)

Кантабрия входит в зону «Зелёной Испании», как принято называть северные испанские провинции, омываемые Бискайским заливом, с морским (океаническим) климатом, отличающимся высокой относительной влажностью, нежарким летом и тёплой зимой.

Кантабрия является одним из самых насыщенных археологическими памятниками эпохи палеолита регионов — на её территории находится множество доисторических пещер с наскальной живописью, наиболее известной из которых считается Альтамира, которая, наряду с ещё девятью пещерами, имеет статус Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Этимология

Над вопросом о происхождении слова «Кантабрия» задумывались многие авторы, включая Исидора Севильского, Хулио Каро Бароху, Аурелиано Фернандеса-Гуэрра, Хоакина Гонсалеса Эчегарая. Наиболее общепринятой версией является происхождение названия территории от сочетания кельтского корня cant- (гора, возвышенность) и распространённого суффикса -abr, что буквально переводится как «люди, живущие в горах» или «горцы».

Физико-географическая характеристика

Кантабрия расположена на северном побережье Пиренейского полуострова. Площадь территории — 5321 км² (15-е место среди автономных сообществ), общая протяжённость береговой линии — 284 км. По территории провинции проходят Кантабрийские горы.

Рельеф

Для территории Кантабрии характерны горные и холмистые формы рельефа, 40% территории лежит выше 700 м над уровнем моря, треть региона представляет собой склоны с уклоном более 30%. Из-за таких особенностей ландшафта провинция делится на три географические зоны:

• Ла-Марина — прибрежная территория, состоящая из расположенных не выше 500 м над уровнем моря долин. Сильно отличается от центрального, горного района Ла-Монтанья. Занимает примерно треть территории автономии, являясь наиболее развитым в экономическом отношении регионом. В прибрежной полосе располагаются крупные города Кантабрии, включая административный центр — Сантандер.
• Ла-Монтанья — историческое название не только и не столько географической зоны, сколько всей провинции Кантабрии. В географическом понимании, Ла-Монтанья обозначает центральную, горную территорию автономии с высотой местности более 500 м над уровнем моря. Крупнейший горный хребет Пикос-де-Эуропа состоит из трёх крупных массивов — Западного (Корнион), Центрального (Урриэлес), где находится самая высокая точка Кантабрии — вершина Пенья-Вьеха (2617 м), и массива Андара, по которому проходит граница между Кантабрией и Астурией.
• Территория Кампоо и долин юга

Климат

На всей территории Кантабрии, за исключением зоны Кампоо и южных долин, господствует морской (океанический) климат, обусловленный преобладанием переноса воздушных масс с Атлантического океана. Для региона характерны незначительные суточные и годовые амплитуды температуры воздуха, нежаркое лето и тёплые зимы.

В прибрежной зоне (Ла-Марина) климат более мягкий, чем в горной местности, где температура зимой может опускаться ниже нуля (в некоторых высокогорных долинах температура зимой около −5 °С). Также, в отличие от побережья, количество выпадаемых осадков в Ла-Монтанье значительно выше: в прибрежной полосе — от 800 до 1000 мм; в горной — от 1200 и выше, часто осадки выпадают в виде снега.

Климат на территории Кампоо и южных долин близок к средиземноморскому, так как Кантабрийские горы образуют естественное препятствие для воздушных масс с Атлантики.

Особенностью климата Кантабрии является сухой, тёплый ветер с гор — сурада (surada), дующий обычно зимой или осенью в сторону побережья. Иногда под воздействием этого ветра температура воздуха достигает 28° С и выше. Именно такой ветер стал одной из причин катастрофического пожара в Сантандере (1941 г.), когда значительная часть города выгорела.

Гидрография

Все основные реки Кантабрии берут своё начало в Кантабрийских горах, вследствие чего они короткие, с быстрым течением и относительно не полноводные. Судоходство по большинству из них невозможно.

Реки Кантабрии впадают в Бискайский залив (большинство), Средиземное море и Атлантический океан.

Основные реки Кантабрии

• Впадающие в Бискайский залив:
  • Агуэра
  • Асон
  • Бесайа
  • Дева
  • Эскудо
  • Мьера
  • Нанса
  • Пас
  • Писуэнья
  • Саха
• Впадающие в Средиземное море:
  • Ихар
  • Эбро
• Впадающие в Атлантический океан:
  • Камесо

В Кантабрии есть место — вершина Пик Трёх Морей (Pico Tres Mares) в комарке Кампоо-Лос-Вальес, где берут своё начало три реки, воды которых впадают во все три бассейна: Нанса (Бискайский залив), Ихар (приток Эбро, Средиземное море) и Писуэрга (приток Дуэро, Атлантический океан).

Растительность

Кантабрия традиционно входит в так называемый «Зелёный пояс» Испании, в котором, в отличие от южных и центральных районов страны, множество лесных массивов. Регион богат многочисленными растениями евросибирской группы, за исключением южных районов, где господствует средиземноморский тип флоры.

В Кантабрии выделяются следующие зоны растительности, каждая из которых имеет свои особенности:

• Прибрежный пояс. Наиболее сильное влияние антропогенного фактора заметно в прибрежной Кантабрии (Ла-Марина), где постепенно человек вырубил большинство лесов (раньше здесь росли смешанные леса из липы, лавра благородного, клёна, тополя, березы и других), остатки которых сохранились лишь в природоохранных заповедниках. Основную часть территории теперь составляют сельскохозяйственные угодья и плантации эвкалипта (около 11 % покрытой лесом площади Кантабрии).

Более разнообразная растительность в горных районах автономного сообщества (Ла-Монтанье):

• Горная местность (Piso montano) — 700—1600 м над уровнем моря. Здесь расположены леса из дуба, бука, берёзы, а также многочисленные кустарники, возникшие на склонах гор вследствие деградации растительного покрова.
• Субальпийский пояс (Piso subalpino) — выше 1800 м над уровнем моря. На данной территории расположены летние высокогорные пастбища, растут заросли кустарников и кустарничков, а также такие растения, как Астра Альпийская и Армерия Кантабрийская (Armeria cantabrica)

Отдельно выделяются долины Льебаны, где из-за особенностей местного климата, распространены виноградники и оливковые деревья. В этой комарке также растут многие виды листопадных деревьев: дуб каменный, дуб черешчатый, европейский бук и другие.

Охраняемые территории

На территории Кантабрии расположен один национальный парк — Пики Европы, а также пять природных заповедников (Parque natural), и один памятник природы (Плантации секвойи в Монте-Кабесон):

1. Национальный парк Пики Европы (Пикос-де-Эуропа)
2. Кольядос-дель-Асон
3. Дюны Льенкреса
4. Пенья-Кабарго
5. Дюны и пляжи Ойамбре
6. Саха-Бесайа
7. Марши Сантонии, Виктории и Хойеля

Помимо парков, в Кантабрии есть зоны, которые составляют местную Сеть Natura 2000:

• Специальные охраняемые зоны (SPA):Марши Сантонии, Виктории и Хойеля, а также реки Ахо, Льебана, ущелье Ла-Эрмида, Сьерра-де-Пенья-Сагра, Сьерра-де-Ихар, Сьерра-дель-Кордель и изголовья рек Нансы и Сахи, Эмбальсе-дель-Эбро и Осес-дель-Эбро
• Зоны, представляющие интерес для ЕС (SCI): Льебана, Монтанья-Орьенталь, Западные реки и дюны Ойамбре, Дюны Льенкреса и эстуарий реки Пас, Дюны Пунталь и эстуарий Мьеры, Коста-Сентарль и река Ахо, Марши Сантонии, Виктории и Хойеля, Сьерра-дель-Эскудо-де-Кабуэрнига, Долины вершин рек Нансы и Сахи, а также Верхний Кампоо, Сьерра-дель-Эскудо; реки: Дева, Нанса, Саха, Пас, Мьера, Асон, Агуэра, Эбро, Камеса; пещеры Рогерия и Рехо.

История

Доисторическая Кантабрия

Несмотря на находки в Сьерра-де-Атапуэрке в 1994 году, когда были обнаружены остатки гоминидов, датируемые возрастом ок. 800 тыс. лет назад, первые следы предполагаемых предков человека в Кантабрии насчитывают не более 100 тыс. лет (археологические находки в пещере Эль-Кастильо в Пуэнто-Вьесго).

Первые жители Кантабрии вели кочевой образ жизни, промышляя охотой и собирательством. Вюрмское оледенение (95000 — 10000 лет назад) привело к значительному изменению климата в регионе — похолоданию, вследствие чего немногочисленные предки человека вынуждены были искать убежища в пещерах. В период среднего палеолита появился новый вид гоминидов — неандертальцы (Homo neanderthalensis), бывших носителями мустьерской культуры.

В эпоху верхнего палеолита (43—45 тыс. л. н.) неандертальцы были окончательно вытеснены представителями современного человека — кроманьонцами (Homo sapiens). Часть северной территории Кантабрии активно заселяется людьми в данный период, особенно во время последнего ледникового максимума.

Сегодня следы деятельности первобытного человека можно увидеть во многочисленных пещерах на территория автономного сообщества, среди которых Альтамира, Эль-Кастильо, Лас-Монедас, Коваланас, Орнос-де-ла-Пенья, Эль-Пендо. Особенно знаменита наскальная живопись этих пещер, ставшая образцом франко-кантабрийского искусства.

Кантабрийские войны и романизация

К моменту появления римлян, Кантабрию населяли кельтские племена, среди которых наиболее многочисленными были кантабры. Они жили в небольших укреплённых поселениях («кастро»), и отличались своей воинственностью, практикуя грабительские набеги на жителей Месеты.

В 29 году до н. э. римский император Октавиан Август начал наступление на территории кантабров и их союзников астуров. В результате многолетней войны территория Кантабрии вошла в состав Римской империи, были основаны города Флавиобрига, Юлиобрига и другие.

В V веке, после падения Западной Римской империи, территория Кантабрии снова стала независимой.

Раннее средневековье

В V веке на территорию Испании проникают многочисленные племена вандалов, свевов, аланов, и, особенно, вестготов, которые осели здесь по договору с Римом в 416 году, но первоначально занимали только важные опорные пункты. Ситуация изменилась после 507 года, когда вестготы потерпели сокрушительное поражение от франков, и были вынуждены покинуть большую часть своих владений в Аквитании, создав, по сути, новое королевство на территории Пиренейского полуострова.

Долгое время Кантабрия оставалась независимой от вестготов, пока в 574 году король Леовигильд не захватил территории к югу от Кантабрийских гор, а также разрушил важный центр кантабров — город Амайу:

В эти дни король Леовигильд, войдя в Кантабрию, уничтожил захватчиков провинции, занял Амайю, войсками своими прошёл и провинцию вернул под свою власть

— Иоанн Бикларский. Хроника, 574 год, гл. 2

Позднее на захваченных землях было создано Герцогство Кантабрия, для защиты вестготского королевства от кантабров и васконов.

Несмотря на утрату южных территорий, остальная Кантабрия оставалась независимой. Население состояло в основном из романизированных кельтов, исповедовавших традиционные верования. Христианство было ещё незначительно распространено, несмотря на деятельность монахов-отшельников (Емилиан Кукуллат) и миссионеров в некоторых крупных поселениях (святой Торибий).

С арабским завоеванием Пиренейского полуострова, ситуация на севере Испании резко изменилась. Хотя Кантабрия, как и другие провинции, осталась независимой (арабы дошли только до Пенья-Амайи), на её территорию началось массовое переселение готской аристократии и духовенства, которые принесли сюда культуру мосарабов, а также способствовали окончательному утверждению христианства в регионе. Важнейшим событием стало образование Астурийского королевства, созданного в ходе восстания против мавританского правления 718 года под предводительством Пелайо.

В конце XII— начале XIII века вся территория Кантабрии вошла в состав королевства Кастилии, короли которой, и, особенно, Альфонсо VIII, проводили политику, направленную на развитие экономического и военно-морского потенциала провинции. Местные кантабрийские города получают различные привилегии.

Высокое и позднее средневековье

По мере того, как христианские правители отвоёвывали у мавров центральные и южные территории Пиренейского полуострова, экономическое и политическое значение Кантабрии всё больше отходит на второй план. К XI веку Астурийского королевства уже не существовало, а земли Кантабрии входили в состав Королевства Леон (западная часть с Льебаной) и Королевства Наварра (восточная часть с Сантандером).

XI—XII века — эпоха окончательного утверждения феодальных отношений в регионе, особенно в долинах Льебаны, где процесс феодализации земель проходил намного интенсивней, что было связано с близостью к Астурии. Одним из самых крупных землевладельцев была католическая церковь, чьи монастыри имели огромное влияние в Кантабрии: Сан-Мартин-де-Турьено (с XII века Санто-Торибио), Санта-Мария-де-Пьяска, монастырь Святой Хулианы, Святого Эметерия и Селедония, и другие.

В конце XII начале XIII века все земли Кантабрии вошли в состав королевства Кастилии, короли которой, и, особенно, Альфонсо VIII, проводили политику направленную на развитие экономики и военно-морского потенциала провинции. Многие кантабрийские города получили особые привилегии в данный период.

4 мая 1294 года испанские города Бискайского залива — Сантандер, Кастро-Урдиалес, Ларедо, Сан-Висенте, Витория и другие, образовали Морскую Эрмандаду (Hermandad de las Marismas), для защиты своих интересов при поддержке Кастильской короны. Помимо торговых интересов кантабрийские прибрежные города участвовали в военно-морских кампаниях Кастилии. Так, в 1245 году они участвовали в осаде Картахены, а в 1248 году города Севильи. Постепенно Кантабрия окончательно перестала упоминаться как отдельная провинция. Согласно книге Libro de las Merindades de Castilla, датируемой 1352 годом, территория Кантабрии входила в состав четырёх мериндадов, которые были созданы на землях Кастилии: Ла-Мериндад-де-Льебана-и-Перния (La Merindad de Liébana y Pernía), Ла-Мериндад-де-Агилар-де-Кампоо (La Merindad de Aguilar de Campoo), Ла-Мериндад-де-Астуриос-де-Сантильяна (La Merindad de Asturias de Santillana), и Ла-Мериндад-де-Трасмьера (Merindad de Trasmierа).

В эпоху позднего средневековья почти все земли Кантабрии оказались сосредоточены в руках трёх семей — дома Лассо де ла Вега, который впоследствии объединился, путём брака единственной наследницы, с семьёй Мендоса; дома Манрике и дома Веласко.

Новое время

К началу XVI века Кантабрия была экономически отсталым регионом, состоящим из фактически автономных долин и городов, иногда малосвязанных или конкурирующих между собой. Неудачная политика Габсбургов, многочисленные войны которых истощили Испанию, а также крупное землевладение светских и церковных феодалов, тормозили развитие сельского хозяйства и промышленности Кантабрии. Экономическая ситуация ухудшалась эпидемиями в конце XVI века (например, тифа и чумы в 1596 и 1599 годах), а морской торговле мешали укрепившие своё положение на атлантическом побережье баскские города, с их привилегиями, окончательно оформленными королевским указом 1515 года. Морская Эрмандада к этому времени распалась, а её место занял Союз Четырёх Городов (Hermandad de las Cuatro Villas), в который вошли Сантандер, Ларедо, Кастро-Урдиалес и Сан-Висенте. Ситуация начала меняться после открытия Америки. В XVI—XVII веках многие американские сельскохозяйственные культуры проникли на территорию Кантабрии, среди них помидоры, картофель, и, особенно, кукуруза, для которой климат северной Испании оказался очень благоприятным, что несколько оживило сельское хозяйство. Для экономики огромную роль сыграло также постепенное налаживание торговых связей с колониями, что послужило причиной быстрого роста приморских городов, особенно, Сантандера.

Но экономическое развитие продолжало тормозиться территориальной раздробленностью и зависимостью от Бургоса, хотя к концу XVIII века и сложилось несколько центров, которые могли бы стать ядром будущей провинции — Сантандер и Ларедо. Вопрос о создании провинции впервые был поднят в 1727 году, но разрешить его тогда не удалось. Лишь события 1775 года ускорили принятие решения.

В 1775 году интендант провинции Бургос издал постановление, в котором предписывал жителям Кантабрии собрать средства для восстановления разрушенного наводнением Моста короля Карла III в Миранда-де-Эбро, несмотря на то, что Кантабрия в этом году тоже пострадала от паводков, и даже дважды — в июне и ноябре. Кроме того, интендант Бургоса так и не предпринимал никаких мер против разбойничьих отрядов, орудовавших на территории Кантабрии. 28 июля 1778 года, собранные по инициативе Генерального собрания провинции Девяти Долин (Junta General de la Provincia de los Nueve Valles), представители большинства поселений и долин Кантабрии провозгласили в Пуэнто-Сан-Мигеле создание собственной провинции — провинции Кантабрия.

Созданная провинция существовала скорее на бумаге, и в 1801 году прекратила своё существование, после создания на территории Кантабрии Морской провинции Сантандер (La Provincia Marítima de Santander), преобразованной в 1833 году в провинцию Сантандер (La provincia de Santander), согласно общеиспанской реформе Хавьера де Бургоса.

XIX век

В начале XIX века вся Испания оказалась оккупированной войсками Наполеона I. Хотя формально независимость страны и сохранялась, 23 марта 1808 года Карл IV и его сын Фердинанд VII, ставший королём после отречения отца, стали пленниками императора. Поводом к вооружённому сопротивлению испанского народа против завоевателей, послужило Мадридское восстание 2 мая 1808 года, которое возглавлял, вместе с Луисом Даоисом, национальный герой Испании и Кантабрии, уроженец Мурьедаса (Камарго), Педро Веларде. Сегодня в доме, где родился герой, располагается Этнографический музей Кантабрии (Этнографический музей Веларде).

После Мадридского восстания по всей Испании начали возникать советы (хунты) для сопротивления французской армии. Такой орган был создан и в Кантабрии — Верховный совет Кантабрии (Suprema Junta de Cantabria, Junta Suprema de Cantabria, Suprema Junta Provincial de Cantabria или Junta de Provincia Cantábrica), который возглавил епископ Сантандерской епархии Рафаэль Томас Менендес де Луарка, который провозгласил себя регентом провинции на то время, пока король Фердинанд Желанный будет находиться в плену. Но противостоять хорошо вооружённой и организованной армии Бонапарта жители Кантабрии не смогли, и 23 июня 1808 года французы вошли в Сантандер. По всей Кантабрии развернулось партизанское движение, которое во многих районах возглавил Хуан Диас Порльер, назвавший свои войска Кантабрийской дивизией.

Окончательно французские войска покинули территорию Кантабрии лишь в 1813 году, учинив кровавую бойню в Кастро-Урдиалесе.

После освобождения Кантабрии, продолжилось мирное развитие региона. В 1833 году была образована провинция Сантандер, с одноимённым городом в качестве столицы. XIX—начало XX века — время бурного развития промышленности в регионе, а также туризма. Население всё больше перемещается в прибрежную полосу — в Сантандер и его окрестности, в район устья реки Асон и Кастро-Урдиалес. Происходит усиление буржуазии и среднего класса, дворянское сословие и другие средневековые пережитки играют всё меньшую роль в политической и экономической жизни провинции. В конце XIX была проложена железная дорога Ferrocarril del Cantábrico, которая соединила Сандандер с Бильбао и Овьедо.

С тоской по прошлым временам описывали все изменения, произошедшие в XIX веке, писатели-регионалисты, что наиболее ярко воплотилось в творчестве знаменитого кантабрийского романиста Хосе Мария де Переда.

XX век

В конце XIX—начале XX века в Кантабрии наступило время относительной экономической и политической стабилизации, связанной с довольно удачной, в первое время, политикой Бурбонов после их реставрации в 1874 году. В это время продолжают развиваться промышленность и морская торговля приморских городов, где была сосредоточена основная масса населения. Важным источником доходов становится туризм, особенно после избрания королём Альфонсо XIII Сантандера в качестве летней резиденции. Хотя конституция 1876 года и была реакционной, по сравнению с конституцией 1812 года, она позволила дальнейшее развитие политических партий и движений. В начале XX века в Кантабрии сложилось два основных политических направления: левое, представленное социалистами и республиканцами (Партия Республиканского союза), и правое, консервативное, которое представляли монархисты (либералы и консерваторы, например, Рамон Фернандес Онтория), а также фалангисты. Огромное влияние на политическую жизнь сельской Кантабрии продолжали играть касики (например, Хосе Мария де ла Вьеско) и католическая церковь.

После свержения монархии в Испании, в Кантабрии снова был поднят вопрос о статусе провинции, что стало возможным благодаря принятой в 1931 году конституции, предусматривающей расширение статуса регионов (так автономный статус получили Страна Басков и Каталония). Провинциальный совет Сантандера постановил назначить слушания по данному вопросу на июль 1936 года, а Федеральная партия составила устав будущей Кастильско-Кантабрийской автономии (Autonomía Cántabro-Castellano). Но все планы были сорваны начавшейся гражданской войной.

После мятежа Франко многие территории Испании оказались в руках националистов. Весьма неожиданно, но в провинции Сантандер все попытки фаланги свергнуть республиканский строй провалились, хотя в регионе были традиционно сильными монархические настроения незаинтересованных в республиканских реформах касиков и влияние католической церкви. Во многом это было связано с провалом правых партий на общенациональных выборах, на которых уверенно лидировал Народный фронт, что обеспечило большее представительство их членов в местных муниципалитетах. Кроме того, фалангисты не были хорошо организованы и не смогли наладить связь с военными гарнизонами и полицией, так как многие их лидеры находились в бегах или были арестованы после громкого убийства редактора левой газеты La Región Лусиано Малумбреса.

Несмотря на то, что франкисты не смогли поднять мятеж в Кантабрии, по провинции прокатилась волна беспорядков, было убито около 800 человек, ещё 343 пропали без вести. В данных условиях политика Народного фронта была направлена на установление порядка в долинах и централизации власти. В сентябре 1936 года гражданским губернатором стал Хуан Луис Оласаран.

Республиканский режим продержался в Кантабрии почти год после начала мятежа, но в ходе битвы за Сантандер (14 августа — 17 сентября 1937), войска националистов полностью захватили территорию провинции.

После установления в Кантабрии фашистского режима Франко, около 2500 тысяч человек было убито, многие были арестованы и закончили жизнь в тюрьме. Почти 40 лет экономика Кантабрии находилась в упадке, а созданное унитарное фашистское государство даже не предусматривало расширение местного самоуправления. Правда, в 1963 году президент Провинциального совета Педро Эскаланте-и-Видобро предложил переименовать провинцию Сантандер в Кантабрию, но из-за противодействия муниципалитета Сантандера идея провалилась.

Создание современного автономного сообщества стало возможно благодаря демократическим реформам короля Хуана Карлоса, утвердившего конституцию 1978 года, которая дала возможность получить широкую автономию всем регионам страны. 30 декабря 1981 года король подписал указ о создании автономного сообщества Кантабрия. 20 февраля 1982 года был сформирован парламент новой автономии, первые выборы в который состоялись в мае 1983 года.

Колиндрес. Слева знаменитый мост Трето, на рубеже XIX-XX веков ставший своеобразной «Эйфелевой башней» Кантабрии

Демография

На 1 января 2011 года численность населения Кантабрии составляла 592 560 человек, увеличившись на 871 (0,14 %) жителя по сравнению с 2010 годом (592 250), что является средним показателем по Испании (0,4 %).

Кантабрия по прежнему является малонаселённым автономным сообществом Испании, опережая только Ла-Риоху (321 700), и автономные города Сеуту (80 570) и Мелилью (76 034). Лучше демографические показатели у Кантабрии по сравнению с другими провинциями, где по численности населения она занимает 28 место из 50.

Традиционно более заселена прибрежная часть автономного сообщества, где располагаются крупные города Сантандер (179 921), Торрелавега (крупнейший промышленный центр региона, численность 55 553) и Кастро-Урдиалес (32 374). Первые два города формируют также конкурбацию Área metropolitana de Santander-Torrelavega.

Начиная с 30 годов XX века, количество женщин в Кантабрии превышает количество мужчин. На 2011 год женщины составляли 51,1 % населения (303 249), а мужчины, соответственно, 48,9 % (289 872). Жителей в возрасте от 30 до 34 лет в Кантабрии насчитывалось 8,4 % (49 909); от 35 до 39 — 8,36 % (49 614); новорождённых и детей до четырёх лет — 4,7 % (28 032). Также в провинции проживало 160 долгожителей в возрасте около ста лет.

Численность мигрантов, проживающих в Кантабрии на 1 января 2011 года, составила 38 863 человек, из которых большинство прибыло из Румынии (6 482). В Кантабрии не так много муниципалитетов с численностью населения больше 10 000 человек (по данным INE 2011):

1. Сантандер (179 921 жителей).
2. Торрелавега (55 553 жителей).
3. Кастро-Урдиалес (32 374 жителей).
4. Камарго (31 556 жителей).
5. Пьелагос (22 223 жителей).
6. Эль-Астильеро (17 675 жителей).
7. Ларедо (12 206 жителей).
8. Санта-Крус-де-Бесана (11 776 жителей).
9. Лос-Корралес-де-Буэльна (11 623 жителей).
10. Сантония (11 465 жителей).
11. Рейноса (10 177 жителей).

Административно-территориальное устройство

Кантабрия — автономное сообщество, которое состоит из единственной, полностью совпадающей по территории, одноимённой провинции, согласно [noticias.juridicas.com/base_datos/Admin/constitucion.t8.html#a143 143 статье] Конституции Испании и Уставу автономного сообщества Кантабрии (Estatuto de Autonomía de Cantabria).

Согласно Уставу автономии, Кантабрия разделена на 102 муниципалитета и комарки, хотя последние ещё чётко не определены. Некоторые муниципалитеты создали особые объединения — манкомунидад (Mancomunidad):

• Манкомунидад Кампоо-Кабуэрнига
• Манкомунидад Альтамира-Лос-Вальес
• Манкомунидад муниципальных советов Резерва-дель-Саха
• Манкомунидад Льебана-Пеньяррубия
• Манкомунидад муниципалитетов Мьенго-Поланко
• Манкомунидад Мунисипиос Состениблес
• Манкомунидад Лос-Вальес-де-Игунья-и-Аньевас
• Манкомунидад Лос-Вальес-Пасьегос
• Манкомунидад муниципалитетов Верхнего Асона

Комарки

Согласно закону Кантабрия разделена на районы — комарки (comarca), хотя данные административно-территориальные единицы пока не утвердились, и традиционно используется прежнее деление.

Комарки	Адм. центр	Население, чел. (2006)	Площадь, км²	Муниципалитеты	Кол-во муниципалитетов
Асон-Агуэра	Рамалес-де-ла-Викториа	14 240	561,28	Ампуэро, Арредондо, Гурьесо, Лимпиас, Рамалес-де-ла-Викториа, Расинес, Руэсга, Соба, Валье-де-Вильяверде	9
Бесайя	Торрелавега	91 837	426,82	Аньевас, Аренас-де-Игуния, Барсена-де-Пье-де-Конча, Картес, Сьеса, Лос-Корралес-де-Буэльна, Мольедо, Поланко, Сан-Фелисес-де-Буэльна, Суансес, Торрелавега	11
Кампоо-Лос-Вальес	Рейноса	20 520	1012,09	Кампоо-де-Энмедио, Кампоо-де-Юсо, Эрмандад-де-Кампоо-де-Сусо, Рейноса, Лас-Росас-де-Вальдеарройо, Пескера, Сантиурде-де-Рейноса, Сан-Мигель-де-Агвайо, Вальдеолеа, Вальдепрадо-дель-Рио, Вальдерредибле	11
Коста-Оксиденталь	Сан-Висенте-де-ла-Баркера	20 192	317,84	Альфос-де-Льоредо, Комильяс, Руйлоба, Сан-Висенте-де-ла-Баркера, Сантильяна-дель-Мар, Удиас, Валь-де-Сан-Висенте, Вальдалига	8
Коста-Орьенталь	Ларедо	54 046	142,26	Кастро-Урдиалес, Колиндрес, Ларедо, Льендо	4
Льебана	Потес	5860	574,83	Кабесон-де-Льебана, Камаленьо, Сильориго-де-Льебана, Песагеро, Потес, Тресвисо, Вега-де-Льебана	7
Саха-Нанса	Кабесон-де-ла-Саль	23 334	829,65	Кабесон-де-ла-Саль, Кабуэрнига, Эррериас, Кампоо-Кабуэрнига, Ламасон, Маскуэррас, Пеньяррубиа, Поласионес, Реосин, Рионанса, Руэнте, Лос-Тохос, Туданка	13
Сантандер	Сантандер	262 595	268,26	Эль-Астильеро, Камарго, Мьенго, Пенагос, Пьелагос, Санта-Крус-де-Бесана, Сантандер, Вильяэскуса	8
Трасмьера	Рибамонтан-аль-Монте	54 954	557,97	Аргоньос, Арнуэро, Барсена-де-Сисеро, Барейо, Энтрамбасагвас, Эскаланте, Асас-де-Сесто, Льерганес, Марина-де-Кудейо, Медио-Кудейо, Меруэло, Мьера, Ноха, Рибамонтан-аль-Мар, Рибамонтан-аль-Монте, Риотуэрто, Сантония, Солорсано, Вото	19
Лос-Вальес-Пасьегос	Санта-Мария-де-Кайон	26 079	599	Кастаньеда, Сан-Педро-дель-Ромераль, Сан-Роке-де-Риомьера, Вега-де-Пас, Пуэнте-Вьесго, Саро, Селайя, Вильякаррьедо, Вильяфуфре, Санта-Мария-де-Кайон, Луэна, Сантиурде-де-Торансо, Корвера-де-Торансо	13

Административные комарки Закон 8/1999 о Комарках автономного сообщества Кантабрии от 28 апреля 1999 года постановил, что комарка является необходимой административно-территориальной единицей, входящей в состав территориальной организации региона. Данный закон открыл дорогу к комаркоизации территории, способствуя создания комарок в Кантабрии, которые только ещё начали появляться. Также по закону, создание комарок не может быть обязательным, пока 70 % населения не одобрят этого. Особенно оговорён статус Сантандера и его округи, которые не попадают под действия закона, так должны сформировать особый столичный округ. Позднее муниципалитет Сантандера сам создал одноимённую комарку. Помимо административных комарок, в Кантабрии существует деление на исторические и природные (географические) регионы, которые также, по традиции, называются комарками:

Природные районы (комарки)

• Береговая зона (Franja costera):
  • Ла-Марина
• Центральная зона (Franja intermedia):
  • Долины Льебаны
  • Долина Нансы
  • Долина Сахи
  • Долина Бесайи
  • Долина Пас-Писуэнья
  • Долина Мьеры
  • Долина Асона и Гандары
  • Долина Собы
• Южная зона (Franja meridional):
  • Кампоо.
  • Южные долины (Вальдерредибле, Вальдеолеа и Вальдепрадо-дель-Рио).

Исторические районы (комарки)

• Льебана
• Астуриас-де-Сантильяна
• Трасмьера
• Кампоо-Лос-Вальес
• Вальдерредибле

Муниципалитеты

В настоящее время в Кантабрии сформировано 102 муниципалитета, которые состоят обычно из близлежащих поселений, по названию одного из них, или местности, они и называются.

Каждый муниципалитет управляется собственным городским или муниципальным советом, за исключением Тресвисо и Пескера, которые, в виду малочисленности населения, управляются сельским собранием, собирающимся не реже одного раза в триместр.

Органы власти

Систему органов государственной власти Кантабрии образуют: высший законодательный орган власти — Парламент Кантабрии (Parlamento de Cantabria); высший исполнительный орган власти — Правительство Кантабрии (Gobierno de Cantabria), возглавляемый главой исполнительной власти в автономном сообществе — президентом (Presidente de Cantabria).

Парламент Кантабрии Парламент Кантабрии (до поправок в устав автономии в 1998 году — Региональное Собрание Кантабрии) — представительный орган и носитель законодательной власти автономного сообщества. Он состоит из 39 депутатов, которые выбираются с помощью процедуры всеобщего, прямого и тайного голосования жителей Кантабрии, после чего члены парламента утверждаются королём Испании.

С момента избрания депутаты обладают депутатской неприкосновенностью. Срок полномочий одного созыва — четыре года, после которых проходят выборы нового состава. Парламентарии могут объединятся в группы (при условии, что количество членов не меньше трёх). По результатам выборов 22 мая 2011 года Парламент Кантабрии состоит из трёх парламентских групп: Народная партия — 20 мест; Регионалистская Партия Кантабрии — 12 мест; Испанская социалистическая рабочая партия Кантабрии — 7 мест.

Выборы в парламент 25 мая 2003 года Партия Голоса % Депутаты PP 146 012 42,43 % 18 PSC-PSOE 102 918 29,91 % 13 PRC 67 003 19,47 % 8 Президент: Мегель Анхель Ревилья (Регионалистская Партия Кантабрии (PRC))

Выборы в парламент 27 мая 2007 года Партия Голоса % Депутаты PP 141 926 41,52 % 17 PRC 98 702 28,87 % 12 PSC-PSOE 83 163 24,33 % 10 Президент: Мигель Анхель Ревилья (Регионалистская Партия Кантабрии (PRC))

Выборы в парламент 22 мая 2011 года Партия Голоса % Депутаты PP 156 199 46,12 % 20 PRC 98 731 29,15 % 12 PSC-PSOE 55 220 16,31 % 7 Президент: Игнасио Диего (Народная партия Кантабрии (PP))

Правительство Кантабрии Правительство Кантабрии — высший коллегиальный орган исполнительной власти Кантабрии, который проводит региональную политику и обеспечивает административный контроль за соблюдением государственного и регионального законодательства на территории автономии. До 1998 года он назывался Региональной Депутацией Кантабрии.

Согласно Уставу автономного сообщества, высшим должностным лицом исполнительной власти является президент, который координирует действия администрации автономного сообщества, назначая или отстраняя консехериев Правительства Кантабрии. Также он осуществляет контроль над всем правительственным аппаратом. Президент избирается парламентом Кантабрии из числа его членов, после чего утверждается королём.

Основные административные функции в Кантабрии распределены между консехериями — комитетами, ответственными за проведение политики в той или иной сфере деятельности правительства.

Официальные символы

Официальным гимном Кантабрии служит песня Himno a la Montaña, слова и музыку которой сочинил ещё в 1926 году Хуан Герреро Уррести по просьбе Провинциальной депутации Сантандера. Утверждена в качестве гимна 6 марта 1987 года парламентом Кантабрии.

Герб Кантабрии состоит из двух частей. На верхней части изображено взятие Севильи в 1248 году, за участие в котором Сантандер получил свой герб. На синим фоне изображены: Золотая башня — Торре-дель-Оро, река Гвадалквивир, чьи воды обозначены сочетанием сине-белых полос, и цепь, которая преграждала осаждающим вход в бухту. Слева на гербе виден корабль, олицетворяющий кантабрийский флот, слева и справа от которого изображены головы святых Эметерия и Селедония, покровителей Сантандера и Кантабрии. Нижняя часть представлена официальными цветами автономии — красным и белым, из которых красным выкрашен фон, а белым — изображение расположенной в центре кантабрийской стелы, памятника древнейшего населения провинции — кантабров.

Флаг Кантабрии был утверждён парламентом автономного сообщества 22 декабря 1984 года. Он состоит из двух равномерных полос, нижняя из которых выкрашена в красный, а верхняя в белый. В центре расположен герб Кантабрии.

В последнее время, среди части населения, приобрёл популярность так называемый «кантабрийский крест» или лабаро.

Экономика

Начиная с 1994 года Кантабрия приблизилась по экономическим показателям к развитым регионам Европы, что стало возможным благодаря включению провинции в список первой группы Структурных фондов ЕС (Objective 1), которые дали необходимые для развития региона субсидии. В 1999 году, когда ВВП на душу населения в Кантабрии превысил необходимые 75 % среднего для ЕС показателя, закончилась программа рамки финансирования ЕС, и на 2006—2007 год провинция была исключена из списка первой группы, войдя в переходную. Окончательно во вторую группу Кантабрия перешла в 2007 году, когда Европейский фонд регионального развития сократил субсидии на 46,2 % (в 2007 году, согласно Институту национальной статистики Испании (INE), доход на душу населения в Кантабрии составил 23 377€, что было средним показателем по стране (23 396€), но ниже, чем в ЕС 25 — 29 455€)

Основные программы ЕС были направленны на развитие вторичного и третичного секторов экономики региона. В 2010 году наибольшее количество трудоспособного населения было занято в сфере услуг — 68,9 %, в котором наиболее развиты: туризм, особенно в прибрежной полосе Ла-Марина; коммерция; банковские и финансовые услуги (в столице Кантабрии расположена штаб-квартира знаменитого одноимённого банка Сантандер); здравоохранение, и другие.

Доля трудоспособного населения, работающего во вторичном секторе экономики, в 2010 году составила 28,2 % Основу сектора составляет промышленность (16,4 % от всего трудоспособного населения), которая сосредоточена в Сантандере и Торрелавеге (образуют конурбацию Сантандер-Торрелавега), а также в Лос-Корралесе-ле-Буэльне, в районе устья реки Асон, Рейносе и Кастро-Урдиалесе. Далее следуют строительство — 9,6 % и энергетика — 2,2 %.

Наименее представлен в современной экономике Кантабрии первичный сектор, где работает только 3,3 % от всего трудоспособного населения (2010), хотя ещё в 2000 году данная цифра составляла 5,0 %. В основном данный сектор представлен сельским хозяйством, морским рыболовством, скотоводством и добычей природного сырья.

В 2011 году экономика Кантабрия выросла на 0,7 %, что примерно равно среднему показателю по Испании. Объём ВВП составил 13 289 887 000€. Доход на душу населения — 22 981€, при среднем показателе по стране в 23 271€

Транспорт

Особенностью транспортной системы Кантабрии является её географическое положение между Кантабрийскими горами, препятствующими строительству и расширению основных автомагистралей с центральной Испанией, и Бискайским заливом, вдоль побережья которого проживает основная масса населения, и где сосредоточена основная транспортная инфраструктура. Немногочисленные дороги, которые связывают Месету и Кантабрию, проходят вдоль долин, расположенных перпендикулярно побережью. Фактически, дорожная сеть на карте Кантабрии выглядит в виде буквы «Т». Крупнейший транспортный узел автономного сообщества — город Сантандер, из порта которого осуществляется морское сообщение с другими городами Европы (между столицей и британским Плимутом существует паромное сообщение).

Основными автотранспортными артериями Кантабрии являются автострады Кантабрико (Autovía del Cantábrico), которая проходит вдоль всего побережья северной Испании, и Кантабрия-Месета (Autovía Cantabria-Meseta).

Железнодорожное сообщение в Кантабрии представлена двумя линиями узкоколейных дорог FEVE (Сантандер↔Овьедо; Сантандер↔Бильбао) и одной ширококолейной RENVE, связывающей Сантандер с Мадридом.

На территории автономного сообщества находится только один международный аэропорт в Парайасе (южнее 6,5 км от Сантандера).

Основные автодороги Кантабрии
Автомагистраль	Км	Путь следования	Местности на пути следования
Автострада Кантабрико	602	Ирун-Сантьяго-де-Баамонде	Кастро-Урдиалес, Ларедо, Соларес, Торрелавега, Кабесон-де-ла-Саль
Автомагистраль Кантабрия-Месета	203	Сантандер-Вента-де-Баньос	Сантандер, Торрелавега, Лос-Корралес-де-Буэльна, Рейноса
Автострада Dos Mares	111	Пескера-Миранда-де-Эбро	Пескера (проект)
S-10	16	Соларес-Сантандер	Соларес, Эль-Астильеро, Малианьо, Сантандер
S-20	22	Санта-Крус-де-Бесана-Сантандер (Эль-Сардинеро)	Сантандер, Санта-Крус-де-Бесана
	12,2	Пеньякастильо-Сан-Сальвадор	Сантандер, Пеньякастильо, Парбайон, Ревилья-де=Камарго

Культура

Значительную известность Кантабрия получила благодаря своим доисторическим пещерам, в которых сохранилась наскальная живопись эпохи верхнего палеолита, самая известная из которых — Альтамира, является объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО. Среди других пещер можно назвать Эль-Соплао, Валье, Эль-Пендо, Ла-Пасьега, Лас-Монедас, Эль-Кастильо, Морин, и другие.

Несмотря на то, что Кантабрия расположена на побережье Бискайского залива, между Астурией и Страной Басков, на её территории сформировалась, хотя и имеющая сходство с соседними регионами, уникальная культура, представляющая особый этнографический интерес. Во многом это связано с традиционной изолированностью кантабрийских поселений, расположенных в долинах холмов и гор, служивших естественным препятствием для развития тесных взаимоотношений между ними, так, например, в долинах рек Мьеры и Пас сложилась уникальная культура пасьего. Сегодня многие произведения материальной культуры и быта населения Кантабрии собраны в Этнографическом музее Веларде, расположенном в Мурьедасе (Камарго).

Традиционный тип жилища — каса монтаньеса, представляющая собой двухэтажное строение с двухскатной крышей. Из скопления таких домов образованы малодворные или многодворные поселения — пуэбло (pueblo), многие из которых, вместе с небольшими поселениями в округе, образуют собственный муниципалитет со своим аюнтомиенто. В центральных и западных районах Кантабрии они обычно скученного типа, а в восточных преобладают разбросанные поселения, просторно расположенные вдоль рек (например, в комарке Лос-Вальес-Пасьегос). Сегодня архитектурные ансамбли многих деревень и городов Кантабрии получили статус объекта Культурного интереса Испании (BIC), например, Барсена-Майор.

В Кантабрии, помимо этнографического музея Веларде, есть и другие музейные учреждения: Морской музей (Museo Marítimo del Cantábrico), Музей современного искусства Сантандера и Кантабрии (Museo de Arte Moderno y Contemporáneo de Santander y Cantabria), Музей доисторической эпохи и археологии Кантабрии (Museo de Prehistoria y Arqueología de Cantabria), Музей дикой природы (Museo de la Naturaleza de Cantabria), Национальный музей и исследовательский центр Альтамиры (Museo Nacional y Centro de Investigación de Altamira), и другие.

В автономном сообществе действуют такие театры, как Касино Лисео в Сантонии, Конча Эспина в Торрелавеге, Принсипаль в Рейносе, Дворец Фестивалей в Сантандере, и другие.

Праздники

Помимо общеиспанских праздников (например, Рождества, Святой недели, Дня королей-магов и других), в Кантабрии много различных религиозных и светских праздников, ярмарок и фестивалей. Все крупные праздники обычно имеют статус либо праздника, представляющего национальный туристический интерес страны (Fiestas de Interés Turístico Nacional), либо праздника, представляющего региональный интерес (Fiesta de Interés Turístico Regional).

Спорт

Традиционным видом спорта на территории Кантабрии была игра bolos, своеобразная вариация игры в кегли. Известны четыре варианта: Bolo palma, pasabolo tablón, pasabolo losa и bolo pasiego, из которых самым распространённым и сложным в правилах был первый. Во многих муниципалитетах площадки для bolos можно встретить около местной церкви или бара.

Для прибрежных районов были характерны соревнования по гребле, история которых уходит в далёкое прошлое региона, когда моряки нескольких рыболовецких судов соперничали за право первыми доставить пойманную рыбу на рынок. В конце XIX века между городами и поселениями Кантабрии начали проводиться регаты.

Примером многовековой адаптации человека к местным условиям является Salto pasiego, возникший, как и похожие спортивные соревнования, например, Fierljeppen у фризов или Salto del pastor на Канарах, как способ преодоления сложных форм рельефа. Представляет собой соревнования по преодолению участка земли при помощи палки.

Одним из наиболее распространённых видов спорта в автономном сообществе, особенно среди мужчин, стал футбол. Первый спортивный клуб Cantabria Foot-ball Club был основан в Сантандере ещё в 1902 году. На мировом уровне в 2013 году Кантабрию представляет Расинг.

Из других видов спорта популярны: баскетбол (Alerta Cantabria Lobos, Club Deportivo Estela Santander), гандбол (Club Balonmano Santander, Club Deportivo Torrebalonmano), велосипедный спорт, и другие.

Библиография

• VV.AA.;Guía de la naturaleza de Cantabria. Ed. Librería Estvdio. Santander. 1993. ISBN 84-87934-21-8
• VV.AA.; Gran Enciclopedia de Cantabria. Editorial Cantabria SA. Santander. 1985 (8 tomos) y 2002 (tomos IX, X y XI). ISBN 84-86420-00-8
• VV.AA.; Cantabria 1898—1998. Un siglo de imágenes. Caja Cantabria. Santander. 1999

Ссылки

• [www.gobcantabria.es Портал правительства]
• [www.parlamento-cantabria.es Портал парламента]
• [www.icane.es Статистические данные]

Отрывок, характеризующий Кантабрия

Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.