Корпус охраны границы (Польша)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Корпус Охраны Границы (Польша)»)
Перейти к: навигация, поиск
Корпус охраны границы
польск. Korpus Ochrony Pogranicza (KOP)

Знак "За службу на границе" КОП
Годы существования

1924—1939

Страна

Польша Польша

Подчинение

Войско Польское

Тип

Пограничные войска

Включает в себя

3 бригады
8 полков

Функция

охрана границы с СССР

Командиры
Известные командиры

Хенрик Минкевич
Станислав Тессаро
Ян Крушевский
Вильгельм Орлик-Рюкеманн

Корпус охраны границы, КОП — воинское формирование мирного времени, созданное в 1924 году для обороны восточной границы II Речи Посполитой от проникновения шпионов, террористов и других вооружённых диверсионных отрядов, засылаемых советскими спецслужбами с территории СССР на территорию Польской Республики. В случае начала военных действий, функции КОП прекращались, а её подразделения, в соответствии с мобилизационным планом, должны были усилить подразделения и части линейного Войска Польского.





История

Создание КОП

Вскоре после подписания рижского договора, а марте 1921 года советские власти начали кампанию дискредитации ново-признанной границы с Польшей, используя аргументы, что она не была проведена в соответствии с политикой признания прав наций на самоопределение. Советские власти стали оказывать помощь, а также создавать сами террористические банды состоящие из представителей национальных меньшинств Польши, нападавшие с территории СССР на восточные повяты Польской Республики.[1].

Специфика социально-политической обстановки на Восточных Кресах республики привели к тому, что ни одно из действующих там до 1924 года пограничных формирований не было способно в полной мере реализовать своих целей. Различие в хозяйственно-политических системах Польши и Советского Союза, катастрофическая ситуация в хозяйственной деятельности восточного соседа, находившейся в состоянии разрухи и национальная составляющая конфликтов углубляли процессы дестабилизации[1].

Постоянный бандитизм был сильно распространён как на территориях заселённых белорусами, так и на населённой в большей мере украинцами Волыни, количество организованных диверсионных нападений с территории СССР и Литвы постоянно росло. Не изменило ситуацию и принятие в 1923 году охраны границы Государственной Полицией. Она была бессильна против нарастающей волны пограничной преступности.

Апофеоз необъявленной советской агрессии наступил в августе 1924 года, когда с территории СССР вооружённый отряд, насчитывающий около ста человек, под командованием офицера Красной армии пересёк границу и ночью с 3 на 4 августа атаковал Столбцы в новогрудском воеводстве. Городок был захвачен бандитами Ваупшасова. Разграблены склады и дома, уничтожен полицейский участок и железнодорожная станция. В сентябре 1924 года под населённым пунктом Ловча банда задержала поезд линии Пинск — Лунинец в котором ехали полесский воевода Станислав Довнарович и его товарищи сенатор Республики Болеслав Вислоух и минский епископ Зигмунт Лозиньский.

Суммарно в 1924 году в польско-советском приграничье имело место более 200 крупных нападений и актов диверсии, в которых участвовало около 1000 бандитов, и в которых погибло как минимум 54 человека[2]. Вооружённые диверсионные нападения с территории СССР, за которые официально советская сторона не признавала ответственности, компрометировали польскую администрацию и полицию и помогали пропаганде со стороны КПЗБ и КПЗУ о временном характере польско-советской границы, установленной рижским договором и только что подписанным протоколом об окончательной делимитации границы.

Правительство Республики, после различных попыток взять ситуацию под контроль, в 1924 году постановил создать для системного решения проблем, специальное воинское соединение мирного времени под названием «Корпус Охраны Границы» (КОП). Решение о его создании принято во время специального заседания Совета Министров с участием президента Республики Станислава Войцеховского 21-22 августа 1924 года. 12 сентября Министерство военных дел под руководством Владислава Сикорского издало приказ о создании КОП, а в инструкции от 17 сентября, разработанной ГенШтабом под руководством ген. Станислава Халлера, расписана воинская структура подразделения[3].

В его состав вошли: командование, штаб, специальные службы, бригады охраны границы, а также отдельные роты и заставы. Вопросами связанными с обучением кадров занимались подофицерские школы: кадровых подофицеров пехоты, кадровых подофицеров кавалерии, дрессировки служебных собак, рота обучения подофицеров таможенной службы. В рамках КОП свои функции исполняли: дивизион жандармерии и отделы разведки[3].

Командование КОП размещалось в здании на ул. Халубиньского в Варшаве.

Обмундирование

Обмундирование коповцев не сильно отличалось от формы других солдат Войска Польского. Различием было то, что они носили круглые шапки и этим, вместе с шеволежерами составляли исключение в предвоенных сухопутных войсках. Шапки, названные в инструкциях как «английского образца», изготавливались из габардина обще-войскового цвета, со светло-зелёной выпушкой вдоль края донца и гранатовым окружением, дополнены были чёрным козырьком, отороченным серебряным металлическим околышем. Орлы на шапках были такие-же как и в сухопутных войсках. Донца шапок были мягкие, как на конфедератках в остальной армии до реформы обмундирования в 1936 году, когда донца конфедераток были дополнены проволочной поддержкой. Петлицы (лапки) на мундирах КОП были гранатового цвета, со светло-зелёной обшивкой, украшенные типовым галуном. Кавалерия КОП, как и другие конные части, носила на мундирах нашивки цветов подразделения: гранатовый и светло-зелёный. Гранатовый цвет, как обще-войсковой в цветах КОП, символизировал связь подразделения с остальной армией, светло-зелёный цвет обычно расшифровывался как символ одного из предназначений корпуса: охрана границы.

Солдаты КОП использовали в боевых условиях каски французского типа, часто однако использовались полевые шапки. Полевые головные уборы (фуражки, полевые шапки) не были в этом подразделении распространены, так-же как и послевоенном Войске Охраны Границы.

КОП в 1924—1929 годах

Корпус был подчинён двум органам: Министерству военных дел — в вопросах кадровом, организационном, оперативном и обучения, а такжеМинистерству внутренних дел — в вопросах охраны границы, безопасности в пограничной полосе и бюджета. С мая 1938 года в вопросах разведки, а также приготовлении к военным заданиям КОП подчинялся также и Генеральной инспекции вооружённых сил[3].

Заключённое между министрами внутренних и военных дел соглашение предусматривало организацию КОП в три этапа: первый с 1 ноября 1924 года, второй — до 1 марта 1925 года и третий — до 11 марта 1926 года.

Корпус Охраны Границы, хоть и относился к подразделениям МВД, являлся составной частью вооружённых сил II Речи Посполитой. Он должен был удерживать восточную границу страны. К его задачам относились:

  • охрана нерушимости граничных знаков и заграждений;
  • недопущение нелегального провоза и перенесения товаров через границу;
  • недопущение нелегального пересечения границы;
  • борьба с финансовыми пограничными преступлениями, а также нарушениями постановлений о границах государства;
  • сотрудничество с военными органами в деле обороны страны и т. д..

Только к концу 1924 года воины КОП задержали около 5 тысяч человек, которые пытались нелегально пересечь границу в СССР или в Польшу. Отбили 89 нападений различных банд, уничтожили 51 банду. В боях потери КОП составили 70 человек убитыми и ранеными.

Формирование корпуса, который получил структуру воинской части, было закончено в декабре 1927 года, хотя в течение всего периода его существования часто проводились различные структурные изменения. Во главе КОП было командование корпуса, которому подчинялось 6 бригад, в состав которых входили батальоны пехоты и эскадроны кавалерии. Наименьшим подразделением была застава, насчитывающая в мирное время один взвод пехоты. Их было 357.

В 1924—1929 годах названия подразделений КОП имели только нумерацию, например:

  • 3-я бригада КОП с местом дислоцирования командования в Вильно,
  • 10-й батальон КОП с м.д. командования в Красном,
  • 2-й эскадрон КОП с м.д. Ивенце,
  • 3-я рота КОП в Леонполе из 5-го батальона КОП в Лужках.

Первые три бригады (1., 2., 3.) начали принятие границы на Волыне и Белоруссии 27 октября 1924 года, а операция закончилась 11 ноября, который с тех пор стал не официальным праздником корпуса. В апреле 1925 года были сформированы две следующие бригады (4. и 5.), которые приняли участки в Малопольше и на Полесье. В марте 1926 года 6 бригада КОП приняла под охрану границу с Литвой и Латвией. Общие силы корпуса составили 24 батальона пехоты и 20 эскадронов кавалерии.

КОП состоял из подразделений с полными уставными штатами. Солдаты были особо отобраны, в основном из западных воеводств. Перед зачислением в КОП проходили обучение в линейных подразделениях. В КОП также направлялись большинство призывников немецкой национальности. Система охраны границы КОП выглядела следующим образом. Каждая бригада (позднее также каждый полк) получала собственный участок, который делился на батальонные участки. Те в свою очередь состояли из ротных застав в приграничной полосе. Подразделения резерва, сапёрные и артиллерийские составляли следующую линию обороны.

Окончательного перекрытия обеих частей восточной и северо-восточной границы достигли в октябре 1927 года. Отряды КОП, в дополнение к первоначальным задачам, охраняли сувалкский участок польско-германской границы, а также вдоль Днестра польско-румынской границы.

В 1928 году общая длина государственной границы охраняемой подразделениями КОП составляла почти 2334 км. На 1 км охраняемой границы в среднем приходилось 11 солдат. КОП имел общую численность около 25 тысяч солдат и офицеров. Солдаты КОП охраняли границу используя систему постов, патрулей, секретов, облав, а также разведданные.

Организационная структура КОП в декабре 1927 года[4]

  • Командование КОП, главнокомандующий дивизионный генерал Хенрик Одровонж-Минкевич
  • 1 бригада КОП (Волынь)
    • 3 батальон КОП, 4 батальон КОП, 11 батальон КОП
    • 26 резервный батальон КОП
    • 3 эскадрон КОП, 11 эскадрон КОП
    • Школа кадровых подофицеров пехоты КОП
    • Школа кадровых подофицеров кавалерии КОП
    • Школа кадровых подофицеров бригады
  • 2 бригада КОП
    • 8 батальон КОП, 9 батальон КОП
    • 27 резервный батальон КОП
    • 9 эскадрон КОП, 10 эскадрон КОП
    • 4 учебный эскадрон КОП
    • Школа подофицеров запаса бригады
    • Школа дрессировки розыскных собак
  • 3 бригада КОП (Виленский край)
    • 3 полубригада КОП
      • 5 батальон КОП, 7 батальон КОП
      • 6 эскадрон КОП, 7 эскадрон КОП
    • 1 батальон, 6 батальон КОП, 10 батальон КОП
    • 23 резервный батальон КОП
    • 1 эскадрон КОП, 2 эскадрон КОП, 8 эскадрон КОП
    • Школа подофицеров запаса бригады
  • 4 бригада КОП (Малая Польша)
    • 12 батальон КОП, 13 батальон КОП, 14 батальон КОП
    • 25 резервный батальон КОП
    • 12 эскадрон КОП, 13 эскадрон КОП, 14 эскадрон КОП
    • Школа подофицеров запаса бригады
  • 5 бригада КОП (Полесье)
    • 2 батальон КОП, 15 батальон КОП, 16 батальон КОП, 17 батальон КОП, 18 батальон КОП
    • 5 эскадрон КОП, 15 эскадрон КОП, 16 эскадрон КОП, 17 эскадрон КОП
    • Школа подофицеров запаса бригады
  • 6 бригада КОП (Литва и Латвия)
    • 6 полубригада КОП
      • 23 батальон КОП, 24 батальон КОП
      • 29 резервный батальон КОП
      • 19 эскадрон КОП
    • 19 батальон КОП, 20 батальон КОП, 21 батальон КОП, 22 батальон КОП
    • 18 эскадрон КОП, 20 эскадрон КОП
  • Дивизион жандармерии КОП
    • Конвой главнокомандующего
    • по отделению жандармерии при каждой из шести бригад

Реформа Юзефа Пилсудского (1929—1935)

18 мая 1929 года новым главкомом КОП был назначен бригадный генерал Станислав Тессаро. В июле 1929 года проведена реорганизация КОП под кодовым названием «R. 1», коснувшаяся как внутренней организации, так и мест дислоцирования. Дополнительно создано шесть командований полков и новые батальоны. Все подразделения КОП начиная от заставы и до бригады получили названия от населённого пункта или географического региона, в которых размещались их штабы. Часть подразделений переформировано, созданы несколько новых. Созданы подразделения сапёров и артиллерии.

Бригады получили следующие наименования: Бригада КОП «Гродно», Бригада КОП «Вильно»[5], Бригада КОП «Новогрудок»[5], Бригада КОП «Полесье», Бригада КОП «Волынь»[5], Бригада КОП «Подолье». Полки в свою очередь были названы: Полк КОП «Глубокое», Полк КОП «Вилейка», Полк КОП «Воложин», Полк КОП «Сарны», Полк КОП «Чортков»[6]. Батальоны и эскадроны получили номера, обозначавшиеся арабскими цифрами, а также дополнительное название в соответствии с названием места дислоцирования, например 22 батальон КОП «Новые Троки». В наименованиях рот и взводов сохранён status quo.

Одновременно в документах и мемуарах появляются неформальные названия, например 3 бригада КОП получила прозвище «Виленская» или чаще «Вилейская».

В 1931 году проведена реорганизация КОП под кодовым названием «R. 2». В этот раз ликвидирована нумерация подразделений и оставлены только названия по местам дислоцирования.

Организационная структура КОП в 1931 году[7][8]

Модернизация и расширение (1937—1939)

Во второй половине 1937 года началось создание артиллерии КОП. В сентябре 1937 года созданы Дивизион лёгкой артиллерии КОП «Чортков» и Батарея артиллерии КОП «Клёцк», а в октябре 1937 года Дивизион лёгкой артиллерии КОП «Осовец». Пехота увеличилась на один батальон, который был создан в полку КОП «Снов» и получил наименование батальон КОП «Снов».

В канцелярских записях (в документах) приняты к использованию текущие коды подразделений КОП в виде двух-цифровых номеров соответствующих действующим штабам, от главнокомандования КОП до командира эскадрона КОП. Такие коды существовали и ранее, но их использование было временно прекращено.

В приказах Главнокомандования КОП ежегодно повторялись приказы засекречивания настоящих названий, но даже инспектор армии в своём собственном документе мог ошибиться в названии, например генерал Стефан Демб—Бернацкий, который бригаду КОП «Вильно» назвал 6-й бригадой КОП (уже после реформы 1929 года). Кроме того, официальные названия батальонов часто сокращались, например 22 батальон КОП «Новые Троки» обычно сокращался до «Троки» или «Новые Швенцяны» до «Швенцяны».

В декабре 1938 года для охраны южной границы с Румынией начато формирование полка КОП «Карпаты». Причиной этому был тот факт, что Пограничная стража передала КОП свою часть границы с Румынией, из-за чего с февраля 1939 года вся польско-румынская граница охранялась КОП.

В начале 1938 года появились также проекты о создании западного Корпуса Охраны Границы, для охраны границы с Третьим Рейхом[9].

На 31 декабря 1938 года организационная структура КОП выглядела следующим образом:

  • 3 штаба бригад (бригада КОП «Гродно», бригада КОП «Полесье», бригада КОП «Подолье»),
  • 8 штабов полков (полк КОП «Вильно», полк КОП «Глубокое», полк КОП «Вилейка», полк КОП «Воложин», полк КОП «Снов», полк КОП «Сарны», полк КОП «Здолбунов», полк КОП «Карпаты»),
  • 27 пограничных батальонов, 6 резервных батальонов, батальон специального назначения «Сарны»,
  • 19 кавалерийских эскадронов, кавалерийский дивизион «Невиркув»,
  • Дивизион лёгкой артиллерии КОП «Чортков» и две батареи лёгкой артиллерии: Батарея артиллерии КОП «Клёцк» и Дивизион лёгкой артиллерии КОП «Осовец»,
  • 6 сапёрных рот и т. д.
  • также Центральная школа подофицеров Корпуса Охраны Границы в Осовце.
  • личный состав насчитывал около 29 900 человек.

1938 год был последним, во время которого корпус существовал и действовал в соответствии со структурой мирного времени. Дальнейшее развитие КОП пришлось уже на 1939 год. Тогда были созданы 1-й пехотный полк КОП «Карпаты» (батальон КОП «Сколе» и батальон КОП «Делятин») и 2-й пехотный полк КОП «Карпаты» (батальон КОП «Команча» и батальон КОП «Дукла»). В мобилизационном плане подразделения КОП предназначались для задач организации заслонов и создание на их основе дивизий резерва.

Разрабатывавшийся с начала тридцатых годов и принятый в 1939 году мобилизационный план «W» ставил перед КОП ряд новых задач. В рамках их реализации с весны 1939 года, началась, одновременно с проведением частичной мобилизации 23 марта 1939 года, передвижение батальонов и их подразделений в различные регионы страны и их подчинение оперативным частям. Таким образом корпус перешёл в положение военных приготовлений.

В марте 1939 года, в связи с ростом угрозы на южной границе, туда были стянуты 4 батальона пехоты (батальон КОП «Берёзвеч», батальон КОП «Житин», батальон КОП «Снов I», батальон КОП «Снов II»), а к западной границе посланы три сапёрные роты («Вилейка», «Столин», «Гоща»). Кроме того, 23 марта издан приказ о создании Ponadto 23 marca wydano rozkaz o utworzeniu tzw. Ударного полка кавалерии КОП в составе 6 линейных эскадронов и одного пулемётного эскадрона.

В марте 1939 года под охрану полка КОП «Карпаты» поступила польско-венгерская граница, созданная после распада Чехословакии. 15 июля 1939 года издан организационный приказ об организации ещё одного полка «Карпаты», для принятия границы со Словакией. С момента его организации оба полка получили нумерацию — 1-й пехотный полк КОП «Карпаты» и 2-й пехотный полк КОП «Карпаты». В соответствии с планом «Z» (Запад), в случае войны с Германией, часть сил КОП должна была стать базой для организации подразделений Войска Польского. Создававшиеся таким образом армейские подразделения получали от КОП большую часть кадровых офицеров, солдат и амуниции. Вся артиллерия должна была перейти в новосозданные подразделения.

В апреле 1939 года на южную границу посланы два очередных батальона КОП (батальон КОП «Вилейка», батальон КОП «Воложин»), а также один в Августов (батальон КОП «Слободка»). В мае на Хельскую косу посланы: из батальона КОП «Сенкевичи» — резервная рота и пулемётная рота, из полка КОП «Сарны» — резервная рота. Из этих подразделений создан батальон получивший нумерацию IV/7 pp, известный также как IV батальон КОП «Хель».

Министерство военных дел организовало штабы участков: «Суха», «Новы Сонч» и «Санок», переименованные позднее в горные бригады, 25 августа 1939 года они были включены в организационную структуру КОП. Единственная горная бригада, которая была создана на базе подразделений КОП, это 1-я Горная бригада (участок «Суха»), которая была сформирована на базе 1-го пехотного полка КОП и 2-го пехотного полка КОП.

Одновременно с нарастанием угрозы со стороны Германии, KOP делегировал на запад очередные свои подразделения. Большая часть из них была потом разбросана по другим частям. Надо заметить что эти подразделения характеризовались большим процентом солдат не польского происхождения. Они также были хуже обучены и вооружены.

Граница непосредственной служебной деятельности КОП в 1939 году начиналась от стыка границ Польши, Литвы и Восточной Пруссии на севере и тянулась по пограничным линиям с Литвой, Латвией, Советским Союзом, Румынией, Венгрией и Словакией вплоть до Вислоки.

КОП был переорганизован в следующем виде:

Сотрудничество со II отделом Генерального штаба

II отдел Генерального штаба пользовался на территории страны помощью различных государственных гражданских и военных организаций в том числе: Инспекция политической дефензивы государственной полиции, Министерство иностранных дел. Большую совместную работу II отдел проводил с Корпусом Охраны Границы.

По соглашению со II отделом основной задачей разведывательных органов КОП на 1926 год было:

  1. Наблюдение за действиями литовской, советской и немецкой разведок, литовских националистических деятелей, коммунистов и перебежчиков
  2. Разведывательные рейды на территорию Литвы, СССР и Восточной Пруссии
  3. Ослабление антипольской деятельности Литвы на территории Латвии
  • Экспозитура № 1 II отдела Генерального штаба в Вильно — разведка и контрразведка против СССР, Литвы и Латвии; с 1933 подчинялась командующему корпуса (Двуйке подчинялась только по линии личного состава и бюджета)
  • Экспозитура № 5 II отдела Генерального штаба во Львове — разведка и контрразведка против СССР; с 1933 подчинялась командующему корпуса (Двуйке подчинялась только по линии личного состава и бюджета)
    • начальник
      • кадровый майор Богдан Шелиговский (1928)
      • майор Юзеф Биньковский (1939)
    • разведывательный пост № 7 КОП — Сарны
    • разведывательный пост № 8 КОП — Ровно
    • разведывательный пост № 9 КОП — Чортков — капитан Генрик Нитецкий (до 1935, потом второй заместитель начальника разведки КОП)
    • разведывательный пост № 10 КОП — Тарнополь (создан 15 ноября 1931)
    • разведывательный пост № 11 КОП — Воложин, Ивенец, позднее Стрый (создан в декабре 1931; ликвидирован в сентябре 1936; воссоздан перед войной)
    • разведывательный пост № 12 КОП — Слободка (создан в январе 1933; ликвидирован 29 октября 1934 по причине малой угрозы просачивания через польско-латвийскую границу; воссоздан в марте 1939 в Саноке, вскоре переведен в Ясло
  • Экспозитура № 6 II отдела Генерального штаба в Брест—Литовске (1 июня 1926 подчинена Экспозитуре № 1 в Вильно) — разведка и контрразведка против СССР

Организационная структура в марте 1939 года

КОП в марте 1939: Батальоны пехоты Эскадроны кавалерии Артиллерийские команды Артиллерийские батареи Инженерные роты
Бригады
Гродно 2 1 1
Полесье 3 1 1
Подолье 4 3 1 1
Полки
Вильно 3 1
Глубокое 4 3
Вилейка 3 2 1
Воложин 2 1
Снов 3 2 1 1
Сарны 3 3
Здолбунов 4 4 1
1 полк КОП 2
2 полк КОП 2
Другие подразделения
ЦШПо КОП 1 1
Всего 36 21 1 2 6

Размещение батальонов КОП перед мобилизацией

Мобилизация 30 августа 1939 года

На основе приказа от 30 августа 1939 о переходе КОП на военное положение, проведена реорганизация организационной структуры. На базе соответствующих подразделений КОП сформированы пехотные дивизии резерва и подчинены местным оперативным соединениям.

Командование КОП в свою очередь сформировало штаб оперативной группы генерала Крушевского. Командующим КОП стал прежний первый заместитель главнокомандующего корпуса — бригадный генерал Вильгельм Орлик-Рюкеманн.

В процессе мобилизации на основе КОП были созданы:

  • Четыре пехотные дивизии:
    • 33 пехотная дивизия
    • 35 пехотная дивизия
    • 36 пехотная дивизия
    • 38 пехотная дивизия
  • Три горные бригады:
    • 1 горная бригада
    • 2 горная бригада
    • 3 горная бригада

Организационная структура КОП после мобилизации 1939 года[10][11]

  • Командование и штаб
    • Главнокомандующий КОП, бригадный генерал Вильгельм Орлик-Рюкеманн
    • Инспекторат воинского обучения и физического воспитания КОП
    • районная интендатура «Вилейка», районная интендатура «Лунинец», районная интендатура «Чортков», районная интендатура «Стрый»
    • радиотелеграфный взвод
    • руководство разведки, начальник разведки КОП майор Ян Гурбский
    • дивизион жандармерии КОП
  • Части и подразделения

Оборонительная война 1939

1 сентября 1939 года КОП состоял из штаба, одной бригады (Бригада КОП «Полесье») и 7 полков. Общая численность личного состава была всего около 20 тысяч человек. Очень малое было количество кадровых офицеров и обученных солдат, большая часть резервистов происходила из национальных меньшинств, в основном украинцы, белорусы и немцы. После начала войны, штаб КОП эвакуировался из Варшавы в Пинск.

2-3 сентября 1939 151-я крепостная рота «Венгерская горка» под командованием капитана Тадеуша Семика обороняла форты в Венгерской горке.

Основная статья: Оборона «Венгерской горки»

С 6 до 9 сентября тяжёлые бои в районе Коньске — Шидловца и Илжы вела 36 пехотная дивизия, сформированная в основном из солдат КОП бригады «Подолье». В последней фазе боёв дивизией командовал подполковник Пжемислав Наконечников—Клюковский.

7-10 сентября шли бои под Визной, в которой польскими силами командовал капитан Владислав Рагинис.

Основная статья: Оборона Визны

Когда 17 сентября 1939 года Красная Армия пересекла силами двух фронтов: Белорусского и Украинского (всего 750 тысяч солдат), восточную границу Польши, на один батальон КОП приходился один советский корпус. Части и подразделения КОП провели ряд боёв и боестолкновений с Красной Армией. Недостаток амуниции и боеприпасов, а также большие потери в живой силе привело к тому, что командующий корпусом генерал Вильгельм Орлик-Рюкеманн освободил солдат от присяги и распустил насчитывавшую около 3 тысяч солдат группу. Однако часть из них перешла в оперативную группу «Полесье» и принимали участие в последних боях Войска Польского.

Импровизированная часть КОП была собрана в районе Кухотская Воля — Кухче — Храпин — Морочное на основе приказа Орлик—Рюкеманна от 21 сентября 1939 года. После сосредоточения насчитывала около 8700 солдат (в том числе 300 офицеров).

В течение 29-30 сентября 1939 года в бою под Шацком 4-тысячная группа КОП под командованием Орлик-Рюкеманна нанесла тяжёлые потери 52-й стрелковой дивизии Красной Армии. Бои за Шацк начали польские силы. Деревня была обстреляна артиллерией, а затем в результате штурма и штыковой атаки, к полудню была взята. Находящиеся в деревне продовольственные запасы и снаряжение улучшило ситуацию среди уставших морально и физически польских солдат. После полудня занято ещё несколько окрестных сёл. Преследование разбитой 52-й дивизии продолжалось до вечера, но советским частям удалось уйти в северо-восточном направлении в Малориту. В течение следующего дня польские части разбили авангард ещё одной дивизии, а затем отошли в направлении Буга. В боях погибло около 350 польских солдат, а ещё 900 было ранено. КОП потерял также много снаряжения, в основном артиллерийского и несколько тягачей. 30 сентября группа КОП предприняла марш в направлении Парчева, чтобы там присоединиться к отдельной оперативной группе «Полесье» генерала Клееберга. При попытке пересечь шоссе Влодава-Люблин в районе Вытычно произошла битва с танковыми группами Красной Армии, наступающими со стороны Влодавы.

Остатки подразделений КОП были разбиты в бою под Вытычно (1 октября 1939). Из-за большого перевеса в силах у противника командир группы КОП приказал отходить и распустил группу. Отряды мелкими группками пробирались в леса для продолжения подпольной борьбы.

Большое количество воинов КОП погибли в Катыни (среди них капитан Станислав Звойщик и генерал Хенрик Минкевич) и Харькове (в том числе капитан Рудольф Шрайбер). Проигранная Оборонительная война положила конец существованию Корпуса Охраны Границы.

Организационная структура КОП в сентябре 1939

  • Командование и штаб
    • Главнокомандующий КОП, бригадный генерал Вильгельм Орлик-Рюкеманн
    • заместитель командующего — кадровый полковник Людвик Биттнер
    • начальник штаба — кадровый майор Люциан Гавроньский
    • начальник санитарной службы — полковник доктор медицины Владислав Маркевич
  • Части и подразделения
    • Бригада КОП «Полесье» — кадровый полковник Тадеуш Рожицкий—Колодзейчик
    • Полк КОП «Сарны» — подполковник Никодем Сулик
      • Крепостной батальон КОП «Сарны» — майор Бронислав Бжозовский
      • Крепостной батальон КОП «Малинск» — майор Пётр Франковский (импровизированный)
      • Батальон КОП «Рокитное» — майор Ян Войцеховский
      • Батальон КОП «Березно» — майор Антоний Журовский
      • Кавалерийский эскадрон «Быстричи» — ротмистр Виктор Якубовский
    • Батальон КОП «Клецк» — капитан Станислав Звойщик
    • Маршевый батальон 76-го пехотоного полка — майор Юзеф Бальцежак
    • Морской батальон Пинской флотилии — капитан Богуслав Рутыньский
    • Сапёрный батальон — майор Мариан Чежовский
    • Крепостной батальон КОП «Осовец» — майор Антоний Корпал
    • Штабной батальон группы КОП генерала Орлик-Рюкеманна — майор жандармерии Шимон Майблюм
    • Крепостная рота «Тышица» — майор Люциан Гротт
    • Крепостная рота укрепрайона «Сарны» — капитан Владислав Матольский
    • Артиллерийская рота — капитан Рудольф Шрайбер
    • сборный взвод из оперативной группы «Гродно» — полковник в отставке Эдвард Черны
    • сборный дивизион артиллерии — майор в отставке Стефан Черник
      • Батарея 75 мм орудий
      • Батарея 100 мм гаубиц
    • Команда 51-го бронепоезда (с 23 сентября) — капитан Здзислав Рокоссовский
    • Команда 54-го бронепоезда — капитан Юзеф Кулеша
    • Сапёрная рота КОП «Столин»

Персональные должности командования КОП в 1924—1939 годах

Главнокомандующие корпуса:

Заместители главнокомандующего корпуса:

Помощник главнокомандующего корпуса

  • полковник пехоты Людвик Биттнер (XI 1938 — 31 VIII 1939)

Инспектор пехоты

  • полковник пехоты Станислав Собещак

Инспекторы конных подразделений:

  • бригадный генерал Юзеф Токаржевский (X 1924 — 15 V 1926, одновременно заместитель главнокомандующего КОП)
  • полковник Феликс Дзевицкий (с 15 XI 1926)

Начальники штаба:

Начальники оперативно-учебного отдела:

Начальники сапёрной службы корпуса:

  • майор Эугениуш Оскерко (до января 1931 → начальник сапёрной службы 20 пех.дивизии)
  • майор-сапёр Рышард Яворовский (январь 1931[12] — 1934 → командир 5-го сапёрного батальона)
  • майор-сапёр Александр Филиповский (с 1934[13])

Начальники строительной службы корпуса:

  • подполковник-сапёр инженер Станислав Ян Пашковский (с января 1931)

Начальники санитарной службы корпуса:

  • подполковник мед.службы Станислав Михаловский (1924—1930)
  • полковник мед.службы Казимир Ежи Мишевский (1930—1932)
  • подполковник/полковник мед.службы доктор медицины Антоний Швойницкий (1932—1934)
  • полковник мед.службы доктор медицины Владислав Маркевич—Довбор (1934—1938)
  • подполковник мед.службы доктор Бронислав Фортунат Северин Строньский (1938—1939)

Общественная деятельность

Корпус Охраны Границы в течение всего периода своего существования предпринимал усилие в области общественного согласия среди жителей Восточных Кресов. Именно по этой причине проводил общественно-культурные мероприятия, как создание библиотек или пунктов медицинской помощи. С итоговой точки зрения эта деятельность имела малые результаты.

См. также

Напишите отзыв о статье "Корпус охраны границы (Польша)"

Литература

  • Archiwum Straży Granicznej.
  • O Niepodległą i granice. Tom 4: Korpus Ochrony Pogranicza 1924—1939, Wyższa Szkoła Humanistyczna w Pułtusku, 2002, ISBN 83-88067-47-8.
  • Polskie Siły Zbrojne w drugiej wojnie światowej. Tom I: Kampania wrześniowa 1939, cz. I: Polityczne i wojskowe położenie Polski przed wojną, Londyn 1951.
  • Mieczysław Cieplewicz, Wojsko Polskie w latach 1921—1926, Wrocław 1998, ISBN 83-04-04450-1.
  • Zdzisław Cutter, Polskie wojska saperskie w 1939 roku, Częstochowa 2003.
  • Ryszard Dalecki, Armia Karpaty w wojnie obronnej 1939 r., Rzeszów 1989, ISBN 83-11-06229-3.
  • Czesław Grzelak, Szack — Wytyczno 1939, wyd. Bellona, Warszawa 1993, ISBN 83-11-09324-5.
  • Marek Jabłonowski, Formacja specjalna Korpus Ochrony Pogranicza 1924—1939, Warszawa 2003, ISBN 83-88766-52-X.
  • Marek Jabłonowski, Jerzy Prochwicz, Wywiad Korpusu Ochrony Pogranicza 1924—1939, wyd. ASPRA-JR, Warszawa 2003, ISBN 83-88766-88-0.
  • ks. mjr dr Zbigniew Kępa, Kapelani formacji granicznych II RP, Problemy Ochrony Granic Nr 7 (1998).
  • Eugeniusz Kozłowski, Wojsko Polskie w latach 1936—1939. Próby modernizacji i rozbudowy, Warszawa 1974.
  • J. Odziemkowski, F. Frątczak, Polskie duszpasterstwo wojskowe, Warszawa 1996, ISBN 83-86678-25-9.
  • J. Odziemkowski, ks. B. Spychała, Duszpasterstwo wojskowe w Drugiej Rzeczypospolitej, Warszawa 1987.
  • dr Jerzy Prochwicz, Formacje Korpusu Ochrony Pogranicza w 1939 roku, wyd. Neriton, 2003, ISBN 83-88973-58-4.
  • dr Jerzy Prochwicz, Walki oddziałów KOP na obszarach północno-wschodniej Polski, Białoruskie Zeszyty Historyczne nr 13, Białystok 2000.
  • dr Jerzy Prochwicz, Andrzej Konstankiewicz, Jan Rutkiewicz, Korpus Ochrony Pogranicza 1924—1939, wyd. Barwa i Broń, Warszawa 2003, ISBN 83-900217-9-4 (ошибоч.).
  • Władysław Steblik, Armia Kraków 1939, Warszawa 1989.

Ссылки

  • [www.strazgraniczna.pl/wps/portal/tresc?WCM_GLOBAL_CONTEXT=pl/serwis-sg/polskie_formacje_graniczne/historia/ Historia Straży Granicznej okresu międzywojennego]
  • [fotohistoria.pl/main.php?g2_itemId=46227 Serwis fotograficzny XX wieku: Fotografie KOP — fotohistoria.pl]
  • [web.archive.org/web/20080113102320/www.dws.xip.pl/wojna/jednostki/jednostka1.html Rafał Białkowski: Struktura organizacyjna KOP] (Internet Archive)
  • [kamunikat.fontel.net/www/czasopisy/bzh/13/13art_prochwicz.htm Dr Jerzy Prochwicz: Walki oddziałów KOP na obszarach pn.-wsch. Polski]
  • [web.archive.org/web/20070927225147/www.cs.strazgraniczna.pl/tradycje/formacje2.pdf Dr Jerzy Prochwicz (Kętrzyn): Wywiad KOP 1924—1939]
  • [www.1939.pl/organizacja/polska/w_kop.htm Wykaz jednostek KOP w 1939 — strona www.1939.pl]

Примечания

  1. ↑ 1 2 [www.wojsko-polskie.pl/articles/view/3746 Obchody 80 rocznicy powołania Korpusu Ochrony Pogranicza].
  2. ↑ Wojciech Materski, Na widecie. II Rzeczpospolita wobec Sowietów 1918—1943, Wyd. ISP PAN i oficyna «Rytm», Warszawa 2005, ISBN 83-88490-84-2; s. 258—259.
  3. ↑ 1 2 3 [www.strazgraniczna.pl/wps/portal/tresc?WCM_GLOBAL_CONTEXT=/pl/serwis-sg/polskie_formacje_graniczne/historia/korpus-ochronny-pogranicza-1924-1939 Korpus Ochrony Pogranicza 1924—1939].
  4. ↑ Komunikat dyslokacyjny jednostek KOP, część I, L.dz. 7000/O de B/27, 5 grudnia 1927, Archiwum Straży Granicznej, Zespół KOP, 541.1065.
  5. ↑ 1 2 3 Переформированы в полки.
  6. ↑ Переформирован в два батальона.
  7. ↑ Reorganizacja Baonów i Centralnej Szkoły Podoficerskiej, L.dz. 4160/tj/Og.Org./31, 21 sierpnia 1931, Archiwum Straży Granicznej, Zespół KOP, 541.1106.
  8. ↑ Komunikat dyslokacyjny jednostek KOP, część I, L.dz. 3000/Tjn./O de B, 1 grudnia 1929, Archiwum Straży Granicznej, Zespół KOP.
  9. ↑ Studium planu strategicznego Polski przeciwko Niemcom Kutrzeby i Mossora, opracował Marek Jabłonowski i Piotr Stawecki, Warszawa 1987, s. 132 i 155.
  10. ↑ Jerzy Prochwicz, Formacje Korpusu Ochrony Pogranicza w 1939 roku, Warszawa 2003.
  11. ↑ [web.archive.org/web/20080113102320/www.dws.xip.pl/wojna/jednostki/jednostka1.html Rafał Białkowski, Korpus Ochrony Pogranicza] (Internet Archive).
  12. ↑ Dziennik Personalny Ministra Spraw Wojskowych z 28 stycznia 1931 r., Nr 1, s. 30.
  13. ↑ Dziennik Personalny Ministra Spraw Wojskowych z 22 grudnia 1934 r., Nr 14, s. 277.

Отрывок, характеризующий Корпус охраны границы (Польша)

Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Корпус_охраны_границы_(Польша)&oldid=80357602»