Манчестерское дерби
Поделись знанием:
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
| Манчестерское дерби | |||
| Manchester derby | |||
| 172 матча с 1881 года | |||
| |||
| Манчестер, Англия | |||
| Стадионы: Хайд Роуд, Мейн Роуд, Этихад, Норт Роуд, Бэнк Стрит, Олд Траффорд | |||
| Победы и ничьи* | |||
|---|---|---|---|
| |||
| Последний матч | |||
| 10 сентября 2016 «Юнайтед» 1:2 «Сити» | |||
| Ближайший матч | |||
| 26 октября 2016, 20:00 BST «Юнайтед» — «Сити» * Данные обновлены 10 сентября 2016. Учтены все официальные матчи |
Манче́стерское де́рби (англ. Manchester derby), также известное как «манкуниа́нское де́рби» — название футбольных матчей между английскими клубами «Манчестер Сити» и «Манчестер Юнайтед». Как и любое другое футбольное противостояние, это дерби привлекает большое внимание со стороны болельщиков обеих команд, а также со стороны СМИ[1].
До 1960-х годов оба клуба в Англии часто называли просто «Манчестером» (особенно футбольные комментаторы), но затем, с ростом популярности и расширением географических границ футбола, эта общая принадлежность клубов к одному городу стала в большей степени фактором соперничества, а не единства. В 1889 году, после взрыва на шахте в Хайд Роуд, когда погибли 23 шахтёра, «Ардуик» (название «Манчестер Сити» до 1894 года) и «Ньютон Хит» (название «Манчестер Юнайтед» до 1903 года) сыграли товарищеский матч с целью сбора средств для помощи семьям погибших[2]. После Второй мировой войны, когда в ходе бомбардировок был частично разрушен «Олд Траффорд», «Юнайтед» на протяжении трёх лет выступал на «Мейн Роуд», стадионе «Сити». 6 февраля 2008 года клубы совместно участвовали в мероприятиях, связанных с 50-й годовщиной мюнхенской трагедии.
Годовой денежный оборот обоих клубов в 2010 году составил в общей сложности £410 млн (£125 млн у «Сити»[3] и £286 млн у «Юнайтед»[4]). Таким образом, Манчестер является одним из самых богатых футбольных городов Англии по денежному обороту, который составляет почти четверть всех доходов Премьер-лиги (£2 млрд)[5]. Манчестерское дерби пользуется большой популярностью не только в самом городе, но и за его пределами: так, матч Кубка Футбольной лиги между «Сити» и «Юнайтед», который состоялся 19 января 2010 года, посмотрели 8,3 млн телезрителей[6].
Содержание
История
Первая встреча между командами состоялась 12 ноября 1881 года, когда «Уэст Гортон Сент Маркс» — будущий «Манчестер Сити» — принял у себя на стадионе «Ньютон Хит» — будущий «Манчестер Юнайтед». Матч завершился со счётом 3:0 в пользу «язычников» («Юнайтед»), а «Эштон Рипортер» описал его как «„славную игру“»[7]. Первая встреча команд в Футбольной лиге состоялась в сезоне 1894/95, когда «Ньютон Хит» победил «Манчестер Сити» со счётом 5:2 на «Хайд Роуд». Однако, ещё до этого два клуба встречались в сезоне 1891/92 в рамках Футбольного альянса. В матче, который состоялся 10 октября 1891 года на «Норт Роуд» «Ньютон Хит» выиграл у «Ардуика» (тогдашнее название «Сити») со счётом 3:1 на глазах у 4000 зрителей[8]. Первая встреча между клубами в высшем дивизионе английского футбола состоялась в декабре 1906 года, когда «Сити» выиграл у «Юнайтед» со счётом 3:0 в матче Первого дивизиона; доходы от продажи билетов на этот матч превысили £1000, что на то время было очень большой суммой денег[9].
До Второй мировой войны многие футбольные болельщики в Манчестере посещали матчи «Сити» на одной неделе и матчи «Юнайтед» на следующей. Однако после войны между клубами началось серьёзное соперничество, и поддержка болельщиками сразу двух команд стала редкостью.
1970-е годы
Манчестерские дерби в 1970-е годы часто были очень жёсткими. В дерби, которое состоялось в декабре 1970 года, Джордж Бест в борьбе сломал ногу Глину Пардоу, из-за чего последний досрочно завершил карьеру, едва не потеряв ногу[10]. В следующем сезоне между клубами была зафиксирована ничья со счётом 3:3, а Фрэнсис Ли и Джордж Бест обвиняли друг друга в «нырянии». В первом дерби сезона 1973/74 игрок «Сити» Майк Дойл и игрок «Юнайтед» Лу Макари получили красные карточки. Оба футболиста отказались покинуть поле, и судье пришлось отправить обе команды в раздевалку, пока футболисты не признали своё удаление. Матч завершился со счётом 0:0[11].
Гол Дениса Лоу
Ответный матч в сезоне 1974/75 состоялся на «Олд Траффорд» в предпоследнем туре чемпионата («Юнайтед» оставалось ещё сыграть выездной матч со «Стоком»). Ставки были велики как никогда: «Юнайтед» должен был побеждать, чтобы избежать вылета из Первого дивизиона, хотя «красные дьяволы» также рассчитывали на победу «Норвича» над «Бирмингемом», чтобы результат манчестерского дерби имел какое-то значение. По прошествии 80 минут без забитых мячей, Фрэнсис Ли отдал пас на бывшего игрока «Юнайтед», ныне защищающего цвета «Сити», Дениса Лоу, который стоял спиной к воротам. Лоу инстинктивно ударил пяткой, не оставив никаких шансов вратарю «Юнайтед» Алексу Степни — мяч оказался в воротах. Игроки «Сити» подбежали поздравлять его с голом, но ошеломлённый Лоу покинул поле с опущенной головой, так как осознавал последствия этого гола для своего бывшего клуба. Позднее Лоу сказал про этот гол: «Я редко чувствовал себя настолько расстроенным, как в тот уикенд. В течение 19 лет я делал всё, чтобы забивать голы, но, в конце концов, забил один, который я не хотел забивать»[12]. После своего гола Лоу был сразу заменён. В последние минуты матча болельщики «Юнайтед» выбежали на поле, что вынудило судью остановить встречу. Однако результат остался неизменным, и «Юнайтед» выбыл во Второй дивизион. По итогам прошедших матчей стало ясно, что «Юнайтед» всё равно вылетел бы из Первого дивизиона, даже если бы сыграл с «Сити» вничью, но болельщики «Сити» до сих пор вспоминают этот матч как «день, когда Денис Лоу пяткой послал „Юнайтед“ во Второй дивизион». Вскоре после этого матча Денис Лоу завершил свою спортивную карьеру. Уже по итогам следующего сезона «Юнайтед» вернулся в Первый дивизион.
Настоящее время
В 1990-е годы в манчестерских дерби доминировал «Юнайтед» . В 1994 году «Юнайтед» разгромил «Сити» со счётом 5:0, а Андрей Канчельскис сделал в этом матче «хет-трик». В 2000-е годы «Юнайтед» выиграл девять матчей в Премьер-лиге и один — в Кубке Англии, а «Сити» одержал победу в пяти матчах Премьер-лиги.
В первом дерби нового тысячелетия на «Олд Траффорд» зрители увидели кульминацию длительной вражды между Роем Кином и Альфом-Инге Холандом. Вражда между ними началась в 1998 году, когда в матче против «Лидс Юнайтед» капитан «красных дьяволов» Рой Кин вышел один на один с вратарём, а Холанд преследовал его. Кин упал в штрафной соперника, получив разрыв крестообразных связок колена, а Холанд подбежал к нему, обвиняя в симуляции. Три года спустя, в дерби апреля 2001 года, Холанд был капитаном «Сити». Ближе к концу матча Кин ударил Холанда в колено прямой ногой, за что получил красную карточку. В автобиографии, опубликованной в 2002 году, Кин признался, что его удар в колено норвежца был преднамеренным с целью нанести травму. Это признание Кина стоило ему £150 000 штрафа и пятиматчевой дисквалификации, наложенных Футбольной ассоциацией. После этой травмы Холанд долго лечился, а в 2002 году досрочно завершил карьеру. Изначально он заявил, что его проблемы с коленом не связаны с травмой, нанесённой Кином, но позднее на медицинском обследовании выяснилось, что полученный удар усугубил более ранние травмы[13][14].
«Сити» выиграл последнее дерби на «Мейн Роуд» и первое дерби на своём новом стадионе, «Сити оф Манчестер».
В сезоне 2006/07 «Юнайтед» выиграл у «Сити» на «Олд Траффорд» со счётом 3:1, а затем одержал победу на «Сити оф Манчестер» со счётом 1:0 (победа в последнем матче обеспечила «Юнайтед» чемпионский титул Премьер-лиги).
В сезоне 2007/08 оба дерби выиграл «Манчестер Сити», 19 августа одержав победу на «Сити оф Манчестер» со счётом 1:0, а 10 февраля — на «Олд Траффорд» со счётом 2:1. Это была первая победа «Сити» на «Олд Траффорд» в чемпионате с апреля 1974 года и первый случай, когда «Сити» выиграл оба дерби в сезоне с сезона 1969/70.
В первом дерби сезона 2008/09 победу праздновал «Юнайтед». Уэйн Руни забил единственный мяч в этой встрече, а Криштиану Роналду был удалён за странный эпизод игры рукой. В ответном матче на «Олд Траффорд», который прошёл 10 мая 2009 года, победу вновь одержал «Юнайтед» со счётом 2:0.
Петер Шмейхель, выступавший и за «Юнайтед», и за «Сити», является обладателем рекорда в манкунианском дерби: за девять лет его выступлений на «Олд Траффорд» «Юнайтед» не проиграл ни одного дерби, а в единственном сезоне Шмейхеля на «Мейн Роуд» (последнем сезоне датчанина перед завершением карьеры) «Сити» обыграл «Юнайтед» на домашнем стадионе.
В первом дерби сезона 2011/12 «Сити» разгромил «Юнайтед» на его поле со счетом 6:1. Во втором дерби «Сити» опять же обыграл «Юнайтед» со счетом 1:0.[15]
9 декабря 2012 года «Сити» проиграл на своём поле в матче Премьер-лиги со счетом 2:3. Исход матча решил ван Перси, забив победный гол в добавленное время. 8 апреля 2013 «Сити», находясь «в гостях», обыграл «Юнайтед» со счетом 2:1 благодаря голу Серхио Агуэро, который вышел на 71-й и забил на 78-й минуте матча.
В сезоне 2013/2014 «Манчестер Сити» одержал победу дома 22 сентября 2013 года, разгромив «Юнайтед» со счётом 4:1, а затем и на выезде, обыграв «Юнайтед» со счётом 3:0.
В сезоне 2014/15 «Сити» выиграл свой домашний матч 2 ноября 2014 года, а на «Олд Траффорд» 12 апреля 2015 года победу со счётом 4:2 одержал «Юнайтед».
В сезоне 2015/16 команды сыграли вничью на «Олд Траффорд» 25 октября, а в матче на «Этихаде» победу с минимальным счётом одержал «Юнайтед».
Статистика
По состоянию на конец сезона 2015/2016, команды провели между собой 171 матч во всех турнирах. «Юнайтед» выиграл 71 матч, «Сити» — 49 матчей, а в оставшемся 51 матче была зафиксирована ничья[16].
Крупнейшей победой в истории дерби стала победа «Сити» 23 января 1926 года со счётом 6:1. 23 октября 2011 года «Сити» повторил этот результат; обе победы были одержаны на поле соперника. Оба клуба по разу выигрывали в дерби со счётом 5:0 («Сити» в 1955 году, «Юнайтед» в 1994 году). Самая высокая посещаемость на манчестерском дерби была зафиксирована 20 сентября 1947 года на «Мейн Роуд», составив 78 000 зрителей[17].
Статистика матчей
| Турнир | Победы «Сити» | Ничьи | Победы «Юнайтед» |
|---|---|---|---|
| Чемпионат | 43 | 50 | 61 |
| Кубок Англии | 3 | 0 | 6 |
| Кубок Футбольной лиги | 3 | 1 | 2 |
| Суперкубок Англии | 0 | 0 | 2 |
| Итого | 49 | 51 | 71 |
| Всего матчей | 171 | ||
Лучшие бомбардиры дерби[18]
| Игрок | Клуб | Голы |
|---|---|---|
 Уэйн Руни
|
Манчестер Юнайтед | 11 |
| Фрэнсис Ли
|
Манчестер Сити | 10 |
| Джо Хейз
|
Манчестер Сити | 10 |
| Бобби Чарльтон
|
Манчестер Юнайтед | 9 |
| Колин Белл
|
Манчестер Сити | 8 |
 Эрик Кантона
|
Манчестер Юнайтед | 8 |
| Брайан Кидд
|
Манчестер Юнайтед Манчестер Сити |
8 |
| Джо Спенс
|
Манчестер Юнайтед | 8 |
| Деннис Вайоллет
|
Манчестер Юнайтед | 7 |
| Пол Скоулз
|
Манчестер Юнайтед | 7 |
* В статистику не включён отменённый матч в сезоне 1960/61.
Достижения двух клубов
«Сити» выиграл свой первый трофей национального уровня в 1904 году, став обладателем Кубка Англии; первым трофеем «Юнайтед» национального уровня стал чемпионский титул в сезоне 1907/08. В сезоне 1967/68 «Сити» и «Юнайтед» заняли в высшем дивизионе английского чемпионата первое и второе места соответственно: до 2012 года это был единственный случай, когда команды из Манчестера занимали два высших места в чемпионате. Однако в сезоне 2011/12 эта конфигурация повторилась, причём оба клуба набрали одинаковое число очков, и чемпионский титул был присуждён «Сити» по разнице мячей. Клубы сыграли между собой в трёх полуфиналах национальных кубков (два в Кубке Англии и один в Кубке Футбольной лиги), но ни разу не встречались в финалах кубковых турниров.
- Данные приведены по состоянию на 7 августа 2016 года
| Клуб | Чемпионат | Кубок Англии | Кубок Футбольной лиги |
Суперкубок Англии |
Лига чемпионов УЕФА |
Кубок УЕФА | Кубок обладателей кубков |
Суперкубок УЕФА |
Межконт. кубок |
Клубный ЧМ |
Итого |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Манчестер Юнайтед | 20 | 12 | 4 | 21 | 3 | 0 | 1 | 1 | 1 | 1 | 64 |
| Манчестер Сити | 4 | 5 | 4 | 4 | 0 | 0 | 1 | 0 | 0 | 0 | 18 |
| Оба клуба | 24 | 17 | 8 | 25 | 3 | 0 | 2 | 1 | 1 | 1 | 82 |
Результаты матчей
Результаты в чемпионате Англии
|
«Манчестер Сити» против «Манчестер Юнайтед»
|
«Манчестер Юнайтед» против «Манчестер Сити»
|
Встречи команд в кубковых матчах
| Дата | Стадион | Матчи | Турнир | Зрители | ||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Команда 1 | Счёт | Команда 2 | ||||
| 3 октября 1891 | Норт Роуд | Ньютон Хит | 5:1 | Ардуик | 1 квал. раунд Кубка Англии | 11 000 |
| 27 марта 1926 | Брэмолл Лейн | Манчестер Юнайтед | 0:3 | Манчестер Сити | Полуфинал Кубка Англии | 46 450 |
| 24 февраля 1955 | Мейн Роуд | Манчестер Сити | 2:0 | Манчестер Юнайтед | 4 раунд Кубка Англии | 75 000 |
| 24 октября 1956 | Мейн Роуд | Манчестер Сити | 0:1 | Манчестер Юнайтед | Суперкубок Англии 1956 | 30 495 |
| 3 декабря 1969 | Мейн Роуд | Манчестер Сити | 2:1 | Манчестер Юнайтед | Полуфинал Кубка Футбольной лиги | 55 799 |
| 17 декабря 1969 | Олд Траффорд | Манчестер Юнайтед | 2:2 | Манчестер Сити | Полуфинал Кубка Футбольной лиги | 63 418 |
| 24 января 1970 | Олд Траффорд | Манчестер Юнайтед | 3:0 | Манчестер Сити | 4 раунд Кубка Англии | 63 417 |
| 9 октября 1974 | Олд Траффорд | Манчестер Юнайтед | 1:0 | Манчестер Сити | 3 раунд Кубка Футбольной лиги | 55 169 |
| 12 ноября 1975 | Мейн Роуд | Манчестер Сити | 4:0 | Манчестер Юнайтед | 4 раунд Кубка Футбольной лиги | 50 182 |
| 10 января 1987 | Олд Траффорд | Манчестер Юнайтед | 1:0 | Манчестер Сити | 3 раунд Кубка Англии | 54 294 |
| 18 февраля 1996 | Олд Траффорд | Манчестер Юнайтед | 2:1 | Манчестер Сити | 5 раунд Кубка Англии | 42 692 |
| 14 февраля 2004 | Олд Траффорд | Манчестер Юнайтед | 4:2 | Манчестер Сити | 5 раунд Кубка Англии | 67 228 |
| 19 января 2010 | Сити оф Манчестер | Манчестер Сити | 2:1 | Манчестер Юнайтед | Полуфинал Кубка Футбольной лиги | 46 067 |
| 27 января 2010 | Олд Траффорд | Манчестер Юнайтед | 3:1 | Манчестер Сити | Полуфинал Кубка Футбольной лиги | 74 576 |
| 16 апреля 2011 | Уэмбли | Манчестер Сити | 1:0 | Манчестер Юнайтед | Полуфинал Кубка Англии | 86 549 |
| 7 августа 2011 | Уэмбли | Манчестер Сити | 2:3 | Манчестер Юнайтед | Суперкубок Англии 2011 | 77 169 |
| 8 января 2012 | Этихад | Манчестер Сити | 2:3 | Манчестер Юнайтед | 3 раунд Кубка Англии | 46 808 |
| Победы «Сити» | Победы «Юнайтед» | Ничьи |
|---|---|---|
| 6 | 10 | 1 |
Общие игроки и тренеры
Футболисты, игравшие за оба клуба
| Игрок | Выступления за «Сити» | Выступления за «Юнайтед» | ||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Годы | Матчи в лиге |
Голы в лиге |
Годы | Матчи в лиге |
Голы в лиге | |
 Боб Миларви
|
1891—1896 | 69 | 12 | 1890—1891 | 22 | 4 |
 Билли Мередит
|
1894—1906 1921—1924 |
339 28 |
129 0 |
1906—1921 | 303 | 35 |
| Берт Рид
|
1895—1902 | 115 | 2 | 1902—1908 | 35 | 0 |
| Джо Кэссиди
|
1900—1901 | 32 | 14 | 1893 1893—1900 |
174 | 100 |
| Фрэнк Барретт
|
1901—1902 | 5 | 0 | 1896—1900 | 118 | 0 |
| Джимми Бэннистер
|
1902—1906 | 45 | 21 | 1906—1909 | 57 | 7 |
| Сэнди Тернбулл
|
1902—1906 | 110 | 53 | 1906—1915 | 220 | 90 |
| Герберт Берджесс
|
1903—1906 | 85 | 2 | 1906—1910 | 49 | 0 |
| Джордж Ливингстон
|
1903—1906 | 81 | 19 | 1909—1914 | 43 | 4 |
| Хорас Блу
|
1906 | 1 | 0 | 1906 | 1 | 0 |
| Герберт Брумфилд
|
1908—1910 | 4 | 0 | 1907—1908 | 9 | 0 |
| Уилф Вудкок
|
1920—1922 | 15 | 2 | 1912—1920 | 58 | 20 |
| Билл Дейл
|
1931—1938 | 237 | 0 | 1925—1931 | 64 | 0 |
| Гарри Роули
|
1932—1933 | 18 | 4 | 1928—1932 1934—1937 |
95 78 |
24 27 |
| Денис Лоу
|
1960—1961 1973—1974 |
44 24 |
21 9 |
1962—1973 | 309 | 171 |
| Брайан Кидд
|
1976—1979 | 98 | 44 | 1963—1974 | 203 | 52 |
 Вин Дэвис
|
1971—1972 | 45 | 8 | 1972—1973 | 16 | 4 |
 Сэмми Макилрой
|
1985—1986 | 13 | 1 | 1971—1982 | 342 | 57 |
| Питер Барнс
|
1974—1979 1987—1988 |
115 8 |
15 0 |
1985—1987 | 20 | 2 |
| Джон Гидман
|
1986—1988 | 53 | 1 | 1981—1986 | 95 | 4 |
| Питер Бирдсли
|
1998 | 6 | 0 | 1982—1983 | 0 | 0 |
| Марк Робинс
|
1999 | 2 | 0 | 1986—1992 | 48 | 11 |
 Андрей Канчельскис
|
2001 | 10 | 0 | 1991—1995 | 123 | 28 |
 Петер Шмейхель
|
2002—2003 | 29 | 0 | 1991—1999 | 292 | 0 |
| Терри Кук
|
1999—2002 | 20 | 2 | 1994—1999 | 4 | 0 |
| Энди Коул
|
2005—2006 | 22 | 9 | 1995—2001 | 195 | 93 |
 Карлос Тевес
|
2009—2013 | 106 | 57 | 2007—2009 | 63 | 19 |
| Оуэн Харгривз
|
2011—2012 | 1 | 0 | 2007—2011 | 27 | 2 |
Играли за один клуб, тренировали другой
| Тренер | Играл за клуб | Тренировал клуб | |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Клуб | Годы | Матчи в лиге |
Голы в лиге |
Клуб | Годы | И | В | Н | П | % побед | |
| Мэтт Басби
|
Манчестер Сити | 1928—1936 | 226 | 14 | Манчестер Юнайтед | 1945—1969 1970—1971 |
1120 21 |
565 11 |
263 3 |
292 7 |
50,45 52,38 |
| Стив Коппелл
|
Манчестер Юнайтед | 1975—1983 | 322 | 53 | Манчестер Сити | 1996 | 6 | 2 | 1 | 3 | 33,33 |
| Марк Хьюз
|
Манчестер Юнайтед | 1980—1986 1988—1995 |
89 256 |
37 82 |
Манчестер Сити | 2008—2009 | 77 | 36 | 15 | 26 | 46,75 |
Тренеры, работавшие в обоих клубах
| Тренер | Карьера в «Сити» | Карьера в «Юнайтед» | ||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Годы | И | В | Н | П | % побед | Годы | И | В | Н | П | % побед | |
| Эрнест Мангнэлл
|
1912—1924 | 350 | 151 | 117 | 82 | 43,14 | 1903—1912 | 471 | 242 | 139 | 90 | 51,38 |
Напишите отзыв о статье "Манчестерское дерби"
Примечания
- ↑ Mark Ogden. [www.worldfootballdaily.com/b/Manchester-City-versus-Manchester-United:-Bigger,-noisier-and-more-important-than-any-other-game/115989862975332135.html Manchester City versus Manchester United: Bigger, noisier and more important than any other game] (англ.). The Telegraph (8 November 2010).
- ↑ [www.mcfc.co.uk/The-Club/Club-History Club history - The Club - Manchester City FC: 1889] (англ.). MCFC.co.uk. [www.webcitation.org/68FrqZLc4 Архивировано из первоисточника 8 июня 2012].
- ↑ [menmedia.co.uk/manchestereveningnews/news/s/1337149_manchester_city_run_up_losses_of_121m Manchester City run up losses of £121m] (англ.), Manchester Evening News (01.10.2010).
- ↑ [www.itv.com/sport/football/news/generalnews/manchester-united-financial-results-620683122.html Manchester United financial results] (англ.), ITV (08.10.2010).
- ↑ [www.bbc.co.uk/news/10249068 English football's financial challenges] (англ.). BBC (08.06.2010). — «Premier League revenues: £1.98bn» [www.webcitation.org/68FrsQMIc Архивировано из первоисточника 8 июня 2012].
- ↑ [www.guardian.co.uk/media/2010/jan/20/tevez-heroics-bad-news-itv TV ratings: Tevez heroics bad news for ITV as well as Manchester United] (англ.). The Guardian (20.01.2010). [www.webcitation.org/68FrtbhE5 Архивировано из первоисточника 8 июня 2012].
- ↑ Gary James, Manchester: The Greatest City (Polar Publishing, 2002), 12.
- ↑ [red11.org/mufc/ShowAllResultsAgainstOpponent.do Results archive. Red11.org.]
- ↑ Manchester City v Manchester United match programme. Chapter «A quick look back». P. 17. 30.09.1967.
- ↑ Ibid., 283.
- ↑ [www.manchesteronline.co.uk/sport/football/manchesterunited/s/75/75373_derby_day_memories_lou_macari.html Derby day memories: Lou Macari. Manchester Evening News.]
- ↑ Manchester: The Greatest City, p.300
- ↑ [www.manchesteronline.co.uk/sport/football/manchesterunited/s/20/20612_keane_wants_helping_hand_from_haaland.html Keane wants helping hand from Haaland. Manchester Evening News.]
- ↑ [soccernet.espn.go.com/news/story?id=257933&cc=5739City decide against Keane legal action. ESPN Soccernet.]
- ↑ [lenta.ru/news/2012/05/01/manchester/ «Манчестер Сити» во второй раз в сезоне обыграл «Юнайтед»] (рус.). Lenta.ru (01.05.2012). Проверено 31 августа 2012. [www.webcitation.org/6BduD7nIQ Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
- ↑ [www.stretfordend.co.uk/opponents/mancity.html United versus Manchester City] (англ.). StretfordEnd.co.uk. [www.webcitation.org/68Frueduy Архивировано из первоисточника 8 июня 2012].
- ↑ [www.mcfcstats.com Opponents: Manchester United. Mcfcstats.com derby statistics.]
- ↑ Julian Baskcomb & Julia Byrne (ред.) Manchester City Official Handbook 1997-98, Polar, 1997, стр. 99—101.
Ссылки
- [www.fifa.com/classicfootball/stories/classicderby/news/newsid=1055098.html Манчестерское дерби] на сайте FIFA (англ.)
- [www.independent.co.uk/sport/football/premier-league/derby-with-more-history-than-antipathy-624661.html Derby with more history than antipathy] (статья в газете The Independent) (англ.)
| ||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Манчестерское дерби
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
