Кантона, Эрик

Эрик Кантона
Общая информация
Полное имя	Эрик Даниэль Пьер Кантона
Прозвища	Король Эрик (англ. King Eric) Король (фр. Le Roi)
Родился
Гражданство
Рост	188 см
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру игрока
Карьера
Молодёжные клубы
1977—1980	Ле Кейоль
1980—1981	Ницца
1981—1982	Осер
Клубная карьера*
1982—1988	Осер	82 (23)
1982—1985	→  Осер B	64 (50)
1985—1986	→  Мартиг	15 (4)
1988—1991	Олимпик (Марсель)	40 (13)
1989	→  Бордо	11 (6)
1989—1990	→  Монпелье	33 (10)
1990	→  Олимпик B (Марсель)	1 (0)
1991	Ним Олимпик	16 (2)
1991—1992	Лидс Юнайтед	28 (9)
1992—1997	Манчестер Юнайтед	143 (64)
1983—1997	Всего за карьеру	433 (181)
Национальная сборная**
1986—1988	Франция (до 21)	8 (7)
1987—1995	Франция	45 (20)
2005	Франция (пляж.)	1 (1)
Тренерская карьера
2005—2011	Франция (пляж.)
2011—2012	Нью-Йорк Космос	спорт. дир.
Международные медали
Пляжный футбол
Чемпионаты мира
Золото	Рио-де-Жанейро 2005
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Эри́к Даниэ́ль Пьер Кантона́ (фр. Éric Daniel Pierre Cantona; род. 24 мая 1966 года в Марселе, Франция) — французский футболист, нападающий. Наиболее известен по своим выступлениям за сборную Франции и английский клуб «Манчестер Юнайтед», с которым выиграл четыре чемпионских титула Премьер-лиги. До сих пор является легендой среди болельщиков «Юнайтед», которые дали ему прозвище «Король Эрик» (King Eric). Завершил карьеру игрока в 1997 году, после чего снимался в кино. Одной из работ Эрика Кантона как актёра стала роль Монсеньора де Фуа в исторической драме «Елизавета». В 2011—2012 годах работал спортивным директором клуба «Нью-Йорк Космос». Ему посвятил свой фильм «В поисках Эрика» британский кинорежиссёр Кен Лоуч.

Карьера во Франции

Кантона начал футбольную карьеру во французском «Осере». Проведя два года в молодёжном составе, он дебютировал за основную команду в 1983 году.

В 1984 году Кантона был призван на военную службу. Через год он был демобилизован и отдан в аренду в «Мартиг», клуб второго дивизиона французского чемпионата. В 1986 году Эрик вернулся в «Осер» и подписал с клубом профессиональный контракт. Молодого нападающего заметил главный тренер сборной Франции Анри Мишель, и в 1987 году Эрика призвали в национальную сборную. В том же году впервые проявились дисциплинарные проблемы: Кантона ударил в лицо своего одноклубника Брюно Мартини, за что был оштрафован на крупную сумму.

В следующем году Кантона получил 3 месяца дисквалификации за опасный подкат против защитника «Нанта» Мишеля Тер-Закаряна. На уровне сборной Эрик добился успеха, выиграв с молодёжной сборной Франции молодёжный чемпионат Европы, после завершения которого перешёл в «Марсель» (клуб, за который он болел с детства) за рекордную для Франции сумму в 2 млн фунтов. Дисциплинарные нарушения продолжались: Кантона в телевизионном интервью публично назвал тренера сборной Франции Анри Мишеля «мешком дерьма», за что был отстранён от игр за национальную сборную на год. В январе 1989 года во время товарищеского матча «Марселя» против московского «Торпедо» Кантона, недовольный своей заменой, выбил мяч на трибуны, порвал на себе футболку и бросил её в арбитра. Клуб отстранил его от игр на месяц.

В 1989 году Кантона перешёл в «Бордо» на правах аренды, а через 6 месяцев был арендован на год клубом «Монпелье». В «Монпелье» Кантона во время ссоры с одноклубником Жан-Клодом Лемультом бросил бутсы ему в лицо. После этого инцидента шесть одноклубников потребовали, чтобы Кантона ушёл из команды, однако за него заступились Лоран Блан и Карлос Вальдеррама, и Эрик отделался десятидневной дисквалификацией. Кантона помог «Монпелье» выиграть Кубок Франции, забив в этом турнире 6 голов в 4 встречах, в том числе победный гол в полуфинале турнира. Руководство «Марселя» решило вернуть набравшего отличную форму Эрика в команду. Кантона прилично заиграл в «Марселе», который теперь возглавлял Франц Беккенбауэр, но президент клуба Бернар Тапи был недоволен результатами, которые показывала команда, и уволил Беккенбауэра. Новым тренером «Марселя» был назначен Раймон Гуталс, с которым у Кантона сразу не заладились отношения, равно как и с президентом клуба. После победы «Марселя» в чемпионате Франции в 1991 году Кантона перешёл в «Ним Олимпик».

В декабре 1991 года, играя за «Ним», Кантона, несогласный с решением арбитра, бросил в него мяч. После этого Эрика вызвали в дисциплинарный комитет Федерации футбола Франции и дисквалифицировали на один месяц. Услышав решение комитета, Кантона подошёл к каждому из его членов, назвав их «идиотами». Дисквалификацию продлили до трёх месяцев. Это было окончательным ударом для Кантона, объявившего о завершении футбольной карьеры в декабре 1991 года.

Тренер национальной сборной Мишель Платини, страстный поклонник Кантона, убедил его продолжить карьеру игрока. По совету Жерара Улье Эрик решил сменить чемпионат и переехать в Англию.

Карьера в Англии

«Лидс Юнайтед»

6 ноября 1991 года, после победы «Ливерпуля» над «Осером» со счётом 3:0 в ответной игре второго круга Кубка УЕФА на «Энфилде», тренер «Ливерпуля» Грэм Сунесс встретился с Мишелем Платини. Платини сказал, что знает игрока, который хотел бы играть за «Ливерпуль», и имя этого игрока — Эрик Кантона. Сунесс поблагодарил Платини за предложение, но предпочёл отказаться, не желая связываться с «проблемным» игроком. В январе 1992 года Кантона перешёл в «Шеффилд Уэнсдей» на условиях испытательного контракта. Через некоторое время ему предложили продлить испытательный срок на неделю, но Кантона отказался и перешёл в «Лидс Юнайтед» за 900 тысяч фунтов. В этом же году «Лидс» выиграл последний чемпионат Англии «старого образца» (Первый дивизион) — в следующем году была образована Премьер-лига. Кантона помог клубу выиграть Суперкубок Англии в матче против «Ливерпуля». «Лидс» победил со счётом 4:3, а Кантона в этом матче сделал «хет-трик».

В ноябре 1992 года Кантона перешёл в «Манчестер Юнайтед» за 1,2 млн фунтов. Говард Уилкинсон, главный тренер «Лидса», хотел избавиться от Кантона, тогда как поклонники клуба восприняли эту новость негативно. После ухода Кантона «Лидс» провёл неудачный сезон в Премьер-лиге сезона 1992/93, заняв 17-е место из 22-х.

«Манчестер Юнайтед»

Кантона дебютировал за «Манчестер Юнайтед» на «Эштадиу да Луж» в Лиссабоне в товарищеском матче против «Бенфики», который проводился в честь 50-летия Эйсебио. Первую игру за «Манчестер Юнайтед» в чемпионате Кантона провёл 6 декабря 1992 года, выйдя на замену во втором тайме манчестерского дерби против «Манчестер Сити» на «Олд Траффорд». «Юнайтед» выиграл эту встречу со счётом 2:1.

До подписания контракта с Эриком Кантона, сезон 1992/93 начинался для «Манчестер Юнайтед» не лучшим образом. У команды возникла проблема с забиванием голов: Брайан Макклер и Марк Хьюз явно не набрали форму, а приобретённый летом Дион Даблин сломал ногу в самом начале сезона. Кантона помог «Манчестеру» преодолеть игровой кризис, быстро вписавшись в игру команды. Он не только забивал голы, но и создавал голевые моменты для других игроков. Первый гол за «Юнайтед» Эрик забил в матче против «Челси» на «Стэмфорд Бридж» 19 декабря 1992 года (встреча завершилась вничью — 1:1). 9 января 1993 года во встрече с «Тоттенхэм Хотспур» Кантона забил один мяч и принял участие в остальных голах своей команды; матч завершился победой «Юнайтед» со счётом 4:1. Однако талант Эрика был сопоставим с его тяжёлым характером: в матче с «Лидс Юнайтед» на «Элланд Роуд» Кантона плюнул в одного из болельщиков «Лидса», за что был оштрафован руководством Премьер-лиги на 1 тыс. фунтов.

В течение последующих двух лет «Манчестер Юнайтед» демонстрировал великолепную форму, выиграв первый в истории розыгрыш Премьер-лиги в сезоне 1992/93 (Кантона стал единственным игроком, который выиграл два чемпионских титула подряд с разными клубами). В следующем сезоне «Юнайтед» сделал «дубль», добавив к чемпионскому титулу Кубок Англии, одолев в финальном матче лондонский «Челси» со счётом 4:0 (Кантона забил два гола с пенальти). Французского нападающего признали лучшим игроком сезона 1993/94 по версии Профессиональной футбольной ассоциации. Дисциплинарные проблемы продолжали преследовать Эрика — за сезон он получил рекордные 4 красные карточки в Премьер-лиге.

Следующий сезон был омрачён инцидентом, произошедшим 25 января 1995 года в гостевом мачте против «Кристал Пэласа». Во время матча защитник хозяев Ричард Шоу прихватил Эрика за футболку, на что вспыльчивый француз ответил, ударив обидчика ногой. Судья немедленно предъявил французу красную карточку. Покидая поле, Кантона поддался на провокацию болельщика «Кристал Пэлас» Мэттью Симмонса, запрыгнув на трибуны и ударив последнего ногой в стиле «кун-фу», за чем последовала серия ударов кулаками.

Позднее Симмонсу были предъявлены обвинения в угрожающих заявлениях и поведении, а после оглашения вердикта «виновен» хулиган набросился на государственного обвинителя прямо в зале заседания, перепрыгнув скамью и нанеся служителю закона такой же удар в прыжке, какой ранее нанёс ему Кантона. Симмонса приговорили к 7 дням тюремного заключения, но фактически он провёл за решёткой лишь 24 часа, после чего был отпущен. На пресс-конференции, которая состоялась позднее, Кантона произнёс одну из своих самых известных фраз. Отвечая на заявление, что журналисты будут постоянно следить за его поведением, Кантона сказал: «Если чайки летят за траулером, так это только потому, что они ждут, когда сардины выбросят в море». После этой фразы Эрик поднялся со своего места и покинул зал, оставив в недоумении собравшихся репортёров. Его приговорили к 120 часам исправительных работ за нападение на болельщика, дисквалифицировали от всех игр до октября и выписали штраф в размере 10 тысяч фунтов.

Исполнительный директор Футбольной ассоциации Англии Грэм Келли назвал этот инцидент «позорным пятном» на репутации футбола. «Манчестер Юнайтед» дополнительно оштрафовал Кантона в размере его двух недельных зарплат. Кроме того, Эрика лишили капитанской повязки в сборной Франции. «Юнайтед» в том сезоне уступил чемпионский титул «Блэкберну».

После этого инцидента много говорили о том, что Кантона уедет из Англии, когда завершится его дисквалификация, но Алекс Фергюсон убедил его остаться в команде. В начале нового сезона «Юнайтед» продал ряд ключевых игроков, заменив их футболистами из молодёжной команды, поэтому мало кто видел в «Манчестер Юнайтед» реальных претендентов на чемпионство. Огромное внимание было приковано к первой игре Кантона после отбытия дисквалификации против «Ливерпуля» 1 октября 1995 года. В течение 2 минут после начала встречи Кантона сделал голевую передачу на Ники Батта, а потом забил гол с пенальти, назначенного за снос Райана Гиггза. Восемь месяцев без игровой практики сказывались на кондициях Эрика, и он набрал хорошую форму только к Рождеству. Его голы помогли «Манчестеру» вернуться в чемпионскую гонку, хотя в январе 1995 года «Юнайтед» отставал от лидировавшего «Ньюкасла» на 12 очков. Последовала серия победных матчей с минимальным счётом 1:0, в которых забивал Кантона, и решающая победа со счётом 3:0 над «Мидлсбро» на «Риверсайд Стэдиум», которая стала определяющей в борьбе за чемпионский титул (первый гол в этой игре забил Кантона). В финале Кубка Англии против «Ливерпуля» Эрик забил гол, оказавшийся победным. За 5 минут до завершения матча после подачи углового слева голкипер «Ливерпуля» Дэвид Джеймс сыграл на выходе, выбив мяч кулаками в поле. Мяч отлетел к линии штрафной, где его поджидал Кантона, отправивший кожаную сферу отличным ударом правой ноги «парашютом» в сетку ворот. «Юнайтед» победил, а французский нападающий стал первым иностранным футболистом, поднявшим Кубок Англии в ранге капитана. Кантона искупил свою вину за прошлогодний скандал своей великолепной игрой, а на пресс-конференции после окончания матча заявил: «Знаете, такова жизнь. В ней бывают взлёты и падения». «Манчестер Юнайтед» стал первым английским клубом, взявшим «дубль» (чемпионат и Кубок Англии) два раза.

Кантона вёл «Манчестер Юнайтед» к всё новым победам и воодушевлял своим примером молодых футболистов — Райана Гиггза, Дэвида Бекхэма, Пола Скоулза и Гари Невилла. «Юнайтед» защитил чемпионский титул в сезоне 1996/97, а Кантона стал чемпионом в четвёртый раз за пять лет своего пребывания в «Юнайтед» (или в шестой раз за семь лет, если учитывать титулы, выигранные с «Марселем» и «Лидсом») — исключением стал лишь 1995 год, большую часть которого Эрик пропустил из-за дисквалификации. В конце сезона 1996/97, после поражения «Манчестера» от дортмундской «Боруссии» в полуфинале Лиги чемпионов, 30-летний Кантона объявил, что он завершает футбольную карьеру. Эта новость шокировала болельщиков «Юнайтед», для которых Эрик стал живой легендой. Последним официальным матчем француза за «Манчестер Юнайтед» стала встреча против «Вест Хэма» 11 мая 1997 года. Через пять дней, 16 мая, Кантона сыграл свой прощальный матч, товарищескую встречу против «Ковентри Сити», проводившуюся в дань памяти о Дэвиде Буссте на «Хайфилд Роуд». Игра закончилась со счётом 2:2, Эрик забил оба мяча за «Юнайтед». Всего за свою карьеру в клубе Кантона забил 82 гола, в том числе 65 голов в Премьер-лиге, 10 голов в Кубке Англии и 5 голов в Лиге чемпионов.

В 2004 году Кантона заявил: «Я так горд, что болельщики всё ещё поют моё имя, но боюсь, что завтра они перестанут. Боюсь, потому что я люблю это. А всё, что мы любим, мы боимся потерять».

В 2006 году в газете The Sun было опубликовано заявление Эрика о том, что «Манчестер Юнайтед» «потерял свою душу», а нынешний состав команды — «стадо баранов». Легенда «Олд Траффорд» вспоминал времена ярких личностей, шоу-менов, вроде себя и Джорджа Беста, жаловался, что эти времена прошли, обвинил «красных дьяволов» в измене своему игровому стилю в угоду скучному футболу, нацеленному на результат. В августе того же года в седьмом номере журнала United Magazine вышла статья, где Кантона заявил, что он вернётся в «Манчестер Юнайтед» лишь в качестве «первого номера» (то есть только как главный тренер, а не ассистент) и в этом случае создаст команду «непохожую ни на одну другую», которая будет играть так, как лично он, Эрик Кантона, считает, нужно играть в футбол.

Кантона выступил против приобретения клуба Глейзером и заявил, что он не вернётся в «Манчестер Юнайтед», даже в качестве главного тренера, пока семья Глейзеров владеет клубом. Это заявление разочаровало многих болельщиков «Манчестер Юнайтед»: по результатам опроса, проведённого летом 2000 года, большинство болельщиков клуба проголосовало за кандидатуру Кантона в качестве будущего главного тренера команды после ухода сэра Алекса Фергюсона.

Карьера в сборной

Эрик Кантона дебютировал за сборную, возглавляемую тогда Анри Мишелем, в матче против команды ФРГ в августе 1987 года. В сентябре 1988 года Кантона, расстроенный тем, что его не включили в состав сборной, оскорбил Мишеля в ходе телевизионного интервью, за что был дисквалифицирован главным тренером французов от участия во всех международных матчах на неопределённое время. Однако Мишеля вскоре уволили за непопадание Франции на чемпионат мира 1990 года.

Новым тренером сборной Франции был назначен Мишель Платини. Он первым делом вернул в сборную Эрика Кантона, который являлся одним из его фаворитов. Платини заявил, что Кантона будет вызываться в сборную, пока он играет в футбол на высоком уровне. Он был инициатором переезда Эрика в Англию после периода неудач во французском чемпионате. Франция пробилась на чемпионат Европы 1992, проходивший в Швеции, но не смогла выиграть ни одного матча, несмотря на многообещающее партнёрство нападающих Эрика Кантона и Жана-Пьера Папена. После завершения чемпионата Европы Платини ушёл в отставку, уступив место главного тренера национальной команды Жерару Улье.

Франция под руководством Улье не смогла пробиться на чемпионат мира 1994 года в США, проиграв в решающем квалификационном матче сборной Болгарии со счётом 1:2. Ошибка полузащитника французов Давида Жинола привела к голу болгарского форварда Эмила Костадинова, ставшего победным для Болгарии. После матча Кантона обвинил в поражении Жинола. Улье был уволен, а новым тренером сборной стал Эме Жаке.

Жаке начал перестраивать игру национальной сборной во время подготовки к чемпионату Европы 1996 года и назначил Кантона капитаном. Однако уже в январе 1995 года произошёл инцидент в «Селхерст Парк», после чего Кантона получил длительную дисквалификацию. К моменту завершения дисквалификации Кантона потерял свою роль плеймейкера французской сборной из-за появления новой звезды в лице молодого Зинедина Зидана. Жаке обновил состав сборной, пригласив ряд молодых футболистов, и начал строить игру вокруг Зидана. Кантона, Папен и Жинола больше не призывались в сборную, пропустив Евро-1996. Многие критиковали Жаке за то, что он отказался от приглашения в сборную Эрика Кантона, набравшего великолепную форму в Английской Премьер-лиге, но главный тренер французов заявил, что сборная хорошо играет и без Кантона и он верит в молодых игроков.

Кантона до сих пор сохраняет обиду на руководство национальной сборной Франции, одновременно восхищаясь своей «приобретённой родиной»: по ходу Евро-2004 и чемпионата мира 2006 Кантона болел за сборную Англии, а не за Францию.

Матчи и голы Кантона за сборную Франции

Итого: 45 матчей / 20 голов; 25 побед, 13 ничьх, 7 поражений.

Достижения

Командные достижения

Марсель

• Чемпион Первого дивизиона Франции: 1990/91
• Обладатель Кубка Франции: 1989

Монпелье

• Обладатель Кубка Франции: 1990

Лидс Юнайтед

• Чемпион Первого дивизиона Футбольной лиги: 1991/92
• Обладатель Суперкубка Англии: 1992

Манчестер Юнайтед

• Чемпион Премьер-лиги (4): 1992/93, 1993/94, 1995/96, 1996/97
• Обладатель Кубка Англии (2): 1994, 1996
• Обладатель Суперкубка Англии (3): 1993, 1994, 1996

Личные достижения

• Обладатель «Бронзового мяча» третьего футболиста Европы (по версии журнала France Football): 1993
• Лучший футболист Европы (Onze d’Or): 1996
• Игрок года по версии футболистов ПФА: 1994
• Футболист года по версии АФЖ: 1996
• Включён в «команду года» по версии ПФА: 1993/94
• Обладатель приза сэра Мэтта Басби (2): 1993/94, 1995/96
• Введён в Зал славы английского футбола: 2002
• Входит в состав символической сборной Премьер-лиги по итогам десятилетия (1993—2003): 2003
• Входит в список «ФИФА 100»

Работа в кино

Ещё до окончания карьеры футболиста Эрик Кантона начал сниматься в кино. Его дебютным фильмом стала «Любовь в лугах» (1995) Этьена Шатилье, где Кантона исполнил одну из второстепенных ролей. В дальнейшем он стал востребованным актёром и продолжил регулярно играть в кино (в частности, в картине «Елизавета» (1998), получившей несколько премий BAFTA). В 2009 году Кантона исполнил роль самого себя в фильме «В поисках Эрика», который был номинирован на Золотую пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля.

Фильмография

• 1995 — Любовь в лугах / Le bonheur est dans le pré
• 1998 — Елизавета / Elizabeth
• 1998 — Прогулка с придурками / Mookie
• 1999 — Дети природы / Les Enfants du Marais
• 2001 — Великая жизнь / La Grande Vie !
• 2003 — Обжора / L’Outremangeur
• 2003 — Ключи от машины / Les Clefs de bagnole
• 2005 — Наша безумная жизнь / La vie est à nous !
• 2007 — Второе дыхание / Le Deuxième Souffle
• 2008 — Джек говорит / Jack Says
• 2009 — В поисках Эрика / Looking for Eric
• 2010 — Вместе — это слишком / Ensemble, c’est trop
• 2011 — Насильно / De force
• 2011 — Подмена / Switch
• 2012 — Движения бёдрами / Les Mouvements du bassin
• 2012 — Переполох на районе / Les Kaïra
• 2013 — Встречи после полуночи / Les Rencontres d’après minuit
• 2014 — Спасение / Salvation
• 2014 — Ты и ночь / You and the Night

Факты

• В 2008 году в честь Эрика Кантона был назван стадион в городе Тинь, где тренируется лионский «Олимпик» и сборная Франции.
• В ноябре 2010 года Кантона призвал европейцев «совершить революцию» против существующей финансовой системы. Положить конец ростовщической и криминальной банковской системе он предложил, закрыв свои банковские счета в один день 7 декабря 2010 года.
• У Эрика есть брат Жоэль — бывший футболист, ныне актёр кино и телевидения.
• 10 января 2012 года объявил о намерении баллотироваться на пост президента Франции.

Статистика выступлений

Клубная карьера

Клубная карьера

Клуб	Сезон	Лига		Кубки		Еврокубки		Прочие		Итого
		Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
Осер	1983/84	2	0	0	0	0	0	0	0	2	0
	1984/85	5	2	0	0	0	0	0	0	5	2
	1985/86	7	0	0	0	1	0	0	0	8	0
	1986/87	36	13	4	4	0	0	0	0	40	17
	1987/88	32	8	5	1	2	1	0	0	39	10
	Итого	82	23	9	5	3	1	0	0	94	29
→ Осер B	1982/83	16	6	0	0	-	-	0	0	16	6
	1983/84	25	18	0	0	-	-	0	0	25	18
	1984/85	16	16	0	0	-	-	0	0	16	16
	1985/86	7	10	0	0	-	-	0	0	7	10
	Итого	64	50	0	0	0	0	0	0	64	50
→ Мартиг	1985/86	15	4	0	0	-	-	0	0	15	4
	Итого	15	4	0	0	0	0	0	0	15	4
Олимпик (Марсель)	1988/89	22	5	0	0	0	0	0	0	22	5
	1989/90	0	0	0	0	0	0	0	0	0	0
	1990/91	18	8	0	0	3	1	0	0	21	9
	Итого	40	13	0	0	3	1	0	0	43	14
→ Бордо	1988/89	11	6	1	0	0	0	0	0	12	6
	Итого	11	6	1	0	0	0	0	0	12	6
→ Монпелье	1989/90	33	10	6	4	0	0	0	0	39	14
	Итого	33	10	6	4	0	0	0	0	39	14
→ Олимпик B	1990/91	1	0	0	0	-	-	0	0	1	0
	Итого	1	0	0	0	0	0	0	0	1	0
Ним Олимпик	1991/92	16	2	0	0	0	0	0	0	16	2
	Итого	16	2	0	0	0	0	0	0	16	2
Лидс Юнайтед	1991/92	15	3	0	0	0	0	0	0	15	3
	1992/93	13	6	1	0	5	2	1	3	20	11
	Итого	28	9	1	0	5	2	1	3	35	14
Манчестер Юнайтед	1992/93	22	9	1	0	0	0	0	0	23	9
	1993/94	34	18	10	5	4	2	1	0	49	25
	1994/95	21	12	1	1	2	0	1	1	25	14
	1995/96	30	14	8	5	0	0	0	0	38	19
	1996/97	36	11	3	0	10	3	1	1	50	15
	Итого	143	64	23	11	16	5	3	2	185	82
Всего за карьеру		433	181	40	20	27	9	4	5	504	215

Выступления за сборную

Выступления за сборную

Сборная	Год	Отборочные матчи ЧМ		Отборочные матчи ЧЕ		Финальные матчи ЧЕ		Кубок Кирин		Товарищеские матчи		Итого
		Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
Франция	1987	-	-	2	0	-	-	-	-	1	1	3	1
	1988	-	-	0	0	-	-	-	-	2	0	2	0
	1989	3	1	-	-	-	-	-	-	1	2	4	3
	1990	-	-	2	1	-	-	-	-	5	5	7	6
	1991	-	-	4	2	-	-	-	-	0	0	4	2
	1992	2	2	-	-	3	0	-	-	4	0	9	2
	1993	6	4	-	-	-	-	-	-	1	1	7	5
	1994	-	-	4	0	-	-	2	1	2	0	8	1
	1995	-	-	0	0	-	-	-	-	1	0	1	0
Всего за карьеру		11	7	12	3	3	0	2	1	17	9	45	20

Личная жизнь

В середине 1980-х Кантона женился на Изабель Феррер. Она родила Эрику двоих детей: Рафаэля (1988) и Жозефину (1995). Впоследствии супруги развелись.

Вторым браком Кантона сочетался с актрисой Рашидой Бракни (2007), которая была его партнёром в фильме «Обжора». У Эрика и Рашиды двое детей: Эмир (родился 25 октября 2009 года) и дочь Сельма (17 октября 2013).

Ссылки

• [www.manutd.com/en/Players-And-Staff/Legends/Eric-Cantona.aspx Профиль футболиста на официальном сайте «Манчестер Юнайтед»]
• [www.soccerbase.com/players/player.sd?player_id=1283 Профиль] на сайте soccerbase.com  (англ.)
• Эрик Кантона (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Кантона, Эрик

И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил: