Кулеманс, Ян

Ян Кулеманс
Общая информация
Полное имя	Jan Anna Gumaar Ceulemans
Родился	28 февраля 1957(1957-02-28) (67 лет) Лир, Бельгия
Гражданство	Бельгия
Рост	184 см
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
1964—1974	Льерс
Клубная карьера*
1974—1978	Льерс	110 (39)
1978—1991	Брюгге	404 (191)
Национальная сборная**
1974—1975	Бельгия (до 19)	4 (1)
1977	Бельгия (до 21)	6 (2)
1977—1991	Бельгия	96 (23)
Тренерская карьера
1992—1996	Эндрахт
1997—1999	Ингелмюнстер
1999—2005	Вестерло
2005—2006	Брюгге
2007—2012	Вестерло
2012—2015	Каппеллен
2015	Дейнзе
Международные медали
Чемпионат Европы
Серебро	Италия 1980
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Ян Ку́леманс (нидерл. Jan Ceulemans, МФА: [ˈjɑn ˈkøːləˌmɑns] 28 февраля 1957, Лир) — бельгийский футболист, звезда клуба «Брюгге», ныне закончил карьеру, и работает тренером. Обладатель многих рекордов клуба «Брюгге» и сборной Бельгии. Трижды получал награду лучшего футболиста страны. В сборной сыграл 96 матчей, больше чем кто-либо другой. Забил в чемпионате Бельгии 230 голов. Со сборной стал финалистом чемпионата Европы, полуфиналистом чемпионата мира.

Включён в список величайших живущих футболистов ФИФА 100, составленный Пеле.

Карьера

Дебют Кулеманса на чемпионатах мира состоялся в 1982 году в Испании, в матче открытия которого Бельгия сенсационно выиграла у действующих чемпионов мира аргентинцев. В 1990 году после очередного чемпионата мира Ян решил уйти из сборной.

В общей сложности он провёл 13 сезонов за «Брюгге», несмотря даже на предложения от такого гранда как «Милан».

После сезона 1991 года Кулеманс в связи с серьёзной травмой колена решил закончить карьеру футболиста и стать тренером. В 1992 году Ян стал главным тренером клуба «Эндрахт», который он вывел в высший дивизион Бельгии, и с которым попал в квалификацию Кубка УЕФА. В 1998 году он перешел в клуб «Вестерло», с которым тоже участвовал в Кубке УЕФА. В 2005 году он вернулся в «родной» «Брюгге», где проработал 1 год, так ничего и не достигнув. После «Брюгге» Кулеманс вернулся в «Вестерлоо», где работал до мая 2012 года.

Отрывок, характеризующий Кулеманс, Ян

– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.