Жинола, Давид

Давид Жинола
Общая информация
Полное имя	Давид Жинола Дезире
Родился	25 января 1967(1967-01-25) (57 лет) Гасен, департамент Вар, Франция
Гражданство
Рост	180 см
Позиция	полузащитник
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
	Cент-Максим
1983—1984	Ницца
1984—1985	Тулон
Клубная карьера*
1985—1988	Тулон	82 (4)
1988—1990	Расинг	61 (8)
1990—1992	Брест	50 (14)
1992—1995	Пари Сен-Жермен	115 (33)
1995—1997	Ньюкасл Юнайтед	58 (6)
1997—2000	Тоттенхэм Хотспур	100 (13)
2000—2002	Астон Вилла	32 (3)
2002	Эвертон	5 (0)
Национальная сборная**
1990—1995	Франция	17 (3)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Дави́д Жинола́ Дезире́ (фр. David Ginola Desire; род. 25 января 1967, Гасен, Прованс-Альпы-Лазурный берег, Франция) — французский футболист, полузащитник, известен по выступлениям за сборную Франции и клубы «Пари Сен-Жермен», «Ньюкасл Юнайтед», «Тоттенхэм Хотспур», «Астон Вилла» и «Эвертон».

Биография

Давид Жинола родился недалеко от города Сен-Тропе. Тощий Жинола имел прозвище «Jambes des baguettes», что в переводе означает «Ножки-палки». Однако это не мешало ему неплохо играть и выделяться среди сверстников.

Карьера

В 11-летнем возрасте Давид, уже будучи воспитанником школы клуба «Сент-Максин», выступал на местном любительском турнире Святого Рафаэля под именем Эрика Бойера. Его признали лучшим футболистом и даже пригласили в «Милан». Обман вскоре открылся, и Жинола пришлось довольствоваться «Тулоном». В 18-летнем возрасте Давид дебютировал в первом дивизионе в матче против «Метца». В «Тулоне» он пробыл три сезона, быстро став одним из лидеров команды. И это не могло остаться незамеченным тренерами столичных клубов. В 1988 году Жинола приехал впервые покорять Париж.

Два года он провел в составе «Расинга». И в этот период Жинола был в шаге от первой своей победы. «Расинг» играл в финале Кубка Франции против «Монпелье», но уступил в дополнительное время — 1:2. Сам Жинола в той игре забил гол, но его команде это уже не помогло. Следующим клубом Давида стал «Брест». Именно здесь на Жинола обратил внимание тогдашний главный тренер сборной Франции Мишель Платини. 17 ноября 1990 года в Тиране Давид дебютировал в составе «трёхцветных». Однако первый же сезон в «Бресте» оказался неудачным, как для самого футболиста, так и для клуба. Из-за финансовых проблем «Брест» опустился во второй дивизион. Жинола сыграл за клуб ещё полсезона и зимой 1992 года во второй раз отправился покорять Париж. Теперь его ждал «Пари Сен-Жермен», клуб, где уже играли либериец Джордж Веа и бразилец Раи. Вторая попытка провинциала оказалась более удачной.

В рядах «красно-синих» Жинола стал и чемпионом Франции (для «ПСЖ» это был первый титул за восемь лет), и обладателем Кубка страны. Кроме того, именно в «ПСЖ» Жинола впервые сыграл в еврокубках — причём, во всех трёх. Но все эти успехи были перечёркнуты одной неточной передачей в последнем матче отборочного цикла чемпионата мира-94. Тогда, французам необходимо было в двух домашних матчах взять одно очко, но после сенсационного поражения от Израиля последовал и проигрыш Болгарии. На последней минуте игры с болгарами счет был еще ничейным — 1:1, и мяч находился у Жинола. Давид решил сделать передачу на Эрика Кантона, но болгары перехватили мяч. В итоге Эмил Костадинов забил второй гол в ворота французов и «трёхцветные» не попали на чемпионат мира. За эту передачу Жинола подвергся жестокой критике (с тех пор его называют «убийцей французского футбола» и «преступником»), а также был отлучен от сборной. На этом минорном фоне Жинола был признан лучшим футболистом страны, как по версии коллег-футболистов, так и по версии еженедельника «Франс футбол». С этим мнением были категорически несогласны болельщики. Давид же только подливал масла в огонь их враждебности.

В итоге Давид отправился вслед за Эриком Кантона в Британию. И два года его новый клуб «Ньюкасл» (купивший француза за 2,5 миллионов фунтов) соперничал с «Манчестером» Кантона в борьбе за первенство в премьер-лиге. Свой первый матч в Англии Давид сыграл 19 августа 1995 года против «Ковентри». А первый гол Жинола влетел в ворота «Шеффилда» шестью днями позже. Удачная игра Давида в Англии, тем не менее, не стала поводом для его возвращения в сборную. Тогдашний тренер «трехцветных» Эме Жаке не видел в своей команде места ни Жинола, ни Кантона, ни Папену. И даже тот факт, что чемпионат Европы проводился в Англии, где Кантона и Жинола стали любимцами, не изменили взглядов Жаке. Он утверждал, что оба они — индивидуалисты, и не смогут сыграть так как видит футбол он сам. Зато у Жинола было полное взаимопонимание с другим тренером — Кевином Киганом. И с его уходом с поста менеджера «Ньюкасла» Жинола прочно сел в резерв.

Кенни Далглиш, сменивший Кигана в «Ньюкасле», практически ни разу не дал Жинола сыграть за команду. Так что уход Давида из «Юнайтед» был очевиден. Он перешёл в «Тоттенхэм» в июле 1997 года за 2 миллиона фунтов. В новой команде ему пришлось забыть о медалях чемпионата. «Шпоры» боролись за выживание, и Давид своей игрой помог им сохранить место в премьер-лиге. А в следующем году Жинола стал лидером команды, которая теперь уже оказалась способной обыграть в Кубке лиги «Манчестер», а потом и вовсе выиграть сам трофей в сложном матче с «Лестером». Кроме того, «Тоттенхэм» пробился в полуфинал Кубка Англии, где лишь в дополнительное время проиграл «Ньюкаслу». Жинола провел этот сезон так вдохновенно, что его коллеги вновь — как и пять лет назад во Франции — признали его лучшим футболистом чемпионата. В 1998-м Давид вновь не попал в сборную Франции, но это его уже не заботило. Жинола жил английским футболом и премьер-лигой.

Чемпион Франции 1994 года, вице-чемпион Англии 1996 и 1997 годов. Обладатель Кубка Франции 1993 и 1995 годов, обладатель Кубка французской лиги 1994 года. Обладатель Кубка английской лиги 1999 года.

Лучший футболист Франции 1994 года по опросу профессиональных футболистов и по опросу журнала «Франс футбол». Лучший футболист чемпионата Англии 1999 года по опросу Ассоциации профессиональных футболистов.

В сборной Франции дебютировал 17 ноября 1990 года в матче с Албанией. Всего за сборную сыграл 17 матчей

Достижения

Командные

Чемпион Франции: (1)

• 1994 (ФК Пари Сен-Жермен)

Обладатель Кубка Франции: (2)

• 1993, 1995 (оба с ФК Пари Сен-Жермен)

Обладатель Кубка лиги Франции: (1)

• 1995 (ФК Пари Сен-Жермен)

Обладатель Кубка Футбольной лиги: (1)

• 1999 (ФК Тоттенхэм)

В составе сборной сыграл 17 матчей, забил 3 гола. Первый матч: 17.11.1990 с Албанией 1:0 (Тирана) Последний матч: 06.09.1995 с Азербайджаном 10:0 (Осер)

Личные

Игрок года по версии футболистов ПФА: (1)

• 1998/99

Футболист года по версии АФЖ: (1)

• 1998/99

Отрывок, характеризующий Жинола, Давид

Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.