Опера в России

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Опера в России прошла трёхвековую историю развития.





Опера XVIII века

Опера в России появилась в XVIII столетии. А именно началась с приезда итальянской труппы во времена Анны Иоанновны. Первое представление: 29 января 1736 года, опера — «Сила любви и ненависти» (музыка — Франческо Арайя, перевод либретто на русский язык — В. К. Тредиаковский). Позднее при дворе появилась и французская труппа. В это же время появился большой спрос на оперу, стали открываться частные оперы. Нередко в одном городе было несколько опер: Итальянская, Русская, Немецкая. При императрицах Анне Иоанновне, Елизавете Петровне, Екатерине II в операх принимали участие певчие Придворной певческой капеллы, до этого исполнявшие только духовные песнопения.

Первая опера на оригинальный русский текст поэта А. П. Сумарокова — «Цефал и Прокрис» — была поставлена на сцене в Санкт-Петербурге 27 февраля 1755 года (музыка — Франческо Арайя). В оперных спектаклях при дворе в качестве солистов и актеров выступали также молодые русские музыканты, как, например, будущие известные композиторы Максим Березовский и Дмитрий Бортнянский. Нередко вместе с профессионалами со сцены пели арии именитые придворные, которых называли «дилетантами». Из недр комической оперы в России появился затем комический театр и водевиль.

Наиболее подробные сведения о начале оперы в России в XVIII века оставил в своих записках академик Якоб фон Штелин («Известия о музыке в России»).

Опера начала XIX века

Крупнейшие оперные композиторы:

Опера от Глинки до второго десятилетия XX века

Крупнейшие оперные композиторы:

Творчество композиторов-эмигрантов (1920—1940-е годы)

Крупнейшие авторы:

Опера советского времени

Крупнейшие оперные композиторы:

Глубоким новатором в области оперы был Д. Д. Шостакович. Его опера «Нос» по повести Н. В. Гоголя имела гротескный характер. Однако вторая опера композитора «Леди Макбет Мценского уезда» по повести Н. С. Лескова (написана в 19301932, поставлена в Ленинграде в 1934), первоначально принятая с восторгом и просуществовавшая на сцене полтора сезона, неожиданно подверглась разгрому в официальной советской печати (знаменитая редакционная статья «Сумбур вместо музыки» в газете «Правда» от 28 января 1936 года), и была снята с репертуара. Ни один из дальнейших оперных замыслов композитора не был осуществлён в полной мере.

В годы войны создана опера С. С. Прокофьева «Война и мир».

Ученик Д. Д. Шостаковича В. И. Флейшман в 19391941 годах пишет оперу «Скрипка Ротшильда», высоко оценённую его учителем. После гибели композитора на фронте опера была закончена Д. Д. Шостаковичем (поставлена лишь в 1968 году).

Постановление «Об опере „Великая дружба“» привело к относительному упрощению языка большинства оперных произведений того времени.

Среди значительных образцов советской оперы послевоенного времени, поставленных на сцене, — «Повесть о настоящем человеке» (1948) С. С. Прокофьева, «Укрощение строптивой» (1957) В. Я. Шебалина.

Некоторые оперные партитуры советского времени по тем или иным причинам не были поставлены. В их числе — опера М. С. Вайнберга «Пассажирка».

Большое значение для развития современной оперы (преимущественно камерной) имела деятельность московского Камерного театра под руководством Б. А. Покровского (постановки опер А. В. Чайковского, К. А. Молчанова, А. Н. Холминова, Г. С. Седельникова, Л. А. Десятникова, В. А. Кобекина, М. С. Вайнберга). Развивается жанр монооперы (произведения Ю. М. Буцко, Г. С. Фрида, М. Л. Таривердиева).

Под влиянием западных образцов в Советском Союзе сложился жанр рок-оперы (А. Б. Журбин, В. И. Мартынов, А. Л. Рыбников).

Опера конца XX — начала XXI веков

После распада Советского Союза современная опера на некоторое время почти исчезает из репертуаров российских театров. Вместе с тем, после открытия «железного занавеса» некоторые российские композиторы получают возможность ставить оперы за рубежом. Так, в Европе и Америке проходят премьеры опер Р. К. Щедрина, А. Г. Шнитке, В. Г. Тарнопольского, В. И. Мартынова.

С конца 1990-х годов за постановку современных опер берутся многие известные театры России — Мариинский, Большой, Пермский, Самарский. Резонанс в прессе и интерес у российской публики вызывают оперы С. М. Слонимского, Р. К. Щедрина, Л. А. Десятникова, В. А. Кобекина, А. В. Чайковского.

С точки зрения формы интересна опера Р. К. Щедрина «Очарованный странник», которая имеет подзаголовок «опера для концертного исполнения» и в жанровом отношении приближается к кантатно-ораториальной музыке.

Напишите отзыв о статье "Опера в России"

Литература

  • Гозенпуд A., Русский оперный театр XIX века, т. 1-3, Л., 1969-73.
  • Гозенпуд A., Русский оперный театр на рубеже XIX и XX веков и Ф. И. Шаляпин, Л., 1974.
  • Гозенпуд A., Русский оперный театр между двух революций, 1905—1917, Л., 1975.
  • Константин Ковалев. «Глагол таинственный. Очерки о русской музыке XVIII века». М., 1988.
  • Советская опера. Сборник критических статей, М., 1953.
  • Друскин М., Вопросы музыкальной драматургии оперы, Л., 1952.
  • Ярустовский Б., Очерки по драматургии оперы XX века, кн. 1, М., 1971.

См. также

Отрывок, характеризующий Опера в России

– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.