Сокол (посёлок в Москве)

 памятник архитектуры (местного значения)

Кооперативный жилой посёлок
«Сокол»
Дома на улице Сурикова
Город	Москва
Координаты	55°48′10″ с. ш. 37°30′08″ в. д.55.8028250° с. ш. 37.5023472° в. д. / 55.8028250; 37.5023472
Автор проекта	Н. В. Марковников, В. А. Веснин, И. И. Кондаков, А. В. Щусев
Строитель	Стандартстрой
Дата основания	1923
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7700548000

«Со́кол» (также известен как «посёлок художников») — первый в Москве кооперативный жилой посёлок, основанный в 1923 году. Расположен в Северном административном округе, неподалёку от построенной позднее станции метро «Сокол». Посёлок «Сокол» стал одним из воплощений концепции города-сада. С 1979 года посёлок находится под охраной государства как памятник градостроительства первых лет советской власти. С 1989 года посёлок «Сокол» перешёл на самоуправление.

Расположение

Посёлок занимает квартал в районе пересечения улицы Алабяна и Волоколамского шоссе. Жилые дома посёлка расположены в границах улиц Алабяна, Левитана, Кипренского, Врубеля и Малого Песчаного переулка. Кроме того, к посёлку относятся бывшая часовня кладбища «Арбатец» (улица Алабяна, дом 2а) и здание казарм станции Серебряный Бор (улица Панфилова, дом 6б).

Ближайшая станция метро — «Сокол» Замоскворецкой линии — находится на Ленинградском проспекте примерно в 500 м к востоку от посёлка. В непосредственной близости от посёлка на улице Алабяна расположены две остановки наземного общественного транспорта: «Улица Алабяна» автобусов № 60, 88, 105 и «Улица Левитана» автобусов № 028, 26, 60, 88, 100, 105, 691 и троллейбусов № 19, 59, 61.

История

Предыстория

Архитекторами посёлка «Сокол» была реализована популярная в начале XX века концепция «города-сада». Идея поселения, которое сочетало бы в себе лучшие свойства города и деревни, была выдвинута британцем Эбенизером Говардом в 1898 году. Уже в 1903 году появился проект строительства на Ходынском поле в Москве подобного города-сада. Этот проект некоторое время дорабатывался, но события 1914—1917 годов помешали его реализации.

В градостроительных планах 1920-х годов — «Новая Москва» Алексея Щусева и «Большая Москва» Сергея Шестакова — также широко использовалась идея «города-сада». Окраины и пригороды Москвы предполагалось застроить посёлками, состоящими из невысоких домов, в которых должны были быть свои библиотеки, клубы, спортивные и детские площадки, детские сады.

Основание посёлка

8 августа 1921 года В. И. Ленин подписал декрет о кооперативном жилищном строительстве, согласно которому кооперативным объединениям и отдельным гражданам предоставлялись права застройки городских участков. Тогда в Москве катастрофически не хватало жилья, а денег на его строительство власти выделяли очень мало.

Жилищно-строительное кооперативное товарищество «Сокол» было образовано в марте 1923 года, а 11 апреля состоялось первое организованное собрание кооператива. В товарищество входили сотрудники наркоматов, экономисты, художники, учителя, агрономы, техническая интеллигенция и рабочие. Первым председателем правления кооператива «Сокол» был председатель профсоюза «Всекохудожник» Василий Сахаров. Кооператив получил в аренду участок на окраине села Всехсвятского площадью 49 десятин с обязательством застроить его через 7 лет примерно 200 домами. Уже осенью 1923 года там началось строительство посёлка «Сокол».

Членам-пайщикам кооператива предоставлялось право пользоваться жилой площадью на протяжении 35 лет без каких-либо ограничений. Паевые взносы кооператива «Сокол» составляли 10,5 золотых червонцев за вступление, 30 — при выделении участка и 20 — при начале строительства. Полная стоимость коттеджа, которая выплачивалась на протяжении нескольких лет, составляла 600 червонцев. Это достаточно высокие цены, которые были далеко не всем по карману.

Происхождение названия

До сих пор нет единого мнения, почему посёлок получил название Сокол. Согласно наиболее распространённой версии, первоначально этот посёлок планировалось строить в Сокольниках — отсюда и название. Появилась даже печать с изображением сокола, держащего домик. Однако затем планы изменились, и для посёлка выделили землю близ села Всехсвятского, но жилищный кооператив своё название сохранил. По другой версии, высказанной историком П. В. Сытиным, посёлок был назван по фамилии жившего здесь агронома и животновода А. И. Сокола, который разводил в своём дворе породистых свиней. Иная версия говорит о том, что посёлок получил название от строительного инструмента — сокол штукатурный.

Проектирование и строительство

В проектировании посёлка участвовали знаменитые архитекторы Н. В. Марковников, братья Веснины, И. И. Кондаков и А. В. Щусев. При планировке улиц применялись нестандартные пространственные решения. Дома посёлка строились по индивидуальным проектам. В основном строительство посёлка было завершено к началу 1930-х годов. Всего было построено 114 домов со всеми удобствами.

По мере строительства посёлка складывалась его социально-бытовая инфраструктура. Были построены два продовольственных магазина. Товарищество на свои средства открыло библиотеку и столовую. В посёлке были устроены две спортивные площадки. На нечётной стороне улицы Левитана был разбит парк. В 1927 году в посёлке «Сокол» открылся детский сад. В его штат входила всего одна воспитательница, а остальную работу посменно выполняли дежурные мамы.

В конце 1920-х концепция застройки «Сокола» индивидуальными жилыми домами была подвергнута критике. Идеология того времени предполагала строительство коллективных рабочих домов. Примечательно, что одним из критиков «Сокола» стал автор генплана посёлка и архитектор большинства его домов Н. В. Марковников. С учётом реалий времени в конце 1920-х — начале 1930-х в посёлке было построено несколько многоквартирных домов для рабочих.

Посёлок в 1930-х годах

В начале 1930-х годов у посёлка «Сокол» изъяли часть территории, которая ещё не была застроена (между улицей Врубеля и Волоколамским шоссе). Там возвели несколько жилых домов для работников НКВД. В 1938 году на месте сквера в центре посёлка построили четырёхэтажный родильный дом № 16.

18 мая 1935 года в небе над посёлком «Сокол» произошла авиакатастрофа. Крупнейший советский самолёт того времени АНТ-20 «Максим Горький» столкнулся с истребителем сопровождения. Обломки самолётов упали на посёлок. Все находившиеся на борту самолётов погибли, но среди жителей посёлка жертв не было.

В 1936 году кооперативное строительство в стране было свёрнуто. Все дома посёлка «Сокол» перешли в собственность Москвы. Многие жители посёлка стали жертвами сталинских репрессий, в том числе председатель кооператива В. Ф. Сахаров и заместитель председателя Н. Я. Янек.

Посёлок во время войны

В 1941 году после начала Великой Отечественной войны в посёлке «Сокол» было сформировано несколько групп самообороны. Жители посёлка строили на участках простейшие убежища. Через посёлок прошла одна из линий укреплений Москвы. Баррикада проходила через улицы Врубеля, Саврасова, Шишкина, Венецианова и Левитана. Укрепления состояли из противотанкового рва, амбразур и надолбов. В парке около улицы Левитана располагалась зенитная батарея. За время войны на посёлок было сброшено несколько зажигательных и фугасных бомб. Одна из них полностью уничтожила два коттеджа в начале улицы Брюллова (на их месте позднее построили четырёхэтажный жилой дом).

Посёлок в 1940-х — 1970-х годах

В 1946—1948 годах все дома посёлка подключили к общегородской канализации. В 1958—1962 годах более половины коттеджей капитально отремонтировали. Большинство бревенчатых домов обили досками и покрасили. Тогда же провели замену печного отопления на местное водное с использованием водонагревательных котлов, работавших на каменном угле. В 1963—1964 годах в посёлок провели газ.

С начала 1950-х годов начались попытки сноса посёлка. Согласно легенде, против этого высказался Сталин, когда он посещал стройку на соседней Новопесчаной улице. В 1958 году появился план строительства многоэтажных жилых домов на части территории посёлка. Однако, благодаря усилиям жителей «Сокола», в 1962 году этот проект был отменён. Вскоре появился новый проект сноса 54 из 119 коттеджей: «…давно пора сковырнуть „курятники“ посёлка бульдозером», — грозили в райисполкоме. Но и на этот раз «Сокол» удалось отстоять. Против сноса посёлка как единого архитектурного комплекса выступали Министерство культуры, Общество охраны памятников и Союз архитекторов. В результате решением Моссовета № 1384 от 25 мая 1979 года посёлок поставили под государственную охрану как памятник градостроительства первых лет советской власти.

Современный период

В конце 1980-х годов в стране начала развиваться коммерческая деятельность. В то же время средств на содержание посёлка власти выделяли мало. Тогда жители организовали структуру, чтобы зарабатывать деньги на содержание посёлка, — агентство «Сокол». Агентство приносило прибыль за счёт работ, выполненных на договорной основе. Его доходы многократно превысили объём средств, выделяемых райисполкомом. Для того, чтобы жители могли более эффективно решать территориальные вопросы, 14 июля 1989 года в посёлке было учреждено территориальное общественное самоуправление.

Усилиями самоуправления был проведён значительный объём ремонтно-восстановительных работ. В посёлке организовывали различные праздничные мероприятия, издавали газету «Голос Сокола». В центре посёлка появились детская площадка и обелиск в память погибших в Великой Отечественной войне. В 1998 году «Сокол» отмечал своё 75-летие. К этой дате было приурочено открытие музея посёлка.

В 1990-е и 2000-е годы многие жители посёлка стали продавать свои дома, так как их стоимость стала очень высокой. Несмотря на то, что статус памятника архитектуры обязует владельцев домов согласовывать все строительные работы с Москомнаследием, некоторые старые дома посёлка были снесены, а на их месте возведены элитные особняки. Отдельные здания входят в список самых дорогих домов Москвы по версии журнала Forbes.

В феврале 2010 года после скандала со сносом нескольких домов в московском посёлке «Речник» префект Северного административного округа Москвы Олег Митволь обратился в прокуратуру для проверки законности строительства 30 новых домов посёлка «Сокол». Вскоре в посёлке состоялся митинг, на котором собравшиеся требовали сохранить исторические постройки. Ситуация вокруг посёлка «Сокол» широко освещалась в прессе, но тем не менее никакого развития она не получила, и новоделы сносить не стали.

Архитектура

Большинство построек посёлка было спроектировано архитектором Н. В. Марковниковым. Помимо него, в проектировании и строительстве участвовали архитекторы В. А. Веснин, И. И. Кондаков, Н. Я. Колли, Н. Дюрнбаум, А. Семилетов. В разработке генерального плана участвовал А. В. Щусев.

Первоначально планировалось застроить посёлок «Сокол» тремя типами коттеджей: бревенчатыми, каркасно-засыпными и кирпичными. Позднее каждый из типов домов многократно варьировался. Согласно замыслам архитекторов, использовались различные конструкции и материалы. Поскольку «Сокол» являлся первенцем советской жилищно-строительной кооперации, он стал своего рода базой для испытания архитектурных решений.

Многие постройки посёлка являлись экспериментальными. Некоторые технологии, использованные при строительстве «Сокола», позже были внедрены в массовое строительство. Дом 10 по улице Верещагина, построенный Н. В. Марковниковым, являлся экспонатом Всероссийской сельскохозяйственной выставки 1923 года. Помимо традиционных строительных материалов, использовали торфофанеру, соломоблоки, фибролит, шлакоблоки. По проекту Н. Я. Колли в посёлке был построен дом из армянского туфа, чтобы проверить свойства этого материала перед использованием его в облицовке здания Центросоюза на Мясницкой улице. В 1948 году два экспериментальных жилых дома были построены на улице Сурикова по проекту З. М. Розенфельда.

Несколько домов возводилось по образцу русских построек XVII—XVIII веков. Особую известность получили рубленые деревянные избы братьев Весниных, построенные в стиле вологодского деревянного зодчества. Симметрично расположенные деревянные дома на улице Поленова напоминают северные сторожевые башни.

Архитектурный ансамбль посёлка «Сокол» был во многом уникален. Опыт «Сокола» использовался при строительстве Новосибирского Академгородка, посёлка Колтуши в Ленинградской области, а также рабочих посёлков на Усачёвке, на Беговой улице и в селе Богородском.

Дома посёлка «Сокол»

«Вологодская изба» (арх. братья Веснины)	Жилой дом (арх. Н. В. Марковников)	Жилой дом (арх. И. И. Кондаков)	Здание часовни (арх. Р. И. Клейн)

Многоквартирный дом (арх. Н. Дюрнбаум)	«Сторожевая башня» (арх. братья Веснины)	Жилой дом (арх. Н. В. Марковников)	Дом на две семьи (арх. З. М. Розенфельд)

Планировка

Первоначальный план посёлка «Сокол» был разработан Н. В. Марковниковым по Гипподамовой системе: улицы пересекались под прямыми углами и делили посёлок на несколько одинаковых кварталов. Но позднее к работе над планом присоединился В. А. Веснин, и совместно ими было решено отдать предпочтение свободной планировке.

Важное значение придавалось восприятию окружающей среды. Эта концепция была разработана философом П. А. Флоренским и художником-графиком В. А. Фаворским. Улицы посёлка были проложены таким образом, чтобы зрительно расширить пространство. Например, улица Сурикова поделена на три разные по ширине части, благодаря чему с одного конца она кажется очень длинной, а с другого — короткой. Улица Поленова в своей центральной части «сломана» под углом 45°, и поэтому она кажется более длинной и широкой. Фасады некоторых домов не имеют окон, чтобы не задерживать на себе взгляд.

Посёлок «Сокол» занимает площадь в 21 га. Каждый участок имеет площадь примерно 9 соток.

Озеленение

Каждая улица посёлка по предложению специалиста по садоводству профессора А. Н. Челинцева засажена определённой породой деревьев. Так, на улице Сурикова растут липы крупнолистные, на улице Брюллова — клёны татарские, на улице Кипренского — клёны остролистные (разновидность schwedleri), а на улицах Шишкина и Врубеля — ясени. На широкой улице Поленова высажены в два ряда клёны серебристые и липы мелколистные. Малый Песчаный переулок и улица Саврасова обсажены тополями.

Среди жителей посёлка было немало садоводов-любителей. Агроном-селекционер Н. И. Любимов в 1920-е — 1930-е годы выращивал на своём участке выведенные им сорта цветов. В 1927 году им была создана первая в стране ячейка общества любителей зелёных насаждений, которая объединяла 30 жителей «Сокола». В посёлке произрастали и редкие растения, некоторые из них занесены в Красную книгу. Сады посёлка «Сокол» являются частью природного комплекса Москвы.

Территориальная община

Территориальная община является органом территориального общественного самоуправления посёлка «Сокол». Она была создана в 1989 году. Финансирование деятельности осуществляется за счёт аренды нежилых помещений, отчислений от квартплаты жителей посёлка и спонсорских взносов. Адрес территориальной общины: улица Шишкина, дом 1.

Музей посёлка

Музей посёлка «Сокол» был открыт в 1998 году. Он находится в здании территориальной общины по адресу: улица Шишкина, дом 1. В музее имеется множество старых фотографий, рассказы о жителях посёлка, а также обломок самолёта АНТ-20 «Максим Горький».

Улицы посёлка

В первоначальном проекте улицы посёлка назывались иначе, чем сейчас: Большая, Центральная, Школьная, Вокзальная, Телефонная, Столовая и т. п. В 1928 году улицы посёлка были названы в честь русских художников: Левитана, Сурикова, Поленова, Врубеля, Кипренского, Шишкина, Верещагина и др. Поэтому «Сокол» стал известен также как «Посёлок художников». Улицы на северо-западной части первоначальной территории, позднее изъятой у посёлка, предполагалось назвать в честь русских композиторов. Автором новой топонимики «Сокола» был известный художник-график П. Я. Павлинов. В названиях улиц «Сокола» прослеживается связь с дореволюционной традицией: уже в 1910 году под Москвой появился дачный посёлок «Клязьма», где улицы носили имена русских писателей, поэтов и художников.

Изображение	Название	Описание	Дома посёлка
	Улица Алабяна	Улица существовала до строительства посёлка. Нынешнее название получила в 1959 году в память о советском архитекторе Каро Семёновиче Алабяне. Улица проходит вдоль юго-восточной границы посёлка.	№ 8а, 8б, 8в
	Улица Брюллова	Улица появилась в составе посёлка. Первоначальное название — Столовая улица. В 1928 году получила нынешнее название в память о русском художнике Карле Павловиче Брюллове. Расположена между улицами Сурикова и Врубеля.	№ 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 12
	Улица Венецианова	Улица появилась в составе посёлка. В 1928 году получила название в честь русского художника Алексея Гавриловича Венецианова. Улица является самой короткой в Москве (48 метров). Представляет собой тупик, соединяющийся с улицей Сурикова.	№ 3, 4
	Улица Верещагина	Улица появилась в составе посёлка. Первоначальное название — Уютная улица. В 1928 году получила нынешнее название в честь русского художника-баталиста Василия Васильевича Верещагина. Расположена между улицами Сурикова и Шишкина.	№ 3, 4, 6, 8, 10, 12, 14, 16, 18, 20, 22, 24/2
	Улица Врубеля	Улица появилась в составе посёлка. Первоначальное название — Центральная улица. В 1928 году получила нынешнее название в честь русского художника Михаила Александровича Врубеля. Улица проходит вдоль северо-западной границы посёлка.	№ 5, 7, 9, 11/22
	Улица Кипренского	Улица появилась в составе посёлка. Первоначальное название — Вокзальная улица. В 1928 году получила нынешнее название в честь русского художника Ореста Адамовича Кипренского. Улица проходит вдоль западной границы посёлка, между улицами Врубеля и Левитана.	№ 4, 8/26, 10, 12, 14
	Улица Крамского	Улица появилась в составе посёлка. В 1928 году получила название в честь русского художника Ивана Николаевича Крамского. Расположена между улицами Шишкина и Серова.	№ 3
	Улица Левитана	Улица появилась в составе посёлка. Первоначальное название — Парковая улица. В 1928 году получила нынешнее название в честь русского художника Исаака Ильича Левитана. Улица проходит вдоль южной границы посёлка.	№ 4, 6, 6а, 8, 10, 16, 18, 20, 22, 24/2
	Малый Песчаный переулок	Переулок существовал до строительства посёлка. Получил название по характеру почвы, по аналогии с другими улицами и переулками села Всехсвятского. Переулок проходит вдоль северо-восточной границы посёлка.	№ 2а, 5, 7, 9, 13, 15, 17, 19, 21, 23, 25/14
	Улица Поленова	Улица появилась в составе посёлка. Первоначальное название — Большая улица. В 1928 году получила нынешнее название в честь русского художника Василия Дмитриевича Поленова. Расположена между улицами Левитана и Врубеля.	№ 1/14, 2/12, 3, 4, 5/19, 6/17, 7, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20
	Улица Саврасова	Улица появилась в составе посёлка. Изначально в 1928 году получила название Улица Чайковского в честь русского композитора Петра Ильича Чайковского. Переименована в 1956 году в честь русского художника Алексея Кондратьевича Саврасова (для устранения одноимённости улиц в Москве). Расположена между улицами Шишкина и Врубеля.	№ 1/3, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 11
	Улица Серова	Улица появилась в составе посёлка. В 1928 году получила название в честь русского художника Валентина Александровича Серова. Расположена между улицами Крамского и Верещагина.	№ 1/2, 3
	Улица Сурикова	Улица появилась в составе посёлка. Первоначальное название — Телефонная улица. В 1928 году получила нынешнее название в честь русского художника Василия Ивановича Сурикова. Расположена между улицами Алабяна и Кипренского.	№ 3, 4, 5, 6, 7, 8/2, 9/1, 10, 11/2, 12, 13, 14/2, 15, 18, 20, 21, 21а, 21б, 22/2, 23, 23а, 23б, 25, 27, 29
	Улица Шишкина	Улица появилась в составе посёлка. Первоначальное название — Школьная улица. В 1928 году получила нынешнее название в честь русского художника-пейзажиста Ивана Ивановича Шишкина. Расположена между улицей Поленова и Малым Песчаным переулком.	№ 1/8, 4, 5/2, 6, 10

Известные жители

• Бибиков, Иван Иванович — революционер
• Быков, Ролан Антонович — режиссёр
• Герасимов, Александр Михайлович — художник
• Зыков, Юрий Николаевич — лётчик, Герой Советского Союза
• Казакова, Елена Алексеевна — альпинистка
• Крандиевская, Надежда Васильевна — скульптор
• Оболенский, Николай Владимирович — архитектор
• Павлинов, Павел Яковлевич — художник
• Пономарёв, Николай Афанасьевич — художник
• Макаров, Николай Павлович — учёный, экономист
• Санаев, Павел Владимирович — писатель, актёр, режиссёр и сценарист
• Санаева, Елена Всеволодовна — актриса
• Тихомиров, Виктор Васильевич — советский учёный в области радиоэлектроники и автоматики
• Тищенко, Иван Александрович — химик
• Файдыш-Крандиевский, Андрей Петрович — скульптор
• Фёдоров, Владимир Григорьевич — изобретатель автоматического стрелкового оружия
• Церевитинов, Фёдор Васильевич — химик
• Чертков, Владимир Григорьевич — издатель произведений Льва Толстого

Дом-мастерская Александра Герасимова	Дом-мастерская Андрея Файдыша-Крандиевского	Дом Ролана Быкова	Дом Ивана Бибикова

Литература

• Алексеева Е. М., Павлинов П. П., Церевитинов С. С., Зыков Н., Русакова Е., Соляник Н. А. Посёлок Сокол: история посёлка и его жителей. — М.: Олма-пресс, 2004. — 208 с. — ISBN 5-224-03302-0.
• Москва 850 лет. Северный административный округ / Под общ. ред. В. А. Виноградова. — М.: АО «Московские учебники и картолитография», 1997. — 144 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-7853-0019-2.
• Жукова Е. О «Соколе», его архитектуре и обитателях // Наука и жизнь : журнал. — 1983. — Вып. 10. — С. 118—122.
• Нащокина М. В. Посёлок «Сокол» — город-сад // Архитектура и строительство России : журнал. — 1994. — Вып. 12.
• Архитектура Москвы 1910—1935 гг. / Комеч А. И., Броновицкая А. Ю., Броновицкая Н. Н. — М.: Искусство — XXI век, 2012. — С. 132—135. — 356 с. — (Памятники архитектуры Москвы). — 2500 экз. — ISBN 978-5-98051-101-2.

Ссылки

• [mos-nj.narod.ru/1970_/nj7812/A/nj7812_1a.htm Ю. Александров. Первенцы Москвы советской] (Проверено 25 октября 2011)

Отрывок, характеризующий Сокол (посёлок в Москве)

– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.