Храм-памятник Рождества Христова

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Православный храм
Храм-памятник Рождества Христова
Храм-паметник "Рождество Христово"

Церковь "Рождества Христова"
Страна Болгария
Город Шипка
Конфессия Православие
Епархия Старозагорская епархия Болгарской православной церкви 
Архитектурный стиль Ярославской школы церковной архитектуры XVII века
Автор проекта А. О. Томишко
Строительство 18851902 годы
Реликвии и святыни Останки русских солдат, погибших при Обороне Шипки.
Статус Храм-памятник

Храм-памятник Рождества Христова (болг. Храм-паметник Рождество Христово; называемый ещё Шипкинский монастырь) — первый памятник болгаро-русской дружбе, на территории Болгарии. Находится на южной стороне Шипкинского перевала, в окрестности города Шипка.

Внутри храма и на стенах открытых галерей установлены 34 мраморные плиты с названиями войсковых частей, участвовавших в боях за Шипку, а также именами русских солдатов и офицеров, и болгарских ополченцев, павших при обороны Шипки и в боях у городов Казанлык и Стара-Загора. В саркофагах в крипте храма покоятся останки героев. Колокола отлиты в России — на их производство российское военное ведомство выделило около 30 тонн стреляных гильз. Самый большой колокол весит 11 643 кг и является личным подарком императора Николая II.





История

Идея храма, его замысел принадлежит Ольге Николаевне Скобелевой, матери прославленного генерала Скобелева. Замысел стал всенародным делом, средства на его реализацию стекались от гражданских и военных организаций, многочисленных жертвователей, обыкновенных граждан России и Болгарии. Комитет по строительству возглавил граф Николай Павлович Игнатьев. Воля дарителей — храм создан для молитвенного поминовения воинов-освободителей, поэтому, как и собор блгв. кн. Александра Невского в Софии, он получил наименование «храма-памятника».

Строительство по проекту архитектора А. О. Томишко началось в 1885 году. В состав комитета входили П. А. Васильчиков, В. П. Мелницки, принц Алексей Николаевич Церетелев, князь Евгений Максимилианович Лихтенберский и другие.

Строительство завершилось в 1902 году. Комплекс храма-памятника состоял из церкви, монастырского корпуса, гостиницы для паломников, приюта и духовной семинарии. Храм крестокупольный, с квадратным наосом и тремя апсидами. Его облик навеян мотивами ярославской школы церковной архитектуры XVII века.

Официальная церемония открытия состоялась 27 сентября 1902 года, граф Николай Игнатьев произнёс торжественную речь, по случаю 25-й годовщины шипкинской эпопеи. Специально для этого случая из России прибыла имперская делегация, в состав которой входили Михаил Иванович Драгомиров, Николай Григорьевич Столетов, Константин Чиляев, граф Михаил Павлович Толстой и другие. В крипте храма установили 17 надгробий с останками погибших русских воинов. Семинария так и не открылась по церковно-политическим причинам.

Храм имел статус монастыря и подчинялся непосредственно Российскому Святейшему Синоду, причт присылали из Троице-Сергиевой Лавры.

Настоятелями храма были иеромонах Геннадий (1902-04), иеромонах Ферапонт (1904-14) и иеромонах Максим (1914-15). После 1915 г., когда Болгария объявила войну России, иеромонах Максим отбыл в Россию, а храм и его имущество охраняли два послушника, прибывшие из Троице-Сергиевой лавры еще до войны, - Николай Чернов и Павел Щеткин. 8 февраля 1917 г. они были неожиданно интернированы болгарскими властями, а сам храм и прилегавшие к нему здания захвачены. Когда 6 ноября 1918 г. Н.Чернов и П.Щеткин были освобождены и вернулись к служению, то нашли храм и его имущество разграбленным.

26 октября 1921 г. в храм впервые после Первой мировой войны был назначен настоятель - о.Антоний (Троепольский), и в храме по воскресным и праздничным дням возобновились службы. Начиная с 1924 г. на службу в храм назначались различные священнослужители без права занимать должность настоятеля, а административное управление храмом осуществлял Комитет по делам русских беженцев в Болгарии, назначавший управляющими светских лиц. В зданиях, примыкающих к храму, с 1923 г. действовал Приют для увечных и хроников Российского Общества Красного Креста, а с 1928 г. - Шипкинский инвалидный дом Союза Русских Инвалидов в Болгарии (в 1942 г. объединены в Приют для инвалидов и больных иностранцев, с 1955 г. дом престарелых).

5 августа 1934 г. храм и прилегавшие к нему здания переданы СССР Болгарии. 30 октября 1945 г. храм передан в юрисдикцию Московского Патриархата. 1 января 1948 г. передан Военному министерству НРБ. Русское благочиние существовало до 10 ноября 1952 г., последний русский священник, о.Иосиф (Гордеев), служил до сентября 1968 г. В июле 1967 г. храм передан Комитету по искусству и культуре НРБ. 27 декабря 2004 г. передан Болгарской Православной церкви.

Внутренняя роспись храма произведена в 1959 году при Патриархе Алексии I на средства Московской Патриархии художником Н. Е. Ростовцевым с коллективом художников.

На территории Болгарии есть свыше 450 памятников, которые посвящены русским освободителям (так болгары называют всех участников русско-турецкой войны 1877—1878 годов), но этот считается самым красивым и впечатляющим.

3 марта 2003 года президент России Владимир Путин посетил его вместе с болгарским президентом Георгием Пырвановым.

Русское кладбище на Шипке

Недалеко от храма находится Русское кладбище на Шипке — недействующее кладбище генералов, офицеров и солдат Русской Императорской армии, оказавшихся после 1917 года в Болгарии и проживавших в приюте Российского Общества Красного Креста для увечных и престарелых воинов при Шипкинском монастыре. Кладбище возникло в начале 1920-х годов и существовало до 1936 г. К началу 2010-х пришло в запустение и практически полностью слилось с горным лесом.

20 июня 2013 года был создан инициативный комитет по возрождению кладбища, а 13 августа 2013 года в Болгарии была объявлена национальная кампания по восстановлению кладбища, разработан проект его мемориализации и обустройства.

27 февраля 2014 года рядом с храмом был открыт мраморный мемориальный знак в память всех погребенных на Русском кладбище в 1920—1970-х годах. В 2013-16 гг. территория кладбища была очищена волонтерами и стала доступной для посещения.

В 2016 г. в Москве издана книга "Русский некрополь на Шипке" (автор - потомок похороненного на местном кладбище офицера, белорусский писатель Вячеслав Бондаренко) - подробное описание истории русских инвалидных домов на Шипке и биографии 467 русских эмигрантов, похороненных в 1922-86 гг. на местных кладбищах.

Настоятели

  • иеромонах Геннадий (1902 - 1904)
  • иеромонах Ферапонт (1904 — 1914)
  • иеромонах Максим (1914 — 1915)
  • о.Антоний (Троепольский) (1921 - 1922)
  • о.Потапий (Лызлов) (1922 - ?)
  • о.Николай (князь Ухтомский) (1930 - 1934)
  • о.Кирилл (1936 - ?)
  • о.Петр (Исаев) (1939 - ?)
  • архимандрит Сергий (Чернов) (1946 — †2 мая 1961)

См. также

Напишите отзыв о статье "Храм-памятник Рождества Христова"

Литература

  • Игнатьев А. Храм-памятник на Шипке // Журнал Московской Патриархии. М., 1960. № 10. стр. 56-62.
  • Ганчев, Хр. Архитектурата на Храм-паметник «Рождество Христово» край град Шипка, юбилеен сборник «100 години Храм-паметник „Рождество Христово“ край град Шипка», Българо-Руски иинформационен пул и Форум «България-Русия», 2002 г., с.63-74.
  • Бондаренко В.В. Русский некрополь на Шипке. М., "Старая Басманная", 2016.

Примечания

Ссылки

  • [active.bulgaria-obnovlenie.ru/to_see/4663.html Статья о памятнике]
  • [www.dveri.bg/content/view/1786/125 Шипченски манастир «Рождество Христово» (на болгарски)]
  • [btsbg.org/modules/xdirectory/singlelink.php?cid=241&lid=1479 Описание комплекса на сайте Болгарского туристического союза]
  • [caramica.blogspot.com/2009/06/biserica-shipka.html Фотографии из ШИПКА церковь (июнь 2009 года)]
  • [www.youtube.com/watch?v=hpYv2ra_YF8 Видео с храмом]

Отрывок, характеризующий Храм-памятник Рождества Христова

– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.