Церковь Святой Марии Магдалины (Дармштадт)

Православная церковь
Церковь Святой Равноапостольной Марии Магдалины Russische Orthodoxe Kirche der hl. Maria Magdalena
Вид на церковь с северо-востока
Страна	Германия
Город	Дармштадт, Mathildenhöhe
Конфессия	православие
Епархия	Германская епархия Русской православной церкви заграницей
Тип здания	Церковь
Архитектурный стиль	ярославский
Автор проекта	Л. Н. Бенуа
Строитель	Г. Якоби, затем Ф. Оллерих
Основатель	Николай II
Первое упоминание	1894 год
Дата основания	16 октября 1897
Строительство	1897—1903 годы годы
Статус	действующий храм
Состояние	отличное
Сайт	[darmstadt.russian-church.de/ Официальный сайт]

Це́рковь святой равноапостольной Мари́и Магдали́ны (нем. Russische Orthodoxe Kirche der hl. Maria Magdalena) — православный храм в Дармштадте.

Храм относится к Германской епархии Русской православной церкви заграницей.
Настоятель храма — Архиепископ Марк (Арндт)
Священник — протоиерей Иоанн Гринчук

История

Решение построить церковь в Дармштадте было вызвано желанием Николая II и Александры Фёдоровны (урождённой принцессы Гессен-Дармштадтской) иметь возможность посещать православный храм во время пребывания в родном городе императрицы.

Закладка постоянного храма совершена была протопресвитером Иоанном Янышевым 4 (16) октября 1897 года в присутствии императорской и герцогской семей. В основание церкви была привезена земля, собранная в нескольких губерниях Российской империи.

Храм был построен на личные средства императорской семьи. На строительство было истрачено личных средств императора на сумму 310 000 рублей. Автором проекта является архитектор Л. Н. Бенуа; строительство велось под непосредственным руководством архитектора Густава Якоби, а затем его помощника — Фридриха Оллериха.

26 сентября (8 октября) 1899 года церковь была освящена во имя святой Равноапостольной Марии Магдалины. На торжестве снова присутствовали русские император и императрица. Однако внутренняя отделка храма (мозаичное оформление) продолжалась до октября 1903 года.

Изначально храм считался домовой церковью царской семьи. Указом от 14 (27) февраля 1904 года храм был передан Министерству иностранных дел.

Богослужения в храме стало совершать духовенство Висбаденской церкви. В основном проведение служб было связано с визитами царской семьи и празднованием дней памяти их святых покровителей, а также храмового праздника. В Дармштадтском храме в 1903 году было совершено венчание принца Андреаса Греческого и принцессы Алисы фон Баттенберг Последнее богослужение для царской семьи было совершено здесь в 1910 году.

В 1914 году в здании под руководством Ф. Оллериха был сделан косметический ремонт.

С началом Первой мировой войны церковь была закрыта Всё золочёное убранство, колокола, часть кровли и витражи были конфискованы как «имущество врага». Сам храм перешел под «принудительное управление». В связи с тем, что была снята кровля и водостоки внутрь здания подпадало много воды. Повреждения, вызванные влагой, были устранены в 1920-е годы.

После войны богослужения в храме проходили редко. Как правило, они были посвящены торжественным событиям. С 1930-х годов традиционно служится панихида в день убиения Царской семьи.

В 1922—1930 годах храм находился в юрисдикции Управляющего русскими приходами в Западной Европе Русской православной церкви. С переходом митрополита Евлогия (Георгиевского) в Константинопольский патриархат, в Западноевропейском экзархате русских приходов. В 1938 году храм в Дармштадте был передан «Епархии православных епископов Берлина и Германии» Русской православной церкви за границей.

Значительный ущерб был нанесён храму бомбардировками в 1944 году. Кроме, того в период войны церковь лишилась драгоценной утвари: часть была украдена, а другая — передана на хранение в Дармштадтский музей.

В августе 1945 года начались богослужения в лагерной церкви Дармштадта Священник храма, протоиерей Тихон Киричук, инициировал косметической ремонт Мариинской церкви, который был закончен к октябрю. В конце 1945 года в церкви прошло первое богослужение. Община в тот период насчитывала около 300—400 православных христиан различных национальностей. До середины 1950-х годов общиной руководил один священник, затем её также окормляло духовенство из Мюнхена, Франкфурта, Висбадена. С 1950-х годов количество прихожан резко уменьшилось, к 1955 году были закрыты основные лагеря для беженцев.

Первый капитальный ремонт храма был проведён в 1954—1955 годах при финансовой поддержке городских и федеральных властей. 7 мая 1955 года храм был заново освящён архиепископом Александром (Ловчим).

С конца 1950-х годов Дармштадтский храм стал церковным центром для областей Мангейм-Хайдельберг, Майнц-Вормс и Мильтенберг-Ашафенбург. Постоянная община насчитывала 250—300 верующих.

Во время капитального ремонта, проведённого в 1970-е годы, были реконструированы крыша и кирпичная кладка, позолочены купола и коньки. Работы, общей стоимостью более 300 000 немецких марок, были проведены, благодаря пожертвованиям, поступившим в том числе и от города Дармштадта, федеральной земли Гессен, принцессы Маргарет Гессенской и Рейнской, Евангелической земельной церкви Гессен-Нассау и католической епархии Майнца. 23 октября 1976 года состоялось освящение возобновлённого храма епископами Штутгартским Павлом (Павловым) и Западноевропейским Лаврентием (Трифуновичем).

С 1987 года богослужения в храме стали проводиться каждые две недели и по праздникам. В общине состоят русские, сербы, греки и немцы из Дармштадта и окрестностей.

Долгое время в храме не был возможен звон колоколов в связи с аварийным состоянием колокольни. Последняя реставрация произошла в 2003-2005 годах.

Архитектура, убранство

Церковь стала первой постройкой в Матильденхёе (Mathildenhöhe). В настоящее время вокруг храма расположен ансамбль Колонии художников в стиле модерн. Храм был построен в раннем ярославском стиле, его прообразом послужила Бад-Хомбургская церковь Всех Святых.

Церковь выстроена из красного кирпича. Фасады украшены позолоченным фризом и изразцами в форме луковицы с русским двуглавым орлом. Наружные изразцы и напольную плитку изготовила фирма «Villeroy & Boch» в Метлахе. В оформлении храма использовался также кавказский мрамор.

В центре здания на высоком барабане возвышается золочёная луковичная глава. Колокольня устроена в южной части храма.

На внешних стенах храма находятся изображения святых:

• На северной стене — святой великомученицы Александры, святых праведных Захарии (на лбу у него повязка с надписью «Святи Господа») и Елисаветы.
• На абсиде — икона Божией Матери Курская (в верхней части) и Господа Вседержителя.
• На колокольне — святого благоверного князя Александра Невского (в верхней части) и преподобного Сергия Радонежского (над боковым входом).
• На южной стене — святителя Николая Чудотворца.

Главный вход оформлен в виде крыльца с треугольным фронтоном, в котором расположено мозаичное изображение святой Равноапостольной Марии Магдалины (ниже небольшое — святой Равноапостольной великой княгини Ольги).

Иконостас, антиминс, хоругви и дубовый ковчежец с плащаницей были привезены из Лондона, из домовой церкви великой княгини Марии Александровны, герцогини Саксен-Кобург-Готтской.

Образа для дубового иконостаса написал иконописец Карл Тимолеон Нефф. В связи с тем, что Дармштадтский храм был менее Лондонского, иконостас был «урезан».

В апсиде находится мозаика, изображающая Богоматерь, восседающую с младенцем Христом на Небесном престоле в окружении ангелов. В алтарном своде помещён текст хвалебной песни: «Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе, Спасе Моем». Эта мозаика, а также мозаика вне храма, была выполнена художником В. А. Фроловым по эскизам В. М. Васнецова. В. М. Васнецов также является автором эскизов внешних мозаик, орнаментов на стенах и сводах, и двух хоругвей. Орнаменты были выполнены художниками В. Т. Перминовым и Кузиком.

Икона Казанской Божьей Матери, выставленная перед иконостасом, первоначально принадлежала великой княгине Елизавете Фёдоровне, затем некоему монаху Серафиму, который передал её шведской королеве Луизе. Королева, урождённая фон Баттенберг, завещала образ Дармштадтской церкви, где венчались её родители.

Под церковью устроена так называемая «общинная комната».

Литература

• Knodt M. Russische Kapelle St. Maria Magdalena. — Darmstadt, 1988.
• Seide G. Die Russische Orthodoxe Kirche der hl. Maria Magdalena auf der Mathildenhöhe in Darmstadt. — München, 1997.
• Антонов В. В., Кобак А. В. Русские храмы и обители в Европе. — СПб: «Лики России», 2005. — С. 80—83. — 3000 экз. — ISBN 5-87417-208-4.

Ссылки

• [darmstadt-church.de Официальный сайт Церкви святой Равноапостольной Марии Магдалины в Дармштадте]
• [www.360cities.net/image/russische-kapelle-darmstadt 360° panoramic photography by Uwe Buecher]
• [sobory.ru/article/index.html?object=00617 Народный каталог православной архитектуры]
• [www.foma.ru/xram-kotoryij-stroili-svyatyie.html Храм, который строили святые] // Фома

Отрывок, характеризующий Церковь Святой Марии Магдалины (Дармштадт)

Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.