U-8 (1935)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<th colspan="3" align="center" style="color: white; height: 20px; background: navy;font-size: 110%;">История корабля</th> <th colspan="3" align="center" style="color: white; height: 20px; background: navy;font-size: 110%;">Силовая установка</th> </tr><tr> <td colspan="3"> 6 цилиндровый4-х тактный «MWM» RS127S 2x350 л.с.
электродвигатель «Siemens»2x180 л.с.</td>
U-8
Государство флага Третий рейх Третий рейх
Порт приписки Киль
Спуск на воду 16 июля 1935 года
Выведен из состава флота 3 мая 1945 года
Современный статус затоплена
Основные характеристики
Тип корабля Малая ДПЛ
Обозначение проекта IIB
Скорость (надводная) 13 узлов
Скорость (подводная) 7,0 узлов
Предельная глубина погружения 150 м
Экипаж 25 человек
Размеры
Водоизмещение надводное 279 т
Водоизмещение подводное 328 т
Длина наибольшая (по КВЛ) 42,7 м
Ширина корпуса наиб. 4,08 м
Высота 8,6 м
Средняя осадка (по КВЛ) 3,90 м
Вооружение
Артиллерия 1 x 2 cm/65 C/30 (1000 снарядов)
Торпедно-
минное вооружение
3 ТА калибра 533 мм, 5 торпед
или 18 мин TMB
или 12 ТМА
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

U-8 — малая U-boat типа IIB, времён Второй мировой войны. Заказ на постройку был отдан 20 июля 1934 года. Лодка была заложена на верфи судостроительной компании Germaniawerft, Киль 25 марта 1935 года под заводским номером 542. Спущена на воду 16 июля 1935 года. 5 августа 1935 года принята на вооружение и под командованием капитан-лейтенанта Харальда Гроссе вошла в состав Unterseebootsschulflottille.[1]





История службы

Совершила один боевой поход, результатов не добилась. Была затоплена 2 мая 1945 года в Вильгельмсхафене.

Первый поход

19 мая 1940 года U-8 вышла из Киля в свой первый и единственный поход в район Пентланд Фирф (англ.).

Дважды за поход — 21 мая и 24 мая, лодка обнаруживала субмарины противника, но оба раза встречи обходились без стрельбы.

30 мая 1940 года U-boat была вынуждена вернуться в порт из-за дефекта в дизеле

4 июня 1940 года на окончании переговорной трубы на мостике, прежде чем её смогли выбросить за борт, взорвалось небольшое взрывное устройство, нанеся ранения обеих рук капитан-лейтенанту Кентрату. Первый помощник лейтенант Штейн принял командование. На следующий день Кентрату стало хуже, и его начало лихорадить, после чего к западу от Дании его пришлось срочно переместить на борт немецкого патрульного судна V-101.

7 июня 1940 года лейтенант Штейн привёл U-8 обратно в порт в Киль.[2]

Судьба

После своего неудачного похода U-8 служила в нескольки флотилиях в качестве учебной лодки до самого окончания войны. 2 мая 1945 года была затоплена в Вильгельмсхафене в рамках операции «Регенбоген».

Командиры

Флотилии

См. также

Напишите отзыв о статье "U-8 (1935)"

Примечания

  1. Helgason, Guðmundur [www.uboat.net/boats/u8.htm U-8]. German U-boats of World War II. Uboat.net. [www.webcitation.org/6FxE4FwCs Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].
  2. Helgason, Guðmundur [www.uboat.net/boats/patrols/patrol_24.html Данные по походам U-8 (Первый поход)]. U-boat patrols. Uboat.net. [www.webcitation.org/6FxE4gdoD Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].

Ссылки

  • [www.uboat.net/boats/U8.htm U-8 на Uboat.net]  (англ.)

Отрывок, характеризующий U-8 (1935)

– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.