Коленкур, Арман де

Арман Огюстен Луи маркиз де Коленкур, герцог Виченцы фр. Armand Augustin Louis marquis de Caulaincourt, duc de Vicence<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Арман Огюстен де Коленкур</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр иностранных дел Франции
20.03.1815 — 22.06.1815
Предшественник:	Шарль Морис де Талейран-Перигор, князь Беневентский
Преемник:	барон Луи Биньон
Министр иностранных дел Франции
20.11.1813 — 01.04.1814
Предшественник:	Юг Бернар Маре, герцог де Бассано
Преемник:	Антуан Рене Шарль Матюрен, граф де Лафорест
Посол Франции в России
1807 — 1811
Предшественник:	Габриэль, граф Эдувиль
Преемник:	Жак Александр Ло, маркиз де Лористон
Рождение:	9 декабря 1773(1773-12-09) замок Коленкур
Смерть:	19 февраля 1827(1827-02-19) (53 года) Париж
Военная служба
Род войск:	кавалерия
Звание:	дивизионный генерал
Награды:

Арма́н Огюсте́н Луи́ де Коленку́р (фр. Armand Augustin Louis marquis de Caulaincourt, duc de Vicence; 9 декабря 1773 — 19 февраля 1827, Париж) — герцог Виченцы, французский дипломат, оставивший мемуары о Наполеоновской эпохе и, в частности, о походе Наполеона в Россию.

Биография

Родился 9 декабря 1773 года в родовом замке Коленкур (ныне — в коммуне Коленкур, на территории, принадлежавшей позднее департаменту Эна во Франции). Семья Коленкура происходит из франко-киликийского дома Лузиньянов.

Как отпрыск знатного рода получил домашнее образование. В возрасте 15 лет в 1788 году был зачислен рядовым в королевский кавалерийский иностранный полк, через полтора года службы получил чин подпоручика. После объявления революционной войны попал под подозрение как дворянин и был уволен из армии в чине капитана в 1792 году.

Служба

1 июня 1792 года вступил волонтёром в национальную парижскую гвардию. 24 августа 1793 года стал старшим сержантом 16-й роты 7-го парижского батальона. 27 января 1794 года переведён в 16-й полк конных егерей.

В апреле 1794 года по дороге в Западную армию к генералу Клеберу был арестован как «подозрительный аристократ», но бежал из тюрьмы. Ему снова пришлось подыматься по служебной лестнице.

В марте 1795 года получил чин капитана, а в декабре стал командиром эскадрона в кавалерийском полку по протекции генерала Обер-Дюбайе, старого друга своего дядюшки д’Арлевиля.

В 1799—1800 годах Коленкур служил в Рейнской армии в чине полковника, командует 2-м карабинерным полком. Участвовал 25 марта 1799 года в сражении при Штоках, 2 ноября 1799 года получил две пулевых раны в сражении под Венхеймом. Участвовал также в сражении при Москирхе (5 мая 1800 года) и при Нершейме.

Дипломатия

В 1801 году старый друг его отца и министр иностранных дел Наполеона Талейран поручил ему миссию в Санкт-Петербурге. Коленкур должен был передать поздравления Наполеона русскому царю Александру I с вступлением последнего на трон. Удачно выполненная миссия приблизила Коленкура к Наполеону.

31 июля 1802 года Коленкур становится одним из 8-ми адъютантов Бонапарта, а 29 августа 1803 года его производят в бригадные генералы, он получает должность генерального инспектора консульских конюшен, затем командует 8-м кавалерийским полком в Рейнской армии.

10 марта 1804 года был направлен Талейраном к курфюрсту Баденскому с посланием, требовавшим роспуска военных формирований эмигрантов на территории Бадена. Поручение послужило ширмой для организации похищения герцога Энгиенского. Впоследствии сам факт участия Коленкура в этом деле нанёс непоправимый урон его репутации, его стали считать одним из главных виновников преступления. Наполеон говорил: «Если Коленкур скомпрометирован, тут нет большой беды. Он будет служить мне ещё лучше».

В июне 1804 года Коленкур получил должность обер-шталмейстера императорского двора (в его служебные обязанности входили детальное соблюдение этикета, заведование императорской конюшней и службой связи).

1 февраля 1805 года получил чин дивизионного генерала, а на следующий день награждён Большим Орлом ордена Почётного легиона. Служба при дворе вынудила Коленкура отказаться от любимой женщины. Наполеон не терпел разведённых женщин, и фрейлина императрицы Андриенна-Ире-Луиза де Карбоннел де Канизи (1785—1876) была удалена от двора.

3 ноября 1807 года Коленкур был назначен послом Франции в России вместо Савари, а 7 июня 1808 года получил титул герцога Винченского. В 1810 году, когда между Наполеоном и императором Александром произошёл разлад, Коленкур старался уладить дело, участвовал в подписании Конвенции по вопросу Польши, но ухудшение отношений предотвратить не удалось, вследствие чего подал в отставку и по собственному желанию был переведён в испанскую армию, хотя продолжал числиться послом. Наполеон пришёл к выводу, что Александр I намеренно обворожил французского посла, и в мае 1811 года удовлетворил прошение Коленкура об отставке, заменив его на этом посту генералом Лористоном.

25 сентября 1808 года был награждён орденом Св. Андрея Первозванного.

Дальнейшая карьера

В 1812 году Коленкур вернулся в Россию в составе Великой Армии. В Бородинском сражении погиб младший брат герцога, дивизионный генерал Огюст Жан-Габриэл де Коленкур.

5 декабря 1812 года Наполеон оставил разбитую армию и отправился в Париж наедине с Коленкуром.

С 20 ноября 1813 по 3 апреля 1814 года Коленкур занимал пост министра иностранных дел, заменив на этом посту герцога Маре. Предоставление острова Эльбы Наполеону после отречения ставят в заслугу Коленкуру, к словам которого император Александр I прислушивался. Только после отъезда Наполеона на остров Эльбу Коленкур женился на любимой женщине.

Во время реставрации хорошие отношения с русским царём помогли Коленкуру сохранить свои родовые имения, но не придворные должности. Французская аристократия не могла простить Коленкуру невольного участия в деле похищения и казни герцога Энгиенского.

Во время ста дней Коленкур примкнул к Наполеону, заняв должность министра иностранных дел с 21 марта по 8 июля 1815 года. На этом посту он тщетно пытался примирить Наполеона и Европу. 2 июня 1815 года был возведён в достоинство пэра Франции. После сражения при Ватерлоо Коленкур был избран в состав временного правительства (22 июня — 9 июля 1815 года).

Опала

После второй реставрации Бурбонов в июле 1815 года, его имя оказалось в списке лиц, подлежавших аресту. Имя убрали после личного вмешательства Александра I. Затем Коленкур проживал как частное лицо в Париже и не принимал больше никакого участия в политической жизни, однако оставил мемуары, которые полностью были изданы в трех томах только в 1933 году (на русский язык переведена только часть, связанная с походом Наполеона в Россию). Объективность автора делают эти воспоминания ценным историческим документом, хотя события и рассматриваются глазами бонапартиста. Живость изложения и лёгкость языка делают мемуары интересным чтением.

Умер Коленкур 19 февраля 1827 года в Париже в возрасте 53 лет.

Ссылки

• [www.museum.ru/1812/Persons/France/017.html Коленкур], биографии на сайте museum.ru
• [www.museum.ru/museum/1812/Library/kolencur/ Арман Огюстен Луи де Коленкур. Мемуары. Поход Наполеона в Россию]

Отрывок, характеризующий Коленкур, Арман де

Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.