История Боливии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск


Древний период

В 40 — 13 вв. до н. э. на севере Боливии (провинция Мохас) существовала оригинальная Гидравлическая культура насыпей, жители которой пережидали наводнения на большом количестве искусственных насыпей и вели сельское хозяйство. Позднее возникли ряд других культур — Чирипа, Ванкарани и др.

В VI веке до нашей эры на берегах озера Титикака возникла цивилизация Тиуанако, о которой известно очень мало.

В XIV веке территория была захвачена инками. Была создана империя инков со столицей в Куско.

Колониальный период

В 1538 году территория империи инков была покорена Эрнандо Писарро, братом завоевателя Перу. Испанцы основали здесь несколько поселений, эта область вначале называлась провинцией Чаркас, а позднее — Верхним Перу. В колониальный период на серебряных рудниках работали индейцы (пеоны), которые неоднократно восставали против испанцев. В течение почти 300 лет территория Боливия являлась составной частью испанской колониальной империи (с 1542 — в составе вице-королевства Перу, с 1776 — вице-королевства Ла-Платы) и носила название Верхнее Перу. На протяжении всего колониального периода, особенно в 16—17 вв., Верхнее Перу было одним из главных экономических центров испанской колониальной империи в Южной Америке. Серебряные рудники в Потоси являлись в то время наиболее крупными в мире. В рудниках трудились индейцы-митайосы, отбывавшие обязательную трудовую повинность. Более половины всех земель в Верхнем Перу было роздано королевским правительством Испании в качестве энкомьенд испанским колонистам; индейцы несли многочисленные повинности в пользу владельцев энкомьенд — энкомендеро. Социально-экономические отношения в Верхнем Перу представляли собой переплетение рабовладельческой и феодально-крепостнической форм эксплуатации. Индейцы упорно боролись против колониального порабощения. Наиболее крупным было восстание 1780—81 под руководством братьев Катари, однако оно, как и другие выступления индейцев, было жестоко подавлено.

В мае 1809 года произошло восстание в Чукисаке, которое стало началом войны за независимость, продолжавшейся около 15 лет. Только в декабре 1824 года освободительная армия под командованием генерала Сукре — сподвижника С. Боливара, одержала решающую победу при Аякучо и разгромила испанские войска. В августе 1825 конгресс в Чукисаке провозгласил создание самостоятельной независимой республики Боливии (названа в честь Боливара).

Период независимости

XIX век

6 августа 1825 года Учредительное собрание всех провинций провозгласило независимость провинции Верхнее Перу. Государство было названо Боливией в честь Симона Боливара, при поддержке которого территория страны была освобождена, а столица государства была названа в честь генерала-освободителя Антонио Хосе Сукре.

Симон Боливар на аверсе 1 и 10 боливиано, 1928 Симон Боливар на аверсе 100 боливиано 1945 и 100 песо 1962


В 1826 году президентом страны был избран Антонио Хосе де Сукре. В 1829 году президентом стал Андрес Санта Крус, который в 1836 году объявил о создании Перуанско-Боливийской конфедерации. Соседнее Чили увидело в создании конфедерации угрозу своей безопасности и выдвинуло ультиматум о расторжении договора о конфедерации. Ультиматум не был выполнен, и правительство Чили объявило войну Боливии. В 1839 году после победы чилийской армии конфедерация распалась, а президент Санта Крус был изгнан из страны. Затем наступил долгий период нестабильности, при котором президенты часто менялись и одно за другим происходили восстания.

Выработанная президентом Бельсу конституция (принята в сентябре 1850) запретила рабство.

После этого возник территориальный спор с Чили из-за части пустыни Атакама, богатой селитрой. Это привело к пятилетней Тихоокеанской войне, длившейся с 1879 по 1884 год.

В 1904 году был подписан боливийско-чилийский мирный договор, по которому спорная территория переходила к Чили, вследствие чего Боливия потеряла выход к Тихому океану.

К началу XX века произошло существенное изменение в экономике — основным товаром вместо серебра стал каучук, что вероятно было связано со становлением автомобилестроения в мире. Например, в 1890 году пошлины на экспорт каучука давали лишь 2 % доходов казны, то уже в 1902 году — 36 %[1].

В 1898—1899 годах в стране произошла гражданская война между индейцами севера и южанами[2].

XX век

В 1899 году начались разработки богатых месторождений олова, по производству которого Боливия стала одним из мировых лидеров. Эта отрасль вызывала повышенный интерес Великобритании и США, которые фактически взяли её под свой контроль.

В годы 1-й мировой войны 191418 годов Боливия сохраняла нейтралитет (в апреле 1917 она порвала дипломатические отношения с Германией), но её экономические ресурсы были поставлены на службу государствам Антанты. Во время войны значительно возросли иностранные капиталовложения в Боливия, резко увеличился вывоз олова, меди, сурьмы, вольфрама и висмута. С развитием добычи оловянной руды и включением Боливии в мировой рынок она превратилась в страну с экспортной экономикой.

В 1920-е — 1930-е годы в рабочем движении Боливии были очень популярны идеи анархизма, особенно среди чола. Также были востребованы идеи марксизма, в том числе о социалистической революции.

16 июля 1930 года вооруженный отряд во главе с Роберто Инохосой захватил приграничный город Вильянсон и провозгласил начало рабоче-крестьянской социалистической революции в Боливии (восстание было вскоре подавлено)[3].

В 1932-35 годах разгорелась Чакская война с Парагваем, возникшая из-за спорной пустынной территории, на которой предположительно имелись большие залежи нефти. В этой войне Боливия потерпела поражение.

В мае 1936 года в стране произошла революция. Пришедший к власти генерал Хосе Торо Руйлова объявил Боливию «социалистической республикой» и конфисковал собственность американской компании «Стандарт ойл оф Нью-Джерси», положив начало периоду «социалистического милитаризма». В июле 1937 года в результате военного переворота к власти пришёл полковник Херман Буш Бесерра. При нём было принято первое трудовое законодательство и установлен государственный контроль над горнодобывающей промышленностью. В августе 1939 года Буш покончил жизнь самоубийством, власть захватила группа военных во главе с генералом Карломом Кинтанильей. В 1940 году президентом страны был избран генерал Энрике Пеньяранда дель Кастильо.

В 40-х годах в стране возникло несколько левых партий — Левая революционная партия, троцкистская Революционная рабочая партия, Националистическое революционное движение. В декабре 1943 года был организован военный переворот, приведший на пост президента майора Гуальберто Вильярроэля, который поощрял образование профсоюзов на оловянных рудниках. Его действия вызвали противодействие «оловянных баронов», которые спропоцировали в июле 1946 года восстание в Ла-Пасе. Во время восстания 21 июля президент Вильярроэль был растерзан толпой. В 1947 году президентом был избран Хосе Гарансабаль, а в 1949 — Мамерто Урриолагоития.

В мае 1951 года на выборах победил кандидат от Националистического революционного движения экономист и бывший советник полковника Буша Бессары Виктор Пас Эстенсоро. Однако Урриолагоития не желал передавать пост НРД и передал полномочия военной хунте. Этот шаг вызвал восстание 9 декабря 1952 года, которое свергло военное правительство и привело к власти победившего кандидата НРД.

НРД начало широкую программу реформ в экономической, политической и социальной сферах. В августе 1952 года правительство предоставило право голоса индейцам, которые были наделены небольшими участками земли. В деревнях началось строительство больниц и организация крестьянских кооперативов, были национализированы оловянные рудники, затем переданные в собственность государственной компании КОМИБОЛ.

Следующий президент страны Эрнан Силес Суасо был избран в 1956 году. Его правительство при поддержке МВФ начало программу стабилизации, которая включала ограничение роста заработной платы и либерализацию цен, но этот шаг только углубил экономический кризис. 20 июля 1958 года в стране прошли парламентские выборы[4]. Период 1950-х годов стал временем угасания анархо-синдикалистского движения в стране. В 1960 и 1964 годах Виктор Пас Эстенсоро переизбирался президентом; вице-президентом при нём некоторое время был деятель профсоюзного движения Хуан Лечин. В ноябре 1964 года военные во главе с генералами Рене Баррьентосом и Овандо Кандиа совершили переворот. В 1966 году президентом был избран Рене Барриентос Ортуньо. В 1967 году было разгромлено партизанское движение Че Гевары. После смерти Барриентоса в апреле 1969 года в стране сменилось несколько правительств, пока в августе 1971 года не был совершён военный переворот Уго Бансера.

Бансер заявил, что армия будет безраздельно управлять страной до 1980 года. В 1974 году после попытки свержения Бансера тот запретил в стране деятельность всех политических партий и профсоюзов. 9 июля 1978 года в стране были проведены выборы, победу на которых одержал Хуан Переда Асбун. Однако тот продержался у власти всего 4 месяца и в ноябре того же года был свергнут Давидом Падильей. После этого в стране сменилось ещё 3 президента; последней из них обязанности главы государства исполняла левый политик Лидия Гейлер Техада.

В начале июля 1980 года на всеобщих выборах победил левый Фронт демократического и народного единства во главе с Эрнаном Силесом Суасо, однако 17 июля в результате военного переворота власть захватила праворадикальная военная хунта во главе с Луисом Гарсиа Месой, который на следующий день стал президентом. Он приостановил действие конституции, многие политические деятели были убиты. Кокаин сделался главным источником дохода президента и правительства. Опорой режима в условиях гарсиамесизма стали неофашисты, беглые нацисты и уголовные элементы.

4 августа 1981 года в результате восстания генералов Лусио Аньеса Риверы (бывший министр в правительстве Хуана Переды Асбуна) и Альберто Натуша Буша Гарсиа Меса был свергнут и бежал из страны (позже был выдан Бразилией и осуждён на 30 лет тюремного заключения), к власти пришла хунта в составе генералов Сельсо Торрелио Вилья (сухопутные войска), В. Берналь (ВВС) и О. Паммо (ВМС), 4 сентября С. Торрелио был назначен президентом. В июле 1982 года в условиях острого экономического кризиса и роста напряжённости в стране он оставил свой пост, и хунта назначила новым президентом более жёсткого военного, начальника генерального штаба генерала Гидо Вильдосо Кальдерона. В октябре 1982 года, после признания итогов выборов 1980 года, к власти вновь пришло левонастроенное гражданское правительство во главе с Э. Силесом Суасо.

При новом правительстве (8 министров от ЛНРД, по 2 от ХДП и компартии) противостояние правых и левых в стране обострилось. 27 ноября 1982 года был принят закон о национализации американской компании «Bolivian Power», чья доля в производстве электроэнергии составляла 40 %. 12 декабря на пороге президентского дворца правым радикалом совершено неудачное покушение на вице-президента страны Хайме Паса Самору. В конце 1982 — начале 1983 года активизировался процесс чистки вооружённых сил, были уволены в запас бывшие командующие ВВС и ВМФ и бывшие президенты А. Натуш, С. Торрелио и Г. Вильдосо. В июне 1983 года по обвинению в коррупции и экономических преступлениях были арестованы бывший президент Л. Гарсиа и 29 его соратников.

Во время выборов в июле 1985 года бывшие президенты Уго Бансер и Пас Эстенсоро не смогли набрать большинства голосов, и Национальный конгресс назначил президентом Паса Эстенсоро. Придя к власти, Эстенсоро начал осуществление программы, разработанной МВФ. Это привело к росту бедности и безработицы. В мае 1989 года президентом при поддержке Уго Бансера стал Х. Пас Самора, кандидат от партии Левое революицонное движение. Правительство Саморы было обвинено в связях с мафией, лидер пропрезидентского ЛРД Оскар Эйд попал в тюрьму по обвинению в наркобизнесе, а Саморе был запрещён въезд в США.

В 1997 году президентом страны был избран Уго Бансер, предвыборная кампания которого проходила под лозунгами демократизации. После прихода к власти он управлял диктаторскими методами как в 1971-78 годах. Во время его правления стали накапливаться экономические и социальные проблемы. В феврале 2000 года начались выступления против правительства Бансера, которые охватили впоследствии всю страну. В августе 2001 года Бансер ушёл в отставку и умер в следующем году.

XXI век

В 2002 году на всеобщих выборах президентом Боливии был избран Гонсало Санчес де Лосада. В октябре 2003 года в столице страны произошли крупные столкновения между полицией и армией с одной стороны и участниками акций протеста. Погибло 76 человек. В результате Санчес де Лосада ушёл в отставку передав полномочия вице-президенту Карлосу Меса. Согласно Конституции Боливии тот имел право оставаться президентом до 6 августа 2007 года[5], однако ушёл в отставку 6 июня 2005 года. Следующим президентом стал Эдуардо Родригес.

Политический кризис закончился, когда 18 декабря 2005 года президентом страны был избран левый индейский политик Хуан Эво Моралес, получивший 53,74 % голосов. Избрание президента напрямую, а не Национальным Конгрессом, произошло впервые с 1978 года. Его «Движение за социализм» получило устойчивое большинство в Национальном Конгрессе. В январе 2006 года прошла его инаугурация; в том же году он объявил о национализации нефтегазовой отрасли.

В 2008 году по требованию правой оппозиции был проведён референдум об отзыве президента со своего поста. Моралес получил поддержку 67 % избирателей и остался на своём посту. 10 июня 2009 года президент Моралес подписал декрет, согласно которому Боливия получила новое официальное название «Многонациональное Государство Боливия»[6]. В конце 2009 и 2014 годов он переизбирался на пост президента, а «Движение за социализм» получало более 2/3 мест в Национальном Конгрессе.

Аверсы исторических боливиано

1 боливиано 1877 и 1892 годов 1 боливиано 1902 и 100 1911 годов


Реверсы исторических боливиано

1 боливиано 1877 и 1892 годов 1 боливиано 1902 и 100 1911 годов


Напишите отзыв о статье "История Боливии"

Примечания

  1. Щелчков А. А. «Федеральная революция» в Боливии 1898—1899 гг.: крестьянская война на фоне противостояния либералов и консерваторов // Латиноамериканский исторический альманах. — 2015. — Т. 15. — С. 84
  2. Щелчков А. А. «Федеральная революция» в Боливии 1898—1899 гг.: крестьянская война на фоне противостояния либералов и консерваторов // Латиноамериканский исторический альманах. — 2015. — Т. 15. — С. 90
  3. Щелчков А. А. Роберто Инохоса: пламенный революционер или «креольский Геббельс» // Латиноамериканский исторический альманах. — 2007. — № 7. — С. 77 — 78
  4. Ежегодник БСЭ. 1959 / М. 1959 — С. 214.
  5. [www.newsru.com/world/18oct2003/mesa.html Пост президента Боливии занял историк и журналист Карлос Меса]
  6. [web.archive.org/web/20110812125443/news.mail.ru/politics/2652925/ Боливия из Республики превратилась в «Многонациональное государство».], «mail.ru», 10.06.2009

Литература

  • История Боливии с древнейших времён до начала XXI века / Отв. ред. Е. А. Ларин, А. А. Щелчков. — М. : Наука, 2015. — 699 с. — ISBN 978-5-02-039183-3.</span>

Ссылки

  • [liberea.gerodot.ru/neoglot/selitvo.htm Война за селитру] — В Либерее «Нового Геродота»
  • [www.conflictologist.org/main/konflikty-vojni-perevoroti-v-latinskoj-amerike.htm#bolivia Материалы по новейшей истории Боливии].

Отрывок, характеризующий История Боливии

– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.