Кодекс Борджиа (ацтекский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Страница 71 Кодекса Борджиа; изображает бога солнца Тонатиу, который пьёт кровь обезглавленной птицы.
Кодекс Борджиа
шкура оленя, рисунок. 27 × 27 см

Кодекс Борджиа (лат. Codex Borgianus) — месоамериканский религиозный и пророческий манускрипт. Принято считать, что этот артефакт создан до завоевания Мексики конкистадорами в районе южной или западной части современного мексиканского штата Пуэбла. Кодекс отличается рисунками, выполненными в стиле, характерном для позднего постклассического периода Центральной Мексики[1].

Кодекс Борджиа является частью и самой значительной книгой Группы манускриптов Борджиа, — в честь Кодекса Борджия группа и получила своё имя.

Кодекс состоит из 39 листов, сделанных из шкур животных. Каждый лист представляет собой квадрат 27 см на 27 см, общая длина листов составляет почти 11 метров. Почти все листы покрыты рисунками с обеих сторон, — всего 76 страниц. Кодекс читается справа налево.

Кодекс Борджиа назван в честь итальянского кардинала Стефано Борджиа, который владел кодексом до того, как он был приобретён библиотекой Ватикана.





Страницы кодекса

1-8

Первые восемь страниц перечисляют знаки 260-ти дней тональпоуалли, каждая трецена из 13 знаков составляет горизонтальный ряд, который простирается на две страницы. Некоторые дни помечены символом отпечатка ноги. Пророческие символы размещены сверху и снизу дневных знаков.

9-14

Страницы с 9 по 13 разделены на 4 четверти. Каждая четверть содержит один из двадцати дневных знаков своего божественного покровителя и соответствующие пророческие символы.

Страница 14 разделена на 9 секций для каждого из 9 Князей ночи. Они сопровождаются дневными знаками и символами, которые пророчествуют хорошее или плохое.

15-17

Страницы изображают божества, связанные с деторождением. Каждая из 20 секций содержит 4 дневных знака.

Внизу секции на странице 17 изображён бог Тескатлипока с дневными знаками, соответствующими частям его тела.

18-21

22-28

29-46

Эти страницы содержат самую длинную и загадочную часть кодекса. Страницы иллюстрируют какое-то путешествие, — существует множество различных толкований этих рисунков. Этот ряд заканчивается церемонией Нового огня и знаменует собой конец 52-летнего цикла и начало нового цикла.


47-56

На этих страницах изображены божества, жертвы и другая сложная иконография.

57-60

Содержание этих страниц позволяло жрецу определить удачные и неудачные браки по номерам, которые содержали имена возможной супружеской пары.

61-70

Эти страницы идентичны с секцией 1 и иллюстрируют дневные знаки, расположенные вокруг сцен с божествами. Каждая из этих 10 страниц содержит 26 дневных знаков.

71-76

Страница 71 изображает бога солнца Тонатиу, пьющего кровь из обезглавленной птицы. Вокруг изображены 13 Птиц дня, каждая из которых соответствует 13 дням тресцены. Страница 72 изображает 4 божества со знаками дня, соответствующих частям их тела. Каждое божество обвито змеёй. Страница 73 изображает богов Миктлантекутли и Кетцалькоатль, сидящими спина к спине, так же как на странице 56. Они также имеют дневные знаки, соответствующие различным частям их тел, и вся сцена окружена дневными знаками.


Напишите отзыв о статье "Кодекс Борджиа (ацтекский)"

Примечания

  1. Карл Таубе. Мифы ацтеков и майя. — Пер. с англ. К. Ткаченко. — М.: ФАИР-ПРЕСС, 2005, Глава I.

Литература

  • Карл Таубе. Мифы ацтеков и майя. — Пер. с англ. К. Ткаченко. — М.: ФАИР-ПРЕСС, 2005. — 112 с.: ил. ISBN 0-7141-1742-0, 5-8183-0937-1

Ссылки

  • [samlib.ru/editors/i/iwanow_dmitrij_wiktorowich/bordzhia1-2.shtml Перевод постраничных комментариев Э. Селера к кодексу Борджиа]

Отрывок, характеризующий Кодекс Борджиа (ацтекский)

– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.